К ОГЛАВЛЕНИЮ РАЗДЕЛА

ВНИМАНИЕ, ЭТОТ САЙТ БОЛЬШЕ НЕ ПОДДЕРЖИВАЕТСЯ

НАШ НОВЫЙ АДРЕС (И там нет рекламы!)

http://decabristy-online.ru

А. Розен. Два письма к сестре на Декабристы-онлайн.ру

А.Е. Розен. Письма декабриста. Публ. Г. Невлева. С.-Петербург, 2008. С. 36-41 М.В. МАЛИНОВСКОЙ Курган. 21 октября 1832 Любезная сестрица, с особенным удовольствием прочитывал я ваше милое письмо от 28 июля, был тронут вашими добрыми воспоминаниями обо мне и не мог не удивляться вашим правилам и одобрять вполне вашу примерную покорность воле Божьей. Добрая моя Annette, прочитав ваше письмо, сказала: «в Маше узнаю себя, она мыслит, как я». Продолжайте делить с нами все, что вас занимает, что относится до вас, и будьте уверены в родственном и дружественном нашем участии. Приступлю теперь к исполнению обещания, но наперед должен вас предва¬рить, что вы в моем описании не найдете ничего занимательного, ничего пол¬ного; ибо я не был путешественником по воле, а меня возили все по большой дороге, и все предметы представлялись мне только с одной стороны. После этого необходимого введения начну с начала. Представьте себе небольшое селение на возвышенном месте, окруженном со всех сторон высокими горами, а с западной стороны еще речкою, которая в од¬ной версте от селения впадает в реку судоходную, — и вы в Читинском остроге, где при моем прибытии туда было 45 домов, одна деревянная церковь и горное миссионерство с принадлежащими к оному магазинами — провиантским и соляным. Горы все разнообразны высотою и покатостями, покрыты лиственницей, кедрами и соснами, с восточной стороны горы по большей части каменисты, а на юг останавливается взор на сопку, имеющую вид развалины замка. Речка Чита, от коей селение имеет свое наименование, течет в плоских берегах в Ингоду. Высота, занятая селением, господствует над долиною, в которой в ясный день можно видеть Ононское озеро, лежащее от Читы в семи верстах и знаменитое своими большими и вкусными карасями. Жители не могут нахвалиться ни богатством, ни опрятностью, что происходит от собственной их лени и безнравственности. Только за тридцать лет до моего приезда в Читу стали заниматься земледелием и весьма успешно, имея к тому земли привольные и плодородные. В огородах своих сажали они только картофель и уверяли нас, что поздние морозы весною, а ранние осенью не допускают созреть капусте и прочим овощам. Они удивлялись нашему упрямству в возделывании огорода, ибо случилось в первом году нашего там пребывания, что мы рано засеяли гряды и мороз, бывший 6 июня, побил все всходы, но мы немедленно перекопали землю и снова засеяли гряды, имели хорошие овощи, имели огурцы и даже цвела у нас нежная цветная капуста. Когда жители увидели, что наши труды были вознаграждены изобилием, то и сами стали заводить свои хорошие огоро¬ды. Растительная сила там необыкновенная: в восемь недель все поспевает. 1827 г. 22 марта приехал я в Читу и застал там уже многих товарищей. Сначала мы были помещены тесно в двух небольших домах, и между тем было повелено выстроить новый острог, который был совершенно окончен в четыре месяца; мы переместились в оный в конце августа того же года, имели четыре большие комнаты, в каждой из оных жили от 10 до 17 человек. Летом и осенью до мороза занимались мы земляною работою по пяти часов в день; копали сами фундамент к новому острогу, вырыли ров для частокола, подымали дорогу, по главной улице и два лета сряду заваливали овраг глубокий, который был промыт стоком с гор снежной воды и дождя и уже прорезал дорогу через селение; мы так плотно и крепко завалили, что по новой дороге стали ездить. Заступ, лопата, кирка и топор были нашими рабочими орудиями, а песок и землю возили мы в тачках или носили на носилках. Эта работа имела полезное влияние на наше здоровье; никогда не заставляли нас работать сверх силы и в худую погоду не высылали на работу. Относительно здоровья должен вам сказать, что из 72 человек никто не умер в продолжение шести лет, между тем как дознано, по круглому расчету, что во всех странах из 70 человек умирают ежегодно по два. С наступлением морозов, когда заступ уже не входил в землю, тогда в особен¬ном доме были устроены для нас ручные мельницы, жернова, на коих мы моном и ржаную муку; эта работа, состоявшая из умеренных уроков, продолжалась так же по пяти часов в день, 2 1/г часа до обеда и 2 1/2 часа после обеда. Остальное время принадлежало нам исключительно. Я разделял оное на беседы с образованными товарищами, на чтение полезных книг, коих было много, на прогулки в частокольной ограде и самоучкою выучился играть на чекане1, на инструменте бедном и неблагодарном; но я сам был благодарен своему чекану, сокращавшему мне зимние вечера, когда слабые глаза мои не позволяли мне заниматься продлжительным чтением. В одной комнате со мной жили шестнадцать человек; сна чала невольно препятствовали друг другу в занятиях, но со временем привыкли к громкому