…С течением времени, когда росло и семейство, и иные окружающие заботы, далекие путешествия становились не только желанием, но и потребностью души. Иногда нужно было остаться одному, или, по крайней мере, – одному среди тех, кто знает тебя отнюдь не близко, собрать себя заново, успокоить мысли, увидеть, что важно, а что – лишь мимолетная тревога.

Он бывал в горах, как и многие, только предпочитал ходить один, - а вот на побережье, или тем более – в прибрежном плавании его можно было обнаружить только в какой-нибудь компании: водная гладь, не имеющая видимого берега, почти не привлекала. Разве только искупаться – у этого берега. Это Финдекано с увлечением рассказывал как еще совсем подростком плавал один на пустынный теперь Остров – и спал в лодке, привязанной к берегу… Еще можно – на Север, за сумерками и звездами (конечно, можно!), можно – на Юг, за ними же, за диковинными лесами и животными, только это как море, - не его…

В том, что  было его, у Майтимо оказалось не так уж много единомышленников: именно тогда, когда требовалось собрать себя он отправлялся дальше на запад – во внутренние земли Валинора.

…Почему не в Лориен – за покоем? Нет, это еще не тот покой, пока – не тот, он знает, за каким покоем уходят туда… (Почему здесь золотая игла и нитка, почему не закончена вышивка, брат, зачем ее повесили, не закончив? И разве мама вышивает?.. – Это не золото, Тьелко, или - не совсем золото, этой иглой шила Мириэль, мать нашего отца, и большего, чем здесь, она уже не вышила – ты ведь еще не знаешь почему? Садись, - наверное, тебе время узнать, и хорошо, что спросил ты не отца…)

Когда-то он впервые отправился по дороге, ведущей к Валимару, а из города вышел едва ли не наугад. Теперь у него были и излюбленные пути, и друзья – из тех Ваньяр, что небольшими (иногда – из одного только дома) селениями жили в этой удивительной земле бескрайних полей, широких спокойных рек и – спокойного же – золотого света…

А подросшие братья не очень-то понимали его, и тот же Тьелко говорил с едва язвительной усмешкой – «рыжий ванья»… Его почему-то очень разочаровывало, что брат вслед за взмахом ресниц – рыжих, тоже рыжих – отвечал: «Да, может быть, так и есть», - не только спокойно, но едва ли не с тихой радостью…

…Ты бы хотел быть одним из них – или мог бы? Если бы только покой, а не пламя – в душе, или – если бы другое в этой, тоже самой душе, стало главным?… Но это лишь несовершившаяся возможность, и разве мало тебе-который-есть – этих неспешных странствий, твоих друзей – хотя бы этих супругов в их домике под деревьями?…

Дом стоял среди полей, и его окружал… нет, не сад, у него не было ограды, как у любого тирионского сада, у него не было границ, четкого плана, строго ограниченного пространства, деревья как-то незаметно переходили в кусты и травы, дорожки сходили на нет… Просто дом среди деревьев.

Вокруг были бескрайние золотые поля, а в доме лежал золотой серп – для того дня, когда леди Йаванна, проходя мимо, захочет присоединиться к сбору урожая именно здесь. …Да, цвета чистейшего золота – и острый как сталь: золотом Владык называли этот металл, и не руки Эльдар обрабатывали его…

Здесь можно было просто быть, часами смотреть на кроны или вдаль, неспешно помогать по саду, беседовать часами о первоосновах мира, здесь сами собой приходят к тебе сложные, но кристально ясные формулы… Здесь можно удивляться, есть ли оно вовсе – твое пламя, а если есть, куда оно прячется?

(Так они и живут – и ничего больше не делают? – Так и живут. Время от времени к ним приходит дочь – она живет в Валмаре, а еще – танцует в одном кругу с леди Ваной, бродит по лесам с леди Нессой, я-то видел ее всего дважды… - Дочь? Ах вот в чем дело, Нельо! Теперь я знаю, зачем ты зачастил туда – мы скоро увидим ее в Тирионе – отец ведь не позволит тебе перебраться в Валмар! – Ничего ты не знаешь, - (снова эта улыбка!) - Ты не видел ее Тьелко, а увидел бы – может быть, и понял. Она свет, свет и тепло, я не думал, что Эльдар могут быть такими … Эльдар, а не Майар хотя бы. Даже если бы я подумал о чем-то подобном… Ты не смог бы жить под самым Лаурелином, Тьелко, - да-да, поверь мне, я тебе обещаю. А она смогла бы – если бы только усидела долго на одном месте… И я не смог бы, этот свет целителен, но когда его столько – нужно, может быть, фана, а не хроа, или уж точно – не твое и не мое хроа…)

Но сюда он уходил именно для того, чтобы найти тень вдали ото всякого пламени.

