Кеменкири

Не раб Моргота

Седой старик вышел из ворот Менегрота и отправился на восток. Это могло бы показаться странным, но лишь на первый взгляд. Дорога расходилась от ворот на восток и на запад - но что оставалось для него на западе, в когда-то родных землях? Он прошел ту, где прежде жил сам, те, о которых знал понаслышке, а потом и видел не своим взглядом - Хитлум, окрестности Гондолина, Бретиль, Нарготронд… Все, что он видел - или оставлял позади себя - пустота, равнодушие или разрушение. Везде, кроме подземного чертога, что он посетил последним - где снова не своей силой ему удалось удержаться на грани.

Прочие земли запада были теперь (а многие - и прежде) дики и пустынны, а с обитателями тех, что оставались обитаемы, встречаться что-то не хотелось - не отправляться же ему, в самом деле, в полные недобрых чар леса Таур-ну-Фуин (когда-то - Дортониона), которых боятся даже орки? Неплохой, конечно, способ побыстрее закончить свою жизнь, в которой не осталось теперь ни особого смысла, ни цели - но зачем ходить для этого так далеко? Его сын, принявший то же решение, не отправлялся в дальние края, он всего лишь вернулся к своему мечу, а дочь и вовсе сделала всего один шаг вперед - с обрыва…

А кроме того, бывший Дортонион отсюда - уже на севере. А с севера он уже однажды ушел (все равно, чужой или своей волей), - и если не найдется иной цели, положит остаток жизни на то, чтобы уж туда-то точно не вернуться, даже в помрачении ума…

А на западе - да, где-то там еще живет Кирдан со своим народом, потеряв прежние Гавани, но все еще на берегу Великого Моря… Кирдан и Великое Море - что ему до них? Как и до заброшенных много лет назад лагерей Земли Лука и Шлема…

На юге - он помнил прихотливой смесью старой карты Белерианда (в доме Фингона) и видения, невозможного человеку, что уже туманилось к тем южным землям, - да, там было уже неясно, а следовательно, не было ничего, что привлекало бы внимание смотревшего, - что вовсе не означает, что там не было вообще ничего. Травянистая степь, где, почитай, нет обитателей - только редкие путники, и лес, темный и глухой, недружелюбный (но не служащий никакому внешнему злу), где, может быть, встретишь кого-нибудь из Авари (если сами они захотят этого), еще дальше на юге - похоже, снова Великое Море…

Неплохо для того, кто более всего желал бы - сгинуть без следа, но от ворот не было дороги на юг, только на восток и на запад, а восток - это не так уж и плохо, там теперь тоже - почти никого…

Стражи восточной границы встретили его - не остановили, просто вышли навстречу; не задавали вопросов сами, но отвечали на его, отрывистые и не вполне складные - о дорогах, былых и тех, которыми еще пользовались (гномы проходили по ним нечасто, но так, что боялись не они, но их), а когда разговор очевидно приблизился к концу, самый молодой из стражей поднял из-под ближнего дерева небольшой мешок - очевидно с припасами на дорогу:

- Лорд Хурин…

- Хурин умер, - не поднимая взгляда, прервал его старик. - Его больше нет. Если скажу - умер прямо перед троном короля Тингола… и госпожи Мелиан - вы ведь не поверите… Так что говорите как угодно, хоть бы даже и до Великого Моря дошел и утопился в нем…

Он взял мешок из рук оторопевшего стража и медленно, опираясь на посох, направился вперед, за пределы Дориата.

Ему ничего не сказали вслед, но слова его запомнили; когда-то потом, позже и дальше, переходя из уст в уста, они сменили "он сказал" на "говорят", а для кого-то и вовсе стали очевидной истиной - может быть, на берегу того самого Великого Моря…

А седой странник шел дальше, на юг и восток, не вполне ясно представляя, куда именно он идет, а может быть - и кто он сам, идущий этим неторным путем…

Ведь там, в подземном чертоге, он и правда перестал быть тем, кем прежде был - под пристальным взглядом Мелиан, что очень скоро перестал быть взглядом, и сделался - серым светом, насквозь проницающим его душу, распутывая в ней узлы, что сплелись, казалось, намертво, разделяя… нет, не темное и светлое, скорее - черные и просто темные нити, разделяя и - рассекая их. Самый миг разделения причинял боль, но затем становилось до оторопи ясно, что то, черное, изъятое из него, было - Морготом и ничем иным. Так - и пусть убирается обратно к Морготу! Только… ему слишком долго пришлось быть (язык не повернется сказать - жить) так, что быть собой и означало - быть Морготом (нет, не всем, куда там - его взглядом, его, как ясно понималось теперь, мыслью… но часть ничем не лучше целого). А остаться только собой означало бы - перестать быть, да он еще и не уверен до конца, что такое было бы ему позволено… Теперь он сам позволил иной воле, превыше человеческой и эльфийской, и смерть Хурина - последняя в этих землях - не показалась ему большой ценой за смерть Моргота хотя бы в одной душе.

Он даже удивился, когда снова увидел вокруг тот же сияющий огнями сводчатый чертог, а не тот путь, что открывается, говорят, каждому уходящему. Что ж, значит, он еще немного поживет в землях Белерианда, возможно, даже успеет что-то сделать… он верил, что это "что-то" придет к нему само, а не уцепится за черные шипы прошлого. Наверное, он еще и потому принял помощь Мелиан, ведь она позволила ему более не зависеть от того, что он видел и не мог исправить; сдвинул с места, как камень, начинающий лавину - и не смог остановить; от тех, кто хотел идти за ним, но его путь теперь был уже только его собственным… Судьбы его детей, порабощенный Дортонион, разоренный Бретиль… последним был стихийно собравшийся отряд из беглецов Дор-Ломина и Бретиля. Кто-то из них покинул его еще в Нарготронде, повернув на юг, кто-то - у границ Дориата (за которые их все равно не пустили бы стражи - да и сама граница), но несколько все-таки погибли в той нелепой ссоре из-за ничьих теперь сокровищ… Уйти, не вспоминать и не отвечать - желание слабого; что же, теперь он стар и слаб, не по годам, но по прожитым горестям - но он еще идет вперед, пока несут ноги, поддерживает посох, покуда в мешке есть какие-то припасы… Да, ведь есть, он может остановиться… сесть, съесть что-нибудь, потом… идти дальше, или нет, потом - лечь, и наверное - спать?

