Fileg

Дышать

Перевод Туилиндо

1. Дышать

Ты не забыл, как надо…

…дышать…

Это было последнее, что он услышал, когда холодная тьма сомкнулась над его головой, и вода, приняв в себя, закружила его и попыталась унести прочь в своих объятиях, вобрав его тело в бурное речное течение.

Задыхаясь, он пытался встать, но не мог нащупать дна, опоры. Он не склонен был к панике и обычно оставался спокойным и хладнокровным в минуты опасности… только легким его кто-то позабыл об этом сказать: они из последних сил взывали о помощи, чувствуя, что вот-вот разорвутся.

А затем голос брата, его руки, поддерживающие его, солнечный свет и воздух.

— Ты не забыл, как надо дышать? — поддразнивание прикрывало насмешкой мгновенный испуг.

— Нечего задирать нос, Фарамир, — выдавил он из себя вместе с водой — она слепила глаза, налилась в нос, — да у меня времени не было хоть о чем-то вспомнить.

Старшему только что сравнялось шестнадцать, и ему нравилось считать себя мужчиной. Он не упустил случая поважничать перед младшим, когда гордо уселся в седло резвого серого мерина (шкура его была серо-стальной, как глаза обоих братьев) — то был подарок ему на день рождения. И выглядел очень внушительно — пока внезапный, неудачный и несвоевременный укус пчелы не заставил Фанью рвануться вперед; от толчка он вылетел из седла у излучины реки, где его младший брат безмятежно и праздно плескался в воде.

Один глубокий быстрый нырок — и Фарамир пришел брату на помощь, схватив за плечи и толкнув к поверхности. Они вместе добрались туда, где можно было нащупать ногой дно —понадобилось лишь несколько взмахов руками. Смерив глазами расстояние, старший еще больше смутился.

Младшему исполнилось одиннадцать, еще мальчишка, весь — длинные руки и ноги. Он восхищался силой, что исходила от брата, отчаянно хотел тоже стать таким, но даже ежедневно упражняясь с мечом, чувствовал, что день этот никогда не настанет. Вместо того он научился развивать собственные таланты — то, что заставляло его втайне гордиться собою. Плавание и стрельба из лука — два дела, в которых он может превзойти Боромира, даже если никогда не станет таким же сильным.

Они стояли, смеясь, опершись на плечи друг друга, пытаясь убрать с лица мокрые волосы.

— Прости, что я не сразу подоспел тебе на помощь. Я забыл, что ты не умеешь плавать, — где-то в глубине души Фарамир все еще верил, что его брат умеет все.

Старший огрызнулся, чтобы скрыть свое унижение:

— А когда мне было взять время, чтобы научиться таким легкомысленным развлечениям? Плавание — не воинское умение.

— А вот в Дол Амроте так! — рассмеялся Фарамир: он гостил недавно у дяди. — И в Итилиене так будет, я уверен! Это помогло бы тебе сегодня, Боромир, — он взглянул на брата с плохо скрытой озабоченностью. — Нужно откладывать иногда меч — ты же ни о чем другом не думаешь!

— Я! — Боромир едва не поскользнулся на гладких речных валунах, так изумило его это замечание. — Это ты не вылезаешь из книг!

— Может быть… но я читаю много разных вещей. Мне кажется, что целый мир изливается со страниц книг в мои мечты. Я никогда не устану стремиться узнавать новое.

Он покачал темноволосой головой.

— Жизнь не ограничивается одной только войной, брат. А ты не состоишь из одного только меча, — они на миг взглянули друг на друга, взглянули, как могут лишь братья — в сердца друг другу. Потом усмехнулись и дружески хлопнули друг друга по плечу.

— Пошли, — сказал Боромир, — я замерзаю. У Фаньи мой плащ, он должен быть сухим. — Обнявшись, они поддерживали друг друга на скользком берегу, как всегда и во всем, даже не думая об этом.

— Фарамир, — негромко спросил старший, стягивая мокрую одежду, — не найдется ли у тебя времени научить меня плавать? Похоже, это полезное умение.