разговору, к чтению вслух, к пению, что никакой шум не мешал читать или спать тому, кто хотел. С пробитием вечерней зари после переклички запирали наши двери и отпирали оные с утреннею зарею. Хозяйство было у нас общее; по очереди дежурили на кухне для надзора над опрятностью изготовления двух простых яств; еще из среды себя избирали одного хозяина, который должен был выдавать запасы, вести общие и частные рас ходы и закупать в лавке нужные вещи; шесть месяцев занимал я эту должность. В лавку ходил хозяин не иначе, как в сопровождении дежурного офицера или унтер-офицера; вообще, без вооруженного конвоя не делали ни шагу за острог. Вот вам, милая сестрица, в нескольких словах описание Читы и моей там жизни: без сомнения, вы не найдете ничего занимательного в оном, и чего хотеть от тюремной жизни, постоянно однообразной: один день походил на другой, год на год, не было новых внешних впечатлений, и мне осталось только думать о внутреннем моем усовершенствовании, к коему сосредоточивались все мои занятия и размышления. В 1830 году 7 августа наступила новая эпоха для нашей жизни: нам бы ми объявлены поход-перемещение в Петровский Завод. Поход обещал нам удовольствие, по крайней мере разнообразие, и ожидания наши были исполнены. Для раненых и слабых здоровьем были даны особенные подводы, также все вещи наши были перевезены: я охотно шел пешком всю дорогу, никогда не знал ус¬талости и немудрено, ибо служил некогда в легкой пехоте. По случаю малого числа селений по большой дороге до Верхнеудинска имели мы ночлеги и дневки в бурятских юртах, нарочно для того свезенных на определенные места кочевавшими вокруг бурятами. Юрты эти не иное что, как конусообразные палатки из войлоков; в каждой юрте помещались свободно по четыре человека. В первые шесть дней нашего похода лил непрестанный дождь, но огни, расположенные в середине юрты, высушивали наше платье, и после этого ненастья погода постоянно нам благоприятствовала. В 39 верстах от Читы перешли мы хребет Нерчинских гор, потом спустились в степь бурятскую и только в нескольких верстах от большой дороги видели рассеянные юрты сего кочующего племени. В бурятах, сколько мог заметить мимоходом, видел я людей добродушных, честных и довольно понятливых, но до крайности неопрятных и беспечных; ле¬том и зимою носят они засаленные шубы на голом теле; как мужской, так равно и женский пол имеют шубы одного покроя. Бурят, выйдя из своей дымной юрты, не делает ни шагу без коня, на седле сторожит он свое пасущееся стадо, спокойно спит на седле и наслаждается, когда имеет табак, который он курит из гаизы, небольшой и короткой трубки, сделанной из меди, как чубук, так и трубка; курит он не иначе, как глотая дым. Нередко встречал я бурят, перекочующих с места на место; хозяин на коне, с ним жена и дети, также на конях; войлока, тоненькие ко-лышки и решетчатые перила для натягивания юрты; один плоский чугунный котел, который служит для него вместо чайника и самовара, ибо в оном варят они любимый свой кирпичный чай; деревянное корытце — его блюдо и чаша, весь дом его и всю эту утварь везет одна лошадь, запряженная в двухколесную тележку, коей колеса по большей части без спиц и сделаны из цельной доски. Таким образом со всем семейством своим и домом гонит он впереди свой табун, рогатый скот и баранов; где находит хорошее пастбище и поблизости ручей или озеро, там живет он до тех пор, пока имеет корм для своих стад; сам же он неприхот-лив, баранина — его лакомство, впрочем, ест он всякое падалище, пьет кобылье молоко и из сего последнего приготовляет свое вино. Не упоминаю о веровании их, о религиозных обрядах: об этом уже много было написано; я же не мог быть в их кумирнях и никого не встретил из бурят, который хорошо и толково говорил бы по-русски, и на большую часть моих вопросов получал в ответ: «толмач угей» (нет переводчика). Буряты в некоторых местах начинают заниматься земледели¬ем, о чем буду говорить в другом месте. Миновав бурятскую степь, шли мы гористыми местами; горы имеют вид грубый. От самой Читы до Верхнеудинска, 480 верст, видел я только две церк¬ви; небольшие деревни по большой дороге находятся в 30 верстах друг от друга; в этих деревнях настроены почтовые дома. По бурятской же степи нет ни одного селения: вы видите только станции, на коих ничего нельзя достать, должно запастись даже хлебом. Деревня Ононский Бор, находящаяся в 167 верстах от Верхнеудинска, останется навсегда памятной для меня. Она заключает в себе лучшее воспоминание моей жизни: там увидел добрую мою Annette после долговременной разлуки. Она была тогда слаба здоровьем, утомлена от дороги, и я имел утешение видеть, как она с часу на час поправлялась. Я ждал прибытия ее ежедневно, но 27 августа имел особенное предчувствие; хотя устал от перехода, не мог уснуть после обеда и при малейшем стуке колес по мосту, близлежащему от наших юрт, вскакивал мгновенно и сто раз был обманут. Не давал покоя моим