После стольких лет бессонного заклятия не так уж трудно забыть о сне или пище, точнее - не вспомнить о них вовремя, прежде, чем ноги подогнутся от усталости, а в глазах потемнеет.

Это даже почти смешило его порой, точнее, вызывало горькую усмешку: вот ведь как, мешок - с собой, на своих плечах - да не виден, а потому вспомнить о нем труднее, чем пожелать напиться из ручья, увидев его перед собой. Ручей - или небольшая река, холодная, быстрая, но как бы ни была чиста вода, она неуловимо горчит, словно в ней растворили пепел… Он пил из реки именем Келон, чей исток - на холме Химринг, и не знал об этом.

Он шел, подчиняясь неровностям земель вокруг него, то уклоняясь немного на юг, то направляясь почти точно на восток. Белерианд, когда-то виденный с невозможных высот, помнился теперь смутно, но где-то на востоке, в горах, наверняка до сих пор жили гномы, где-то в этих краях могли еще жить люди - если только остались, а южнее все еще цеплялись за оставшиеся владения Нолдор дома Феанора; они и не могли бы поступить иначе, но смотревший, кажется, уже не считал их тогда серьезной угрозой - и не очень-то смотрел на них, - а может быть, не давал вниманию Хурина надолго отвлекаться от проклятия его семьи…

А вот севернее его пути теперь уже точно не было ничего - кроме Севера.

Старик мог бы - силой той или иной случайности - дойти до гномов или попасть к людям (они и правда еще жили в этих землях, хотя ушли немного южнее), мог бы заплутать в дебрях Нан Эльмота или вовсе никуда не дойти: дни становились холоднее, близилась зима… Но его, усталого, отрешенного, а еще - за 60 лет такой непростой жизни так и не успевшего приобрести навыки выживания в глуши (и умение быть незаметным - один из них) встретил и остановил дозор воинов Амон Эреб - один из дальних, время от времени прочесывавших эти земли, когда опасность не была очевидной.

Одинокий странник был в этих землях необычен, странен, даже более того - подозрителен, а говорил он, будучи спрошен, еще более странное.

- Кто ты и откуда?

- Из Дориата, а до того - с Севера, - (первый вопрос он так и оставил без ответа).

- Трудно поверить, - бросил ему командир дозора.

Если бы путник хотел солгать, менее удачный способ было трудно придумать, соединить в одной фразе место, невероятное для человека (все-таки не каждый - Берен), - и то, которым нечасто хвалятся. - Трудно, особенно если это все, что ты скажешь.

- Нет, не все, еще - Хитлум, Нарготронд, Бретиль… нет, не Гондолин, Гондолин… не нашелся.

Теперь было, пожалуй, яснее: разум путника явно помутился, там что Север у него очень даже мог быть - разве только одет он слишком аккуратно - разве только…

- Тебя не пустили в Дориат? - (Но стража границ могла и дать что-нибудь на дорогу, - и как бы ни было, он - всего лишь одинокий старик, нетвердо стоящий на ногах посреди пустынной равнины, да еще - поздней осенью). - И куда ты идешь?

Старик нахмурился (кажется, второй вопрос озадачил его больше первого) и наконец произнес:

- Нет, пустили, я сам ушел из Дориата… Я ушел отовсюду, где был. Не знаю. Я не стану на вашем пути.

Может быть, это и решило дело. Он безразлично стоял. Пока всадники совещались, пока Даэлир спешивался, чтобы перебраться к товарищу и освободить самого спокойного коня… Затем старик без возражений отдал им меч приготовился отдать и посох - но услышал в ответ:

- Можешь и отдать пока - он тебе сейчас не очень понадобится: ты поедешь верхом. С нами, - добавил Даэлир.

И тут старик впервые за время разговора удивился - но ничего не сказал, только обвел взглядом окружающих, и Даэлир переспросил его:

- Ты усидишь на коне сам? Он спокойный, но мы поедем быстро.

- Да уж усижу, - старик произнес это с некой гордостью, даже плечи распрямил, и в лице вдруг появилось что-то хищное… или просто - твердое?

…и командир дозора, который уже отвык смотреть на земли севернее южного Эстолада иначе, чем из-под контура шлема, а о том, что севернее и западнее, предпочитал не помнить вовсе, на мгновение не удержал эту оборонительную стену внутри собственной фэа, и почти испуганно выдохнул:

- Хурин Талион?

- Нет, - спокойно ответил старик. Он уже успел опустить глаза и стать прежним - по крайней мере, таким же, каким был к началу встречи.

…Если он лжет, то слишком неумело даже для невольного пособника Врага.

Если он безумен - то слишком спокоен и тверд, но в этой твердости нет какой-нибудь идеи, цели, к которой могли бы сойтись все мысли безумца - или обреченного-фэй. Наоборот - попытавшись соприкоснуться с его разумом, встречаешь в нем… словно пустое место, след от той идеи или цели, что была - и исчезла без следа. Так не бывает - скорее уж цель выжигает все прочее, что еще осталось…

Если он говорит только правду, она невероятна - и тем более ценна: когда они получали последние достоверные вести из земель, что лежат западнее? Но то, что он пытается сказать, все равно перемешано с туманом, неясной путаницей - или просто слабостью?

…А от имени он отказался сам.

Двоим был дан приказ проехать чуть севернее и возвращаться к ближайшему привалу, а прочие двинулись на юг. На привалах старик молчал; если ему предлагали еду не сразу, быстро соскальзывал в сон (вот уж точно - проваливался), а заговорил в пути - легким и точным движением направив коня к командиру. Воины, ехавшие рядом, переглянулись, но не уловив от старшего никаких знаков, продолжили путь, не препятствуя чужаку.

- А тебя-то зовут - как? - спросил смертный, словно продолжая первый разговор.

Стена прогибалась снова - "да, я был тогда в освобожденном Дортонионе, и в Хитлуме был, как раз незадолго… я помню невысокого хадоринга, мудрого не по годам и яростного - да немногие видели его ярость…" - но воин уже неплохо освоил тактику сосуществования со стеной внутри себя (как со стрелой в ране) и потому просто ответил:

- Тогда меня все равно называли иначе, а теперь прежнее имя я больше… не помню.

Он ожидал какой-то реакции старика - раздражения, интереса, но тот разве что с некой тенью удовлетворения произнес: "Ты - понимаешь…" - и понемногу позволил коню отстать, оказавшись на прежнем месте в кавалькаде.

