Teasel

На равнине Горгорот

Перевод Туилиндо

Все люди - игрушки судьбы, или так уж они говорят. Быть может, они и правы. Но если люди - игрушки судьбы, то растения в этом мире - ее рабы, ибо не выбирают: они живут или умирают там, куда упадет семя.

Так и этот маленький колючий куст, растрепанный и скрюченный, притулившийся в сухой канаве - жалкий, полумертвый, затерянный на равнине, полной пепла и пламени. Взгляните на него. В другом месте вы бы не обратили на него внимания. Он не цветет - иссохший, почти такой же иссохший, как тощая почва там, где не повезло упасть пять лет назад семечку, из которого он пророс. И все же он из последних сил цепляется за жизнь здесь, в канаве, и каждый прожитый им день - отчаянная борьба с судьбой. Молодые побеги на его ветвях почти сливаются с бурой корой - почти, но не совсем. Даже у этого кустика, даже здесь, жизнь берет свое, проявляясь почти неощутимым оттенком зеленого.

Куст не выбирал расти. Выбор всегда делался помимо него. Все в его жизни диктуется извне, и он повинуется этому, не думая, не строя планов, не зная наперед, как это сделать, и к чему это приведет. И вот настал день, когда он слишком вырос - и теперь ему не хватит воды, чтобы выжить здесь. Он умирает. Скоро он будет мертв. Какое-то время он будет стоять, а потом его постепенно съедят ползучие твари - они тоже как-то выживают тут, и их черные панцири блестят в неистовом огненном свете от Горы, что господствует над равниной.

Но вот доносится звук, отличный от шороха ползучих тварей и от рокота Горы. Это движется какое-то большое существо, двуногое существо. Таких в этом краю много - уродливые создания, что бегут по проложенной неподалеку дороге, никогда не останавливаясь, а если и останавливаются, то лишь затем, чтобы разрушать и убивать. Куст не знает, кто они, но спрятался бы от них, если бы мог. Когда он был молод, то не был единственным кустом здесь, в канаве. Однажды двуногие пришли и развели огонь, такой же, как на Горе, только меньше. Они вырвали с корнем все растения, что попались им на глаза, и скормили их пламени, и смеялись при этом.

Но этот двуногий - не такой. Он меньше ростом и не столь уродлив. Он зовет себя хоббитом, и дом его далеко отсюда. Куст, конечно, ничего этого не знает; он знает лишь, что рядом что-то есть, что-то большое. Этот двуногий не остался на дороге, как другие. И он наступает на куст.

Он бранится, ибо куст поранил его и без того уже натертые и израненные ноги. Он тяжело опускается на колени и едва не падает, ибо ноша его тяжела - ноша, что наполовину пытается стоять сама, а наполовину висит на нем. Собрав последние силы, двуногий опускает свою ношу на землю рядом с кустом. Осторожно, словно бы она из стекла, что разобьется при малейшем нажиме. Бережно, словно она - самое драгоценное, что есть на небе или на земле. На самом деле это всего лишь еще один двуногий, которого он наполовину вел, наполовину нес по дороге и через десяток таких же, как эта, канав. Но идти дальше он не в силах, по крайней мере сегодня. А ноша его, опущенная на землю, не в силах сидеть, а падает на спину, судорожно ловя воздух ртом, похожим на зияющую рану; глаза тоже открыты и невидяще устремлены в затянутое пеплом небо.

Первый двуногий опускается на колени рядом со вторым, тяжело дыша в дымном воздухе. Оба грязны и измучены. Лежащий на земле умирает. Второй знает это.

- Вы отдохните тут, господин Фродо, - говорит он. - Я пойду добуду воды.

И хотя он слишком устал, чтобы встать, встает и уходит. Он знает, что неподалеку, у дороги (устроиться на отдых слишком близко к ней они не осмелились) есть баки с водой, устроенные для тех, кто стережет эти места. Идти туда ночью опасно, но если он не пойдет, оба умрут, и умрут скоро. Он идет.

Умирающий двуногий лежит под самым кустом. Куст просто растет - ведь он может лишь расти или умирать. Несколько ветвей смяты вторым двуногим. Еще несколько медленно распрямляются, но это не продлит ни его жизнь, ни жизнь слабого существа, что лежит под ними.

Умирающий двуногий беспокойно поводит головой из стороны в сторону. На миг взгляд его останавливается на корявой сухой ветви над ним. Дрожащей рукой он касается ее. Затем засыпает.

Вернувшись, более сильный двуногий вновь опускается на колени рядом со своим другом. Бережно, ласково, с бесконечным терпением и любовью он приподнимает голову умирающего, одной рукой поддерживая ее, а другой поднося к его рту флягу с водой.

Ничего.

- Вот, господин Фродо, - говорит двуногий. - Все будет хорошо.

Он наклоняет флягу так, что вода касается растрескавшихся, кровоточащих губ его друга. Капля, скользнув по подбородку, падает на иссохшую землю.

По-прежнему ничего.

- Фродо,- зовет двуногий. Голос его - как голос какого-нибудь зверька в зубах у волка, ждущего, когда зубы сомкнутся. - Пожалуйста.

Умирающий слизывает воду с губ и непроизвольно глотает. Более сильный двуногий вновь наклоняет флягу, его друг кашляет и открывает глаза.

- Сэм, - хриплым шепотом произносит он.

- Тише, сударь. Все будет хорошо. Я принес воды.

- Сэм. Ты тоже должен попить.

- Уже, господин Фродо, прямо там. Вы пейте.