 

…Он проснулся, и, если судить по свету, сочившемуся меж ставнями, время было еще не то, когда он собирался встать. Впрочем, главное было – не свет, а воздух. Точнее – то, что было вместо воздуха.

Воздух исчез – нет, не было того редкого воздуха и удушья, как совсем высоко в горах, - он просто преобразился, стал не таким, как обычно… слившись со всем иным, что было в мире… было вокруг него… и все-таки из всего, что он знал раньше, эта стихия была ближе всего к воздуху – по единству и легкости. А еще она была – живой. Именно это и было в ней самым главным, ее сутью, прочее – лишь следствием, а в самой сердцевине – живая, бесконечно разнообразная, свободная, ее проницает свет, по ней проходит ветер… Он никогда так ясно не ощущал ветер раньше – и никогда еще не знал, насколько это – его. А теперь – куда уж яснее, ведь и он сам был частью единого живого, такой же естественной и неотделимой, как все иные.

Там, за ставнями, во дворе, шел разговор, - он безошибочно знал об этом, хотя, пожалуй, не мог его именно слышать – ведь воздух это не только дыхание, но и слух, а воздух изменился (и изменился он сам)… но все-таки знал (как? переливами света? или той волной, что воспринимается напрямую, не слухом, но – касанием, тем же ветром?…), хотя не смог бы, пожалуй, прислушаться – то есть попытаться понять, о чем говорится, но это было и не нужно ему – у него было свое, ветер…

И то, что было, оказалось столь изобильным и полным, что в какое-то мгновение случилось совсем незаметно соскользнуть обратно в легкие сны, вобрав в себя столько, сколько может вместить душа…

 

Проснувшись, он вышел из дома и, не отходя от него, смотрел на сад. Приблизиться было даже немного боязно: за время его сна многие деревья и травы раскрыли соцветия – и не только те, что собирались цвести, и не только те, какие он привык видеть на них, да и вовсе: не такие, какие он когда-либо видел.

Хозяин дома неспешно шел к нему из глубины сада. Его не охватывала робость среди всего этого великолепия: на лице отражались лишь тихая радость и благодарность.

-         Ты знаешь о Той, что приходила.

Утверждение, а не вопрос. Он тоже – знает.

-         Да. Я проснулся, я ощущал то, что было вокруг меня, - единое и живое, я был его частью…

-         Какой? Чем ты был, Нельофинве?

Растерянность… нет, просто оказалось, что он до сих пор не задумался: чем стал он в этом живом мире? Там и тогда это было естественно и просто – зачем задумываться о названии и пытаться посмотреть со стороны именно на себя, разрывая единство?

…Чем? Ветер, который ощущаешь всем существом, и – идешь за ним, но – не улетаешь, качаешься под ветром…

Он поднял взгляд.

-         Травой. Знаешь, степной, той, что с метелками, здесь такая не растет…

-         Ты знаешь? – в голосе и взгляде ванья сквозило удивление.

-         Что тебя удивляет? То, что я почувствовал?

-         Что не побоялся – признать. Ты, потомок Финве, сын Феанаро, ученый и мастер, и вдруг – не огромное дерево, а даже не самая высокая трава… Я видел тех, кто побоялся бы согласиться.

-         Но ведь это же – я…

…А сам он – невысокий золотоволосый – кто? Ты не будешь спрашивать, потому что – может быть, тенью того, что было, - чувствуешь его. Дерево, невысокое дерево у водного потока и светлые ветви склоняются к воде…

 

…И твой дальнейший путь будет тоже – к воде, к широкой и медленной реке, и можно идти вдоль нее, а потом захочется переплыть – и обсохнуть, сидя на берегу, засидевшись до самого Смешения света, - и тогда невдалеке, на этой, уже твоей стороне, станет видел огонь небольшого костерка в приречных тростниках (здесь совсем другие травы – не те, полевые, но и не те степные…) …Может быть. Ради него, ради возможной встречи тебе и захотелось (еще не зная о ней) переплыть реку?

…И чуть вдалеке за костерком будет легкий походный шатер, а прямо у него, нет, за ним, по другую сторону огня от тебя – кто-то смутно знакомый и – неуловимо похожий, ничего о нем еще не знаешь, только вот - он, похоже, тоже любит бродить в этих краях, да еще – то ли отблеск пламени на волосах, то ли - чуть рыжий оттенок черного…

-         Приветствую тебя. Кто ты?

И – лицо сквозь блики костра, вокруг – склоняются темные высокие стебли тростников… То ли одним словом выражая все это, то ли все-таки – именуясь, он тихо ответит:

-         Лискенарве.

Вот как, похоже, ты уже давно знаешь, кто ты – в этом едином и живом мире…