И через некоторое время эльф резко и отчетливо наконец понял его ответ, и осколки сложились в единую картину… единую, но разбитую на осколки, как почти все в этих землях. Он думал о том, что понимание это станет для него негласным обещанием - не упоминать бывшее, обещанием, что он не давал, но сдержит. А впереди и справа приближалась Одинокая Гора, все перелески остались позади, а потом дозор, не подъезжая, обогнул гору, и у подножия ее взглядам предстал небольшой замок о двух башнях, похожих и непохожих. Последний Дом, Меттамар - тоже новое имя. И не часто его вроде бы упоминали, а прижилось…

Дорога поднималась к воротам, и с возвышенности были ясно видны земли в сторону Гелиона, а по ним к тем же воротам быстрой рысью приближалось что-то вроде сдвоенного военного отряда (небольшого по меркам прежних воинств, но намного превосходящего дозор). Кажется, две части отряда мчались к крепости наперегонки, и было хорошо заметно, кто скачет во главе каждого из них.

- Турко и Курво, - бросил один из дозорных с какой-то застывшей полуулыбкой.

- Да, Келегорм и Куруфин, - повторил командир (видимо, старику). - Значит, Близнецы уезжают сегодня же. У нас небольшая крепость…

Не больше Эйтель-Сириона.

Странник выслушал его, казалось, со вниманием, даже щурился, глядя вдаль, но произнес только:

- Судьба.

Никто толком не понял, о чем он говорил - не о размере крепости, наверное…

На дворе очень скоро началось немалое столпотворение: приехавшие, живущие здесь и еще, должно быть, - уезжающие; словом, шума и суеты было как раз достаточно, чтобы на вернувшийся дозор обратили внимание только те, кому было дело именно до него.

Старик тем более не привлек к себе лишнего внимания - к тому же его скоро отвели в небольшую комнату, где не было ничего, кроме стола скамей и очага. Узкое окно выходило во двор, к той же суете, но и его наполовину загораживал смотревший туда воин - единственный оставшийся с ним; тот, что первым назвал имена прибывших лордов. Он смотрел долго, почти не шевелясь, словно охранял тех, за окном, а человека рядом с ним. Даже когда какой-то эльф в зеленом и коричневом зашел разжечь очаг - не двинулся, только скосил глаза.

Ждать старику пришлось достаточно долго, но ведь ждать - это никуда не идти, и даже думать не так и обязательно… Когда ты будешь нужен, тебя позовут; и ты будешь - да, именно будешь для них. Для себя - не так уж и нужно.

Зал, куда его ближе к сумеркам привел командир дозора, по мерке замка (а не Менегрота, к примеру) был немалым. Навстречу безвестному гостю поднялись трое - и тот, что стоял в середине, снова сел, чуть склонив голову (поклоном вошедшему), а двое так и остались стоять - охотники в ожидании добычи, хищные звери разной повадки - по обе стороны… нет, пожалуй, не трона. То, на чем сидел лорд Маэдрос, более всего напоминало результат попытки примирить резное кресло-во-главе-стола со скамьей, где непременно должны поместиться двое… а лучше - трое, а то и более того обитателей.

(…Когда в мирные годы к Рыжим хозяевам приезжал брат - или братья, но более двоих разом бывало редко (если уж собирались семеро - то на Химринге), - так вот, с такими гостями они предпочитали сидеть вместе. А потом еще случилось, что именно сюда - все прочее уже заняли - уложили раненого Карантира, отступившего из своих земель, и отсюда он полулежа, коротко и зло отдавал приказания по обороне этой, теперь-и-его крепости… Но ничего подобного старик не знал и даже не подумал).

Да, их трое, и двое выслушивают гостя, и сами не успев отдохнуть с дороги, должно быть - ценная добыча… новость. Впрочем, заговорил только старший.

- Садись. Твой путь не был легким.

Старик дошел до стола и наугад, нащупав рукой спинку ближнего стула, опустился на сиденье - неловко, без привычки. Взгляд он не отводил от приветствовавшего (братья-охотники склонили головы), чтобы собрать все мысли - на нем и на грядущем разговоре, и не помнить сейчас ни каменное кресло на всех ветрах, ни тени и гарь Бретиля, - но последнее все-таки прорвалось ответом:

- Благодарю тебя… лорд. Не каждый, сидящий высоко, понимает, каков долгий путь старику.

…Но он ничем не напоминает невысокого, крепко сбитого Харданга Бретильского; и ничего вокруг не похоже на тот бревенчатый чертог… кроме разве что - полумрака. И… кроме фигур позади. Да, там был лишь один, и всего его сходства с бывшим хозяином Хуана - светлые волосы и настороженный взгляд.

Все иное - иначе. И кресло на всех ветрах… о нем сейчас думается при взгляде на старшего из лордов. Он сидит неподвижно и прямо, и кажется (быть может, только кажется?), что при всем различии участей, нетрудно догадаться откуда - такая привычка. И лицо, словно камни северных гор, - неколебимо жесткое и безмерно древнее, и белые пряди (в годы жизни, что принадлежали лорду Хурину, их было меньше, как и камня).

- Спрашивай, лорд… ты вправе узнать все, что пожелаешь… и что сумею сказать я. Нет у меня своего дела в этих землях - и во всех землях… Белерианда. - (Хотел сказать: в землях живых. Удержался), - и я здесь - лишь по решению твоих воинов.

Из тени чуть более ясно выделился - подался вперед - третий. Услышать и узнать, не пропустив ничего. И, словно продолжая его движение, снова заговорил Маэдрос:

- Ты сможешь уйти потом - если пожелаешь. Но сейчас, ты прав, мы хотели бы услышать о т тебя о многом - хотя бы и понемногу. Я желал бы говорить с тобой о Севере - но позже, хотя это и не менее важно. Но север и так не дет нам забыть о себе, - а из иных земель Белерианда у нас давно не было вестей.

Он так и не задал вопрос. Он сказал о вестях в целом - "мы хотим", и о Севере - "я желал бы", но сейчас это не так важно. Что же, если сыновья Феанора желают услышать обо всех землях, кроме Севера… И кроме Гондолина - поскольку держать данную клятву следует, даже потеряв имя того, кто ее давал.

Ах да, еще он не назвал имя. Ни одно. Ни разу.

- Что же, не знаю, что из виденного мной вы уже могли узнать от стражей границы Дориата…

- Мы не общаемся с ними, - отрезал темноволосый, лорд Куруфин.

И его слова - казалось бы, отказ от продолжения разговора об Огражденной земле, - в то же время почти приказ: сказать и о ней, - да только что может рассказать ему старик, кроме дороги до Менегрота, дороги из Менегрота и одного долгого и нелегкого разговора в нем?