— Если ты выкроишь время — с удовольствием.

***

…Дышать…

Это было последнее, что он услышал, когда холодная тьма сомкнулась над его головой, и вода, приняв в себя, закружила его и попыталась унести прочь в своих объятиях, вобрав его тело в бурное речное течение.

Он устремился к поверхности, сильные руки с бессознательной ловкостью укрощали пляску и битву вод — свободную, нестесненную силу реки вокруг. Он был искусным и могучим пловцом, но сегодня ему понадобится все его мастерство.

Стряхивая воду с лица, он пытался определить направление в ночи. Обломки моста плыли вместе с ним, угрожающе выступали из воды или коварно прятались под масляно блестевшей поверхностью воды.

Восточный берег усеян был огнями — они пожирали город, некогда бывший красой Гондора, цитаделью звезд.

Он в панике огляделся и тут две сильных руки легли сзади на его плечи.

— Ты не забыл, как надо дышать? — задыхаясь, прокашлял брат ему в ухо.

— Нет, конечно, Фарамир, — выплевывая воду, ответил он. Черные как вороново крыло волосы Фарамира струились в чернильно-черной воде. — Плавание — воинское умение.

Обнявшись, они поддерживали друг друга на берегу, как всегда и во всем.

***

Ночи в марте были еще холодными; Итилиен, хотя и израненный, нетерпеливо ждал весны.

Он был почти невидим в темноте, его плащ с узором темных пятен — как лунный свет в листве, темные волосы — тень среди теней, что населяли эти места. Он мог бы быть грудой камней, что смутно напоминала человека. Лишь глаза, серебристые в сумраке, выдавали его присутствие — и даже они казались отражением звезд в темной вихрящейся воде. Он наблюдал за великой рекой в поисках любого движения, любого намека на опасность. На скале над берегом ждал он, Ворон Итилиена, полный тревоги, чувствуя, что ждет он приближения смерти.

Сновидения, что приходили к нему с недавних пор, прогоняли самый сон; мысли мучили его, и ему казалось — лучше не тратить на сон драгоценные минуты, он может пожалеть об этом завтра. Вместо того чтобы спать ночами, он бродил между своими людьми, вглядываясь в их лица и пытаясь запомнить, как дышит — ощущая каждый вдох и выдох. Вечный сон может прийти к нему слишком скоро.

Он долго смотрел, как свет полной луны пляшет на темной воде, прежде чем вспомнил, что сегодня ночью должен быть виден лишь узкий серпик. Что-то мерцало на поверхности реки, словно болотный огонь. Сквозь заросли тростника он шагнул в бурное течение, завороженный, не имея силы шевельнуться, но почему-то не встревоженный.

Это оказалась стройная серая лодка; когда, повернувшись, она скользнула к нему, ее нос взметнулся вверх, как шея лошади. Внутри она полна была чистой сияющей воды, сияющей ярче луны, но не рассеивавшей окружающий мрак.

В лодке лежал Клинок Гондора, и он был сломан.

Сердце Фарамира застучало в груди. Он поднял руку — коснуться знакомого лица, но не решился осквернить неземной свет. Среди многих ран, над сердцем брата он видел ту, от стрелы, что стала смертельной.

— Боромир! — прошептал он. — Я слышал твой зов. Значит, ты пал так близко — так близко к дому? Один долгий рывок, и я мог бы быть рядом с тобой.

Невыразимая скорбь протянула свою руку к его сердцу; он ощутил, как коснулись его ледяные пальцы, но к изумлению его, не сжали свой жестокий кулак. Он понимал: Боромир умер, но когда он смотрел на этот свет, то жаждал того покоя и красоты, что преобразили лицо воина. Его брат улыбался, словно закрытые глаза его смотрели теперь лишь на звезды.

Было время, когда его руки могли вырвать брата из объятий Андуина. Река отпустила его лишь ненадолго — и все же этого времени хватило его брату, чтобы свыкнуться с водой. Боромиру больше не нужна была его помощь.