Умирающий двуногий снова облизывает губы распухшим языком. - Я… я не знаю…

- Пожалуйста. Немножко. Пожалуйста, Фродо.

Умирающий двуногий кивает. Медленно, с трудом, он глотает принесенную ему воду. Когда вода касается его иссохшегося рта и горла, он осознает, как страшно ему хочется пить, и пытается взять флягу в руки, чтобы пить быстрее.

- Нет, - отвечает его друг. - Не торопитесь. Не торопитесь.

- Прости.

Они смотрят друг на друга. Более сильный двуногий склоняется над своим другом и касается его лба губами. Вздохнув, умирающий откидывается назад в надежно поддерживающих его руках. Теперь он пьет медленно, останавливаясь, когда велят, начиная пить снова, когда оба понимают, что его тело приняло воду и не извергнет ее обратно.

Через какое-то время он шепчет:

- Сэм, мы должны сохранить немного воды.

- Я принесу еще, когда мы поспим.

- Поспим… - говорит умирающий, смерть которого была лишь отсрочена. Ненадолго, лишь на несколько дней. Но больше ему и не надо. Ибо, как у всех существ, что могут двигаться, у него есть цель, и зов ее так силен, что почти поглотил его. Скоро она будет достигнута; или же поглотит его совсем.

Он оседает с полузакрытыми глазами. Но они не закрываются совсем, пока его друг, отложив полупустую флягу, не ложится рядом.

Потом открываются снова.

- Сэм… - его голос - всего лишь вздох, шелест сухих листьев на ветру. Если бы второй двуногий не слушал звук этого голоса всю свою жизнь, каждый день с самого детства, то не услышал бы.

- Да, сударь?

Умирающий протягивает руку, и бледные пальцы его - одни лишь кожа да кости - сжимают ветвь куста. Куст колется, и крошечная капелька крови появляется на кончике пальца. Но он не убирает руку; он давно уже не чувствует такой мелкой боли.

- Смотри, - он слабо тянет ветвь к себе. - На нем распускаются почки.

Оба долго смотрят на зеленые побеги на концах ветвей.

- Да, - отвечает второй, - я думаю, он хочет жить, даже тут, как все растения.

- Все растения, - шепчет умирающий. - Как дома.

- Да, как дома.

Его спутник, глубоко вздохнув, сворачивается рядом с ним. Скоро они затихают и засыпают под кустом, прижавшись друг к другу - кучка оборванных тряпок и тепла. И в сны умирающего приходит память о далекой зеленой стране: одна, последняя капля поддержки для души, терзаемой злом. Проснувшись, он не вспомнит этот сон, но он останется с ним - тайный источник сил тогда, когда они понадобятся ему больше всего.

Время идет, ибо оно не стоит на месте даже здесь, где каждый миг наполнен болью. Когда, наконец, более сильный двуногий открывает заспанные глаза и, пошатываясь, поднимается на ноги, он видит все тот же яростный свет, отраженный от низкого пепельного неба. Он смотрит на своего спутника. Если бы он любил его лишь чуть меньше, то мог решить бы, что для них обоих будет лучше умереть здесь.

Но эта мысль не приходит ему в голову. Вместо того он берет остатки воды и выливает вокруг корней куста. Он много знает обо всем, что растет, и умом понимает, что куст скоро умрет. Но сердце его надеется на иное, поэтому он одаряет куст водой и часть своих последних сил тратит на то, чтобы с трудом добраться до бака с водой и добыть еще, прежде чем проснется его спутник.

Вскоре он возвращается. Опустившись на колени, он кладет руку на плечо другому.

- Проснитесь, господин Фродо, - зовет он. - Время идти.

Скоро, как водится у двуногих, они уходят, ибо такова природа подвижных существ - они приходят и уходят, и эти тоже. Куст этого не может. Он остается. Но он силен; иначе не выжил бы так долго. Вода, вылитая у его корней, дает ему новую жизнь. Немного; быть может, лишних три дня сверх того, что прожил бы, если бы двуногие не пришли.

* * *

Но оказывается, что больше и не нужно.

На третий день земля дрожит, и Гора озаряется огнем. Какое-то время кажется, что сам этот край будет уничтожен. Но вскоре с запада прилетает чистый и свежий ветерок, дым от Горы развеивается, и рассвет приходит в край, который не видел подобного несчетные годы.

С чутьем своего племени куст всегда знал, когда наступает рассвет, и томился по солнечному свету. И впервые в жизни его ветви колышет воздух, полный золотого света, которого он жаждал. А вскоре их омывают и долгие, обильные дожди, что уносят прочь пепел и поят водой корни всех кривых несчастных уродцев, что цеплялись за жизнь в заброшенных расселинах по всей этой земле, что звалась Мордор.

Куст не выбирает. Он не думает и не строит планов. Он не знает благодарственных и хвалебных песен. Он не умеет даже говорить, вернее, говорит лишь своими действиями. Но в этом году, когда весна приходит наконец в край, что больше не Темный Край, он говорит крошечными белыми цветами, распускающимися лишь ненадолго. Взгляните на него. Вы бы не обратили на него внимания, или почти не обратили бы, если бы он рос в другом месте.

Но ему до этого нет дела. Через день или два после того, как опал последний цветок, ветерок овевает канаву, и несколько семян поднимаются в воздух словно хрупкие паутинки. Они летят вдаль, над равниной и над горой, туда, куда несет их судьба.

Оригинал лежит здесь: http://www.fanfiction.net/s/1314079/1/On_Gorgoroth_Plain