- Дориат храним завесой - должно быть, так же, как и много лет назад, и немногое видел я в нем. Что же до прочих земель… Хитлум порабощен, и последние из тех, кто не желал покоряться вастакам, быть может, ушли оттуда на моих глазах… только люди, эльфов я не увидел и не знаю, остались ли они там…

Он перевел дыхание, отрешаясь от воспоминаний и опуская ту часть странствий, что не должна прозвучать - не только ради тайны. Тому отчаянию можно помочь лишь одним - забыть и никому иному оно не поможет.

Три пары глаз пристально смотрели на него.

- Бретиль, быть может, тоже нашла своя тень, - но там нет орков, только люди, люди Бретиля… пока. Они просто держатся за свою землю…

(…но что им за дело до людей Бретиля? Здесь даже нет Карантира, что мог бы вспомнить их предков).

- Нарготронд, с тех пор как он пал, и…

- … так Нарготронд - все-таки - пал?

- Это - правда?

Маэдрос и Куруфин. Эру Творец, так они не знали даже об этом!..

-Как? - снова Маэдрос. И это не вопрос в пространство, а требование сказать - как именно.

- От Моргота, - старик невесело улыбнулся своим словам (какие еще могут быть причины?), - Пять или шесть, пожалуй, лет назад. Большое войско, орки… битва на равнине - там погибли едва ли не все воины… а потом дракон вполз в город.

И, перехватывая взгляды слушающих его (на самом краю напряжения), он спешит договорить:

- Глаурунг. Теперь он мертв. Его убил… Турин, сын Хурина. И умер сам.

Он не скажет сейчас большего. И он не солгал ни словом: так, действительно - сам.

- Теперь город пуст… - продолжает он, поскольку молчание длится и требует от него новых слов хотя все главное уже сказано.

- …так он в самом деле пал, - повторяет Маэдрос свои же слова и замолкает, не отводя взгляд от Хурина, словно пытаясь увидеть въяве сказанное. Старик готов услышать следующий вопрос - откуда ему известны подробности битвы, и готов отвечать (хотя это будет уже разговор о Севере), но тишина взрывается куда страшней - хохотом.

Это смеется, запрокидывая голову, Келегорм, - и все тот же ужас осознания в глазах Маэдроса, и хищная улыбка прорезает лицо Куруфина, - но исчезает с быстротой удара меча, и немедленно той же сокрушительной силы взгляд достается его брату - и смех обрывается.

Наверное, в зале настала тишина, но старик не услышал ее. Двое стоявших шагнули вперед, одинаковыми движениями присев на края скамьи и наклонившись к брату - и все трое словно мгновенно забыли о старике, их взгляды замкнулись друг на друга, - и он все смотрел на них, оглушенный разговором, который, наверное, происходил все-таки невслух. Но ему хватило обрушившихся чувств (никто не заботился закрыться - сейчас), а может быть, он даже слышал какие-то из вопросов и возгласов: "За Битву. - Не только. … Келебримбор. - Те, кто остался", - а может быть, домысливал их, под этим шквалом отчаяния и гнева в чем-то становясь прежним собой и вспоминая многое из того, что было ему известно о Нарготронде и сыновьях Феанора…

Жесткую сцепку братьев разорвал Куруфин, поднимая взгляд и коротко бросая ему вопрос:

- Пленные, беженцы - были?

Старик отвечает медленно, наверняка подвергая испытанию терпение спросившего - но ненамеренно: после такого шквала слова не произносятся быстрее.

- Полон - был… его перебили у Бретиля - там были женщины, может быть, дети… Те, кто бежал - думаю, были…

- Где они? - тот же голос. (Вместо лиц старик рассматривает сейчас темную столешницу).

- Не знаю точно, но знаю точно - могли… были те, кто ушел.

Он точно знает - об одном, который уходил один.

- Рядом есть Дориат, там могли принять приходящих… - (Раз уж приняли когда-то человеческого ребенка, а позднее - его мать и сестру), - или к Кирдану…

- К Кирдану? - поднимает взгляд Маэдрос.

- Он ведь живет где-то далеко на юге… Может быть так же "далеко", как и вы здесь, - вдруг усмехается старик (понимая, что и тридцать лет спустя мыслит северными, хитлумскими понятиями).

- Хорошо…

Маэдрос не спрашивает дальше, он будто бы узнал что-то важное - хотя что ему за дело до Кирдана? Впрочем, пожалуй, понятно…

Теперь молчание снова нарушает Келегорм. Он, кажется, вернул себе прежнюю невозмутимость (хотя бы внешне) и снова стоит легко и изящно опираясь на спинку скамьи (его брат так и сидит рядом с Маэдросом).

- Я позволю себе напомнить, гость: вначале ты сказал нам о Дориате. Думаю, тебе известно, что там, во владении короля Эллу Тингола, находится… наш Камень. Сильмарил.

- Мне известно…

(Как давно это было… как ясно. Последний совет.

- Они пообещали - ЧТО?!?

- Если мы победим, Финьо. Если мы победим.

- А ты собираешься…

- Если победим, они будут думать по-другому. Поверь мне. Два Камня против одного…

…Как безнадежно - в прошлом. И вот снова - живо, но - по-другому…)

- …только я не видел его. Не показали. Незачем, если быть честным. Король Тингол вряд ли носит его с собой, а не запирает в сокровищнице… А теперь у него прибавилось иное сокровище, подобного которого в мире нет. Наугламир короля Финрода.

- От… кого? - быстро, но с заминкой спрашивает Куруфин, думая… наверное, о беженцах.

- Это дар - в память о Финроде Верном… и о Хурине Злосчастном… от меня. Он принял его. А ожерелье, - никто после дракона не тронул его в Нарготронде, ведь я говорил - там пусто, а вокруг - страх уже сгинувшего чудища…

- Что же, - снова вступает в разговор Келегорм, отчетливо произнося каждое слово, - быть может, король Элу теперь порадуется этому сокровищу, действительно - единственному подобному в Срединных землях, и несколько поостынет… к другому?

Вопрос, отвечать на который уж точно не старику, и за отсутствием здесь Тингола заговаривает, чуть тряхнув головой, Маэдрос:

- Ты забыл о Лютиен, брат…

- Я?!

- …и о Берене, - невозмутимо заканчивает старший. Именно их, как я помню, называл король Дориата причиной своего отказа. Что же изменилось теперь?