Его брат — который, как он боялся, будет жить лишь ради войны— неведомым образом сумел обрести мир. А ему дано было узнать об этом прощальном даре.

Скоро, слишком скоро, река забрала то, что принадлежало ей, и маленькую лодку вновь подхватило волной. Холодное сияние сомкнулось над его братом и, приняв в свои объятья, окружило серебристым кольцом, вобрав его тело в бурное речное течение.

Фарамир смотрел, как расстояние и темнота постепенно поглотили этот свет. Он стал тенью в сумраке; он надеялся, что этот мир, этот покой — дар, который когда-нибудь однажды дано будет изведать и ему.

— Не забывай как дышать, — прошептал он.

После того как река унесла прочь его брата, он повернулся и вскарабкался на берег, хватаясь за тростники, чтобы удержать равновесие.

2. Мир¹, словно река, струился через город

Я сотню раз мысленно был благодарен молчаливой поддержке своего серого коня, пока ехал по берегу реки вверх по течению от гарнизона в Осгилиате туда, где год назад смотрел на реку.

Отправляясь в путь, я не знал, насколько тяжелым он станет… но это оказалось не так тяжело, как я боялся. Я ехал, и тревога, казалось, покидала меня, а благодаря лесам Итилиена, впервые на моей памяти расцветавшим свободно и нестесненно, расцвел и мой дух. Я перестал колебаться, думая о ритуале, который замыслил: словно река, где я наконец увидел его, обретшего мир и покой, вливала и в меня это ощущение.

Я нашел прибрежную скалу, где обычно сидел, расстелил плащ и накрылся его полою, наблюдая за поющими в тростниках дроздами. Андуин тоже пел новую песню, песню возрождения, песню нового начала. Да, мелодия настороженности была еще слышна, и тихий отзвук боли — но река стала целительницей и делала все, что было в ее силах, чтобы омыть нас от того, что мы вынесли, и от того, что сами навлекли на себя.

Я достал свою книжку для записей и начал рисовать. Начал со своих общих замыслов в Эмин Арнен.

Набросал эскизы планов новых ворот Белого Города, что мне показывал Гимли. Добавил сбоку профиль скитальца, который был теперь королем, в церемониальной крылатой короне, с улыбкой на лице. Один за другим рисунки заполняли страницу. Они казались такими маленькими — и одновременно такими большими. Должно быть, виной тому неуверенность художника в своих умениях.

Смеркалось, и я зажег и поставил на скале маленькую свечу, которую захватил с собой. Вынув кисточку, я начал писать на полях страницы. Я писал о мире и переменах, о семье и друзьях, о новостях из дома и из краев, которые он миновал на пути. Я писал о своей печали из-за нашей разлуки, и о своей боязливой радости, когда увидел, как спокойно его прекрасное лицо. Признался в своей зависти, что испытал в ту ночь, и уверил, что теперь нашел собственный путь.

В конце я добавил, что нам не хватает его, и закончил словами любви и маленькой припиской, что Мерри и Пиппин просили помнить его, и сами вспоминают часто и с любовью. После этого я сидел и смотрел на реку, пока над головой моей не расцвели звезды. Я ждал, пока поднимется Меченосец, и, когда показался его золотой пояс, я тоже поднялся.

Опершись о скалу, я сложил письмо вдвое, еще раз и еще, и с улыбкой вложил в маленький кораблик.

Примяв письмо в середине, я поставил туда свечу, вошел в воду и отпустил кораблик. Я знал — он не достигнет тех мест, куда уплыла его лодка, но проплывет достаточно долго, чтобы его мерцающий свет спустился по реке, за излучину, к Осгилиату. Для меня этого было достаточно на сегодня. Андуин сделает остальное.

От переводчика:

¹ Тут у переводчика были (и остались) затруднения. В переводе peace, не world, разумеется. Но переводить «покой» нехорошо, поскольку во всем рассказе происходит неявно противопоставление peace — war.

Оригинал лежит здесь: http://henneth-annun.net/stories/chapter.cfm?stid=1575