- Пусть вспоминает о них, глядя на ожерелье Финрода!

- … которое - вот именно, - послужит ему лишним напоминанием… о них. И довольно, - решительно продолжает он, - наш гость устал. Он уже рассказал нам многое из того, что видел - кратко, а подробнее мы сможет поговорить и между собой (сколько понадобится), и с ним впоследствии - и думаю, не раз.

Он переводит взгляд на Хурина (хотя и до того смотрел не на братьев, а куда-то поверх его головы).

- Я прошу тебя быть гостем замка Амон Эреб - столько, сколько ты пожелаешь. Даже в это неспокойное время здесь можно найти очаг, покой - и всю ту помощь что может тебе понадобиться. Ты многое вынес, но не сломался, - и таких (а их немного) именуют не "Злосчастный", но "Стойкий", Талион…

Старик поднялся и, снова удерживаясь за стул и понуждая непослушную спину склонился перед лордом.

- Благодарю тебя, лорд Маэдрос. Я приму твое приглашение, и- ты хозяин здесь и потому вправе давать любые имена, - я принимаю от тебя это имя.

Заново.

- …благодарю тебя, лорд.

"И я, - ты знаешь, как это, - был сломан, но мне помогли вернуться…" - но это слова уже для другого разговора, если они и вовсе посмеют прозвучать…

На следующий день старик проснулся поздним утром - никто и не думал будить его раньше. Отбросил одеяло, сел - и только потом с некоторой заминкой припомнил, где он теперь. Да… в замке Амон Эреб, в комнате, в которую его отвели вечером - которую ему отвели… в которой его сейчас более всего притягивает светлое пятно окна. Он прошел между столом и лавкой (мимоходом примечая, что умыться и подкрепиться он сможет и до прихода сюда кого бы то ни было - все необходимое ему оставлено) и, прислонившись к стене, заглянул в оконную нишу.

…Так можно разом сделать несколько дел - увериться, что он и вправду оказался там, где полагает; понять что же именно являет собой эта крепость Амон Эреб и жизнь в ней… А еще вид на небольшой, окруженный стеной двор подтверждал его вечернюю догадку, сделанную уже в темноте: комната находилась невысоко. Не на самом нижнем этаже (там наверняка только склад, мастерские и конюшня), но близко к земле. Не на башне. Может быть, это и случайность - например, именно здесь всегда были комнаты для приезжих, - но добрая. Если еще бывают добрые случайности.

А здешняя жизнь - да, она идет, вот прошел кто-то через двор, вот выезжают за ворота… а ведь он даже знает, кто выезжает, как ни мало известно ему здесь. Это дозор, тот самый - его дозор. И выезжает, похоже, не в полном составе: в воротах так и задержались двое и ведут разговор. А поскольку в жестах они себя не ограничивают, старик даже может попытаться что-то понять… или просто - увидеть и запомнить. Первым был командир дозора - он спешился и стоял около своего коня; второй остановился в повороте, так, что лица из окна и не увидеть, но старик все же узнал своего вчерашнего "сторожа" (а волосы у него, оказывается, отчетливо рыжеватые… ведь не приметилось вчера, и уже не вспомнить: то ли воин так и не снимал подшлемную шапку, то ли в сумраке комнаты не углядел). Воин просил, его командир качал головой. Потом - сам, пожалуй, попросил о чем-то, успокаивающе положил руку на плечо… но снова отказывал. И нетрудно понять, в чем - вот он кивнул в завершение, вскочил в седло, отправился догонять остальных… Не позволял уехать с собой, с ними - ведь так?

А получивший отказ так и остался стоять - у ворот, точнее, у примыкающей к ним стены, лицом к ней… даже можно, наверное, сказать - лицом в нее. Пока, через недолгое время не повернулся, чтобы побрести по двору - походкой того, кто не очень-то смотрит… не очень-то знает, куда идет. Смотревшему в окно был слишком ясно знаком такой шаг, он даже чувствовал его сбивчивый ритм… Теперь - чувствовал и знал, как легко можно набрести, не видя, на что-то - или на кого-то, как и сейчас этот рыжеватый эльф и не подумал увернуться от другого, шедшего ему навстречу (похоже, к воротам, закрыть их)… И вот они стоят друг напротив друга, вместо того, чтобы разойтись, и даже, похоже, без слов… может быть, поэтому старику и чудится повисшее между ними напряжение?

Они чем-то неуловимо похожи, хотя второго старик видит только со спины, в одежде воинов вообще бывает много схожего, а волосы у него другого оттенка…

А напряжение вдруг закончилось. Лопнуло. Это второй с размаху положил руку на плечо товарищу, что-то крикнул в сторону (и к воротам пробежал кто-то еще) - и эти двое медленно побрели куда-то из поля зрения старика, хотя он может очень просто ответить, куда - к замку… к тому самому замку, по которому, наверное, уже бродят его вчерашние вести.

Не их ли он и наблюдал сейчас - свои вести? И может быть, оттого ему и кажется, что случись ему сегодня пройти по переходам и залам, он вполне может увидеть этих двоих - в каком-нибудь углу, в обществе оплетенной бутыли или фляги вина? …А возможно, их будет и больше, чем двое…

Да только он вряд ли соберется далеко уйти от этой комнаты - только если с ним, конечно, пожелает уже сегодня продолжить разговор лорд Маэдрос…

Старик не ошибался - его действительно ожидала встреча с лордом Маэдросом - в тот же день, и даже до того, как окончательно стемнело.

И вот что странно - почему ему кажется, что он, гость, сейчас - более спокоен и менее напряжен, чем хозяин, который после приветствия и нескольких простых фраз явно не знает, как же продолжить разговор. Хотя, возможно, это ему действительно кажется - в тенях и отсветах нескольких светильников, не разгоняющих общий полумрак?

Но неловкое молчание длится, и потому, откинувшись в непривычно удобном кресле - глубоком и мягком, хотя в нем вовсе не тонешь, - он начинает непростой разговор сам.

- Говори, о чем ты желаешь услышать от меня, лорд. Я твой гость, да еще и твой должник, пожалуй… А отплатить могу только одним - тем, что еще знаю и помню.

Лорд Маэдрос поднимает взгляд от стола (поверхность которого наверняка давно знакома ему во всех подробностях), а старик между тем продолжает:

- Думаю, ты желаешь узнать - и в том твое полное право, - что же именно стряслось со мной на Севере, у Врага - не знаю, что из слухов о том успело добраться сюда, и что из них хотя бы похоже на правду - вести по Белерианду теперь ходят, как я вижу, из рук вон плохо… А еще, полагаю, ты желаешь узнать, как я выбрался оттуда… А то ведь дело-то темное, в Дор Ломине вон решили просто - явился через Анфауглит с вооруженным отрядом - он этим отрядом, видать, и командует…

Маэдрос резко выдохнул и на мгновение прикрыл глаза. Похоже, ему и впрямь оказалось легче заговорить после этих слов.

- Да, я хотел бы знать. О том, что еще может сделать Враг, и до чего он додумался. Но - не поперек твоей воли, и - твоих сил тоже. Ты, я думаю, сейчас ощущаешь себя на диво свободным и далеким от него… Но все не так просто, хотя я еще во времена мира знал, что дурная слава о тех, кто вернулся, бежит впереди них и увеличивается в росте с каждым шагом, так, что ее легко испугаться до дрожи… Но я боюсь не этого морока. И потому хочу спросить тебя о другом - но тоже из глубин твоей памяти…

- О чем же, лорд? - старик был озадачен. Он угадал напряжение, но не его причину. Что же тогда? Еще глубже? - Видимо… ты хочешь узнать от меня о Дагор Нирнаэт? Да, эти несколько дней уже далеко от сегодняшнего, а я - от того, кто сражался в ней, - но они были. И я сражался на западе, совсем рядом… что ты хотел бы услышать?

Маэдрос медленно покачал головой.

- Я знаю… знаю по крайней мере самое важное из всего: Тургон теперь - Верховный король Нолдор. Он произнес последнюю фразу очень четко, словно повторяя сказанное однажды и затем не раз повторенное, - и добавил: - Вряд ли ты сможешь это опровергнуть - и даже дополнить.

- Тургон? - голос старика был неожиданно насмешлив и резок. - Думаешь, он ответит, когда ты его позовешь?

Он обещал хранить тайну Гондолина, а вовсе не скрывать свое мнение о брате короля Фингона.

Маэдрос не удивился его словам, и снова заговорил как о давно решенном:

- Я и не позову его - теперь. Но если позовет он, я приду. Постараюсь суметь прийти. - И добавил в ответ на недоверчивый взгляд старика: - Это не надежда и не ожидание. Это просто необходимое условие для того, чтобы я был вправе сказать - Верховный король.

- Быть может, и так… Но ты так и не назвал свою просьбу, лорд.

Маэдрос заговорил, и на лице его отражалось что-то подобное невнятной полуулыбке, пожалуй, странной после этих слов.

- Да, Талион. Ты сказал "рядом" - о битве, хотя речь я веду не о ней. Я знаю, и я… помню, что это "рядом" началось намного раньше дней битвы…

Он еще раз вздохнул - словно сбрасывая еще один слой напряжения, и становясь - перед удивленным взглядом собеседника - каким-то совершенно другим собой, продолжил - не так же легко, но уверенно и с непреодолимой силой в голосе:

- Ты ведь жил в Хитлуме в те дни, до Битвы. Так расскажи мне что-нибудь о них, слышишь? Хотя бы немного и даже совсем не важное…

Силой… или мольбой? Странно, но его слова вмещали и то, и другое.

Старик выпрямился, развернулся к Маэдросу (хотел даже встать, да передумал) и весомо произнес:

- Ты требуешь немалого, лорд. Дни до битвы - драгоценное золото, мало кто сохранил его в памяти без изъяна… думаю, даже твои незабывающие эльфы. Я приму твою просьбу - но потребую платы. Я ведь тоже, как и Турин, сын Хурина, в недобрый час столкнулся с гномами - и все же успел кое-что перенять у них.

Маэдрос не спрашивал его. Он ждал ответа - снова напряженно.

Старик пробуравил его взглядом и продолжил:

- Не расскажешь ли ты мне в ответ… о Химринге, лорд? Я не видел его… до битвы, а потом - нечасто, неясно, да и не очень-то мне смотрелось туда… да и не на что было уже смотреть, уж прости меня. Сначала там еще стояли орки, да как-то… не прижились, так что потом - только пустой замок, камень в снегу… Он, должно быть, бывает и без снега, но так уж увиделось тогда…

Маэдрос какое-то время смотрел - не на гостя, а сквозь него (быть может, разглядывая видение - камень в снегу), а затем негромко спросил:

- Так их действительно… более не бывает там? Орочьего гарнизона.

- Как-то не видел. То ли нужда в нем пропала, то ли просто… не вышло.

- Да.

Он, наверное, мог бы ответить "Хорошо", если бы это слово не противоречило настолько тому, о чем шла речь.

Теперь старик молчал, ожидая ответа.

А Маэдрос снова, несмотря на печальный предмет разговора, словно обрел в нем новые силы.

- Что же… я принимаю твою цену, Талион. Ты тоже просишь немалое, - в том числе и по времени, которое нам придется потратить. Так что располагайся удобнее, друг. Если пожелаешь, я могу и начать, а ты - ответить…

Вряд ли на лорда Маэдроса снизошло тогда прозрение, но разговор их действительно закончился за полночь…

*

Старик прижился в замке. Зимой он вряд ли более нескольких раз вышел из него во двор, под открытое небо, - зато неплохо освоил дорогу в библиотеку. Да и с библиотекарем свел знакомство - нет, не дружбу, конечно… Но к нему, помнившему все оставленные библиотеки - и ту, что за Морем, и те, от которых осталось, похоже, лишь то, что успели унести (он и успел), - к нему уже давно почти никто не подходил ближе вопроса по необходимости. Старик же… то ли нужные ему рукописи были столь близки молчаливому эльфу, то ли то, что он пожелал записать сам… или, быть может, было между ними еще что-то общее? Хотя и не ближе двух голов, склоненных над одним свитком.

Но библиотекой его передвижения не ограничились. Старик забредал в мастерские, на конюшню… Подобрал себе с разрешению конюха спокойного, ничьего коня, и когда развернулась скора южная весна, первый раз выехал из ворот вместе с охотниками. Пока длились лето и ранняя осень, он повторил вылазку еще несколько раз, - а однажды с ближним дозором доехал берега Гелиона и долго вглядывался, щурясь, в лес на том берегу широкой, быстрой и мутной реки и тени гор за ним - только видел ли он горы?

Не странно было, что ни в земли за Гелионом, ни в земли севернее, откуда он пришел, старик вовсе не стремился; но ни разу не заглянул он и в ближнее людское селение - одно из тех, что стояли раньше южнее, в Эстоладе (теперь прибавилась в нем и небольшая примесь тех, кто пришел из земель кругом Химринга).

"Мой путь, лорд, - он перевел дыхание, решаясь сказать то, что давно знал, - мой путь в землях живых и по моей воле - давно окончен. Здесь я - лишь твоей милостью, а в живых и вне Тени… Ты ведь знаешь?"

Он посмотрел на собеседника - снизу вверх и, быть может, оттого - как-то хитро, и продолжал:

"Сомневаюсь, чтобы кто-то еще в этих землях пожелал бы увидеть именно меня, а я - тем более… Да, я знаю, что де-то не так уж далеко от этих земель, как говорят, до сих пор живет Берен… Нет, слишком уж разными вышли дороги, поверь мне. Встретимся после, если суждено".

Сказал - как отрезал, как решил наконец то, что до сих пор еще оставлял в дальнем уголке души - "а вдруг?".

Но что бы ни говорил он о различных путях, было непохоже, что он собирался покинуть замок и его обитателей. Тот, кого многие называли именем Талион, выглядел старше своих лет, а держался куда лучше, чем можно было предположить по первому взгляду на него… Он стал самой настоящей частью замка Амон Эреб. И - частью жизни нескольких его обитателей.

Их встречи с Маэдросом продолжались, хотя и не были слишком частыми. Они не раз говорили о прошлом, как и при первой встрече, - и однажды Маэдрос заговорил о том, что даже не надеялся услышать его собеседник. О Финроде Фелагунде, короле Нарготронда, для которого сковали гномы Наугламир. О Финроде, приезжавшем, чтобы забрать его и Маглора в очередное беззаботное странствие по землям юга, почему-то именуемое "охотой"; о Финроде, что через год после очередной "охоты" появился на Химринге (как оказалось, не побывав с тех пор в своем городе), а рядом с ним, ни на шаг не отставая, незнакомый невысокий… как оказалось, человек. На вопрос об имени он отвечал с небольшой заминкой - "Беор", и без малейшего сомнения отправился вместе с эльфами во внезапный бой, поджидавший их чуть севернее - первых из людей на стороне Эльдар… Все это было, по нынешним меркам, давно, - раньше той зимы, что минула почти пятьдесят лет назад, - и другого лета.

Тогда старик единственный раз на глазах у кого-то плакал - и не смущался своих слез.

Впрочем, многие их разговоры были просто спокойными, и этот, нынешний, тоже не предвещал ничего особенного - разве что старик попросил Маэдроса прийти к нему. Но тот не очень и удивился - снова стояла поздняя осень, дожди разгулялись, тучи, казалось, цеплялись за верхушки башен (много ниже химрингских)…

И потому он пристально вглядывался и выспрашивал - не нужна ли помощь, не стоит ли позвать, хотя бы для совета, целителя (если уж он сам не решился)… Но старик, поглядывая на пламя в очаге, качал головой:

- Нет, лорд, все так же не плохо, как и прежде, и по этому поводу целителей вовсе незачем беспокоить. Я не стану жаловаться тебе на старые кости - не так уж много мне их сломали: я мало сражался… Сам уже и не скажу, по какой прихоти хотелось объявить тебе мое желание именно здесь, прости уж докучного… гостя. Да. Я долго гостил у тебя, лорд Маэдрос, испытывая твое гостеприимство, твою память… А теперь я все-таки собираюсь уходить.

Он поймал недоуменный взгляд Маэдроса - в сторону размытого дождями пейзажа за окном.

- ...Нет, не туда. Туда, правда твоя, глянешь - и выходить не пожелаешь, если не случится надобности уж совсем неизбежной… как твоим дозорным. Нет, лорд, я хочу отправиться иным путем - рано или поздно им уходят все люди.

Объяснение оказалось понятным, да только найдутся ли слова в ответ?

- Ты…

- Нет, снова покачал головой старик, - я не слышу за спиной поступь охотника, нагоняющего добычу… хотя совсем недавно и не думал, что будет иначе. Но это - иное, лорд; оно не заслужено мною, лорд, оно - дано, и я знаю об этом, хотя никто из живущих не учил меня таким словам. И никто из людей, что живы ныне, не совершил, быть может, столько зла, чтобы лишиться права на такой дар, - и никто не совершил такое добро, что могло бы вернуть нам потерянное, как говорят, нашими предками… Потому это - дар.

Слова его были уверенными, хотя и негромкими, зато - без привычных небольших пауз, да еще - полными той внутренней силы, с которой, должно быть, и говорит тот, чье сердце свидетельствует ясно о вещах, доселе неизвестных.

И этих слов действительно было достаточно, чтобы понять. Тем легче, что Маэдрос видел эту грань не впервые. (…А ведь они успели поговорить и об Амлахе, потомке Хадора, пришедшем из Эстолада со своей враждой к Отцу Лжи до конца жизни, - о Беоре Старом, хотя об окончании его жизни оба знали со слов других…)

И понимание слышалось в голосе Маэдроса, - но было смешано с печалью:

- Я понимаю… и принимаю то, о чем сказал ты. Но что же… что я могу сказать тебе - и что сделать для тебя, Талион?

- Прежде всего - не слишком печалиться обо мне, лорд. Не думай, что я прожил слишком мало - всего и после того, как ушел от Тени. Я действительно ухожу по своей воле - пожелал уйти, когда понял, что сумею. Прежде, чем меня разобьет какая-нибудь хворь… и прежде, чем до меня снова доберется зло. Ты ведь тоже не рассчитываешь, что от него можно вовсе отгородиться - здесь и теперь?

Маэдрос скользнул по нему взглядом, глубоким и темным. Во взгляде таилось многое - память, потеря, тоска, неисполнимое желание вернуться… То, о чем они говорили. Но отвечал он иначе - твердо:

- Да, мы знаем о нем. И именно потому пытаемся все же удержать его - покуда можем.

- Я знаю, лорд. Это нелегко. Но у вас еще есть немало воинов - и, может быть, немало лет, а я… Я один, я стар, хотя бы и не по годам, и если говорить правду, то не очень-то силен, да к тому же… я многовато своей души уже отдал - им. И я ухожу туда, где ко мне уже не сможет добраться Моргот - что бы он ни лгал в своей гордыне!

Посление слова старик снова произнес иначе, и перед взглядом Маэдроса за его спиной на мгновение возникло серое небо и множество черных птиц, - и он понял, каковы же были Речи Хурина и Моргота - точнее, речи одного из собеседников.

Но главным было все-таки не то, и следующим мгновением все затмили сами слова - "куда уже не сможет добраться Моргот", - ты ведь знаешь, не с драконами да орками, ты знаешь - в душу и сердце.

Но и это не было главным - сейчас, а еще - для этого человека, который может уйти за Круги Мира…

И он - тоже непривычным для нынешнего Маэдроса голосом, высоким и ясным, ответил, едва прозвучали слова собеседника:

- Так будет!

Комната ответила звенящим эхом, а старик - своим привычным голосом, просто и спокойно:

- Так будет. …А ты можешь быть рядом со мной, лорд - если пожелаешь. Я приглашаю тебя - думаю, через несколько дней, когда завершу все свои невеликие дела здесь - вот ведь, до сих пор не записал для библиотеки историю Золотого Дракона Дор-Ломина…

И как бы ни были серьезны сказанные перед тем слова, в глазах собеседников скользнула веселая искра: об этом они тоже говорили…

Подумав, старик назвал еще два имени - приглашаемых, а еще с несколькими обитателями замка пожелал увидеться до того.

За окном переходя в сумерки, заканчивался короткий осенний день - но не дождь…

Тот день действительно пришел скоро - но за несколько дней поздняя осень успела стать зимой, - быть может, и непрочной, но землю схватил мороз и на нее опускались крупные снежные хлопья.

В тот день к тому, кто отзывался на имя Талион, пришли все трое приглашенных им - и командиру дозора оказалось совсем легко и просто это сделать: где-то полтора месяца назад он основательно застрял у целителей, и был уже в общем и целом поставлен на ноги, но нынешний дозор возглавил Даэлир, а сам он - ворчал на удержавших, наслаждался вечерами в тепле и под крышей, писал заметки об обороне крепости - затем, чтобы воспользоваться ими мог не только он сам, всякое ведь бывает…

В ту ночь, что пришла след за днем, в сны лорда Маэдроса стучалось Внешнее море - словно доплескивало через брешь в той каменной определенности судьбы, которую могли пробить не только подвиги и победы, но и несколько разговоров по-другому и о другом. Не пролом, через который можно бежать, - скорее, щель между камнями, куда может проникнуть, если разойдутся тучи, луч света…

*

- Скажи мне, какое написать имя? - спросил его мастер-камнерез, тот же, что однажды уже вырезал на простом сером камне - "Амлах, сын Имлаха, воин Химринга", - и кто теперь скажет, уцелел ли тот камень до сих пор?

- "Талион", - ответил ему Маэдрос. - Потому что это действительно так, потому что это - его имя, и здесь многие называли его так же. А прочее - не важно. Оно не меняет сути…

…Талион, "Стойкий". Одно слово, никаких людских обозначений лет - не они важны для памяти.

У этого камня (его вкопали рядом с могилой, не дожидаясь, пока осядет земля) и стоял лорд Маэдрос в одну из оттепелей той же зимы, когда услышал за спиной приближающиеся быстрые шаги, почти бег.

Он обернулся - и увидел Даэлира.

Тот остановился - под взглядом, приказывающим "Говори!", и начал - сбивчиво, словно запыхавшись, но в самом деле - скорее от смятения в мыслях:

- Мы ехали через Эстолад - недалеко от Келона, лорд, - давно проехав Южную дорогу, но уж точно не добравшись еще до северной… ближе к вечеру, вчера, когда из леса - да, просто из леса, без дороги, там, где их и быть не могло, скатываясь в реку - появились наугрим. Войско наугрим.

- Войско? - только и переспросил Маэдрос.

- Да, или скорей… отряд, и не слишком большой… Дело не только в оружии, без которого они никогда не ходили, - они отбивались от преследовавших их эльфов… эльфов Дориата. А те - преследовали их, и… старались перебить, как мы быстро поняли.

- Что вы еще… сделали? Или - только видели?

- Сделали, но немного: одного залпа наших стрел было достаточно, чтобы они не пытались повернуть на юг. А затем к дориатцам пришло подкрепление - еще отряд, из лесов севернее - так что вряд ли они оказались очень обязаны нам… или благодарны, - но из того, что они кричали - нам, наугрим и друг другу, - мы ясно поняли, что король Тингол - убит, а завесы Мелиан… больше нет. Это всё.

Действительно - всё. Маэдрос выслушал его и еще несколько мгновений, казалось, вслушивался в мир: рушится ли? Накреняется? - а затем четко и тихо приказал:

- Позовешь братьев - Маглора, Близнецов, - в большой зал, придешь сам и… у вас есть раненые?

- Нет.

- …и все остальные.

Мир вокруг был серым и коричневым. Щель - и луч, проникавший в нее, исчезли. Что закрыло их - тень или новый камень? Но ты - успел, ты - уже ушел…

- Гонцов в Оссирианд пока посылать не нужно - вначале обговорим все здесь. Иди. Я приду - очень скоро.

Он задержался буквально на несколько мгновений, чтобы ясно сказать себе: передышка закончилась. Чтобы тихо сказать другому… нет, другу:

- Прощай, Хурин Талион.

Что бы ни совершил ты, пройдя не так уж давно через земли Дориата, теперь на них совершается уже совсем не твоя история…

Но твоя - была.

Он развернулся, и - сам почти сливаясь с серым и коричневым, с плотным влажным воздухом, - направился к замку.

Каноническое послесловие

"Скитания Хурина" из набросков сюжета (перевод Элентира):

"Сердце Хурина ожесточилось против Тингола. Он обошел его [Дориат] и направился в Нарготронд. Зачем? В поисках известий о Турине. К тому же, он восхищался Фелагундом.
Новости о падении Нарготронда дошли до сыновей Феанора, они встревожили Маэдроса, но вовсе не огорчили Келег[орм]а и Куруфина. "

Пожалуй, из этого фрагмента - и более всего из последней фразы (и мыслей, причем тут история Хурина) и выросла эта история, кою я, кстати, таки не считаю апокрифом. Ибо говорят, что бросился в море, а еще могут говорить - вот такое...

Благодарности

Профессору Толкиену - за "Скитания Хурина" и наброски к ним.

Кристоферу Толкиену - за молчание Тингола, речь Мелиан и ответную речь Хурина.

Джеффри - за Хурина, народу Бретиля на играх "Нарн и Хин Хурин" и "Скитания Хурина" - за народ Бретиля.

И всем тем, кто дочитал эту историю.

(март - май 2007 г.)