добрым сопутникам, двум Бестужевым и Торсону, с которыми занимал одну юрту, поднимая беспре¬станно войлочную дверь. Наконец, в четвертом часу вышел из юрты, увидел вдали почтовую повозку, быстро катившуюся, но я не мог полагать, чтобы Annette в ней ехала; повозка все ближе и ближе, я заметил дамскую шляпу и зеленое на ней покрывало, выбежал на дорогу и был в объятиях моей несравненной Annelle. Вы, добрая сестрица, можете себе представить мое счастье. Несколько минут были мы безмолвны, сердца одни бились, говорили; после того первое наше сло¬во было Энни, и вместе залились слезами. Кончаю мое письмо, в следующем получите продолжение. Обнимите моего Энни; целуйте его каждый вечер, каждое утро, когда он собирается спать или когда встает и, обращаясь к портретам мамы и папы, говорит: «прощай, папа и мама-душа, я иду спать, и здравствуй, папа и мама, и Атий». С этою почтою мы не имеем письма из Каменки, ожидаем будущей. С лучшими для вас пожеланиями остаюсь навсегда с верною дружбою вашим братом. Андрей Розен. М. В. МАЛИНОВСКОЙ Курган. 26 октября 1832 Любезная сестрица, у нас в Кургане все исполнено жизни и движения. Народ кипит на площади, слышны громкий говор, и звук монеты медной, и ржание коней: у нас началась ярмарка. По четыре часа в день хожу смотреть на продавцом и покупщиков, на товары; прицениваюсь и покупаю необходимые вещи для моет семейства. Когда ярмарка прекратится, тогда получите об оной некоторые сведения; теперь же должен окончить начатое описание в последнем письме моем к нам. Кажется, я остановился на свидании с доброю Annette в Ононском Бору. От этой деревни шли мы опять степными местами до Верхнеудинска; не было селений на большой дороге, почему Annette уехала вперед, и я увиделся с нею через пять дней в 12 верстах за городом, в котором я не был, ибо мы прошли предместьем по хорошему плашкотному мосту, наведенному через Уду. Дорога наша от города вела по пескам и крутым горам, дневку имели мы в селении, но по причине малого числа домов ночевали еще в юртах; в близком расстоянии от последних текла знаменитая река Селенга, которая доставила нам живых икряных осетров, о коих Annette Вам писала из Саянтуевской деревни. По случаю бывшего в том году необыкновенного разлития Селенги, потопившего поля, сенокосы и многие селения, не могли мы идти по величественному берегу сей реки, коим я удивлялся на обратном пути моем. Мы взяли влево и шли по крутым песчаным горам. Переход был довольно трудный, зато пришли мы на ночлег не в юрты, а в большое селение старообрядцев, называемых также семейскими потому, что были сосланы целыми семействами. С особенным удовольствием смотрел я на сих людей, различествующих во всем от старожилов сибирских. Они говорят хорошим и чистым русским языком, мужской и женский пол у них отличается статным и высоким ростом, свежестью лиц. Они живут в избытке: дома построены правильно, с хорошими окнами, в горницах соблюдают большую чистоту, полы покрыты коврами или сукманиною (толстым сукном) собственного изделия. Скот у них тучный, повозки все кованые, одним словом, все части, необходимые для исправного домашнего быта, соответствуют друг другу, а избытком своим обязаны они примерному своему трудолюбию. Леса превращают они в поля, пашут по горам вдоль и поперек, и где иному трудно показалось бы добраться пешком до вершины, там сильная их рука управляет плугом. Кроме земледелия занимаются они рыбною ловлею. Женщины ткут сукманину и прилежно занимаются домашним хозяйством. Вообще семейские не употребляют вина, не пьют чаю, коему приписывают причину бедности старожилов, утверждая, что семейский начинает пахать с рассветом, когда старожил только что встает и хозяйка его начинает толочь кирпичный чай, варить его, что продолжается целый час. Между тем семейский успеет много вспахать и собирается отдыхать с лошадью, когда старожил притащится на поле и принимается за работу, которая в жаркий день идет медленнее и скорее измучит работника. Итак, по словам семейских, чай причина есть бедности старожила, а мне кажется — леность и безнравственность; ибо кирпич чая стоит 3 рубля и настаивается на целое семейство, заменяя говядину и щи; они выгодно выменивают кирпич чая на одну мерлушку и с малолетства так приучены к употреблению оного, что не могут обойтись без чая, но не здоровее ли было бы употреблять мясную пищу? Это другой вопрос, на который они отвечают, что привычка сильнее их. После этого отступления обращаюсь опять к семейским. Мы имели ночлег в Пестырево, а дневку в Тарбагатае — это последнее селение Вам знакомо по письмам Мартоса о Восточной Сибири2. У хозяина моего нашел я на окне Библию, на внутренней стороне переплета оной написал отец его: «первый выгон (ссылка) был при императрице Анне Ивановне в 1733 году, второй выгон при императрице Екатерине Алексеевне в 1765 году, подушные подати начали платить с 1771 года». В Десятниковской деревне, куда мы пришли из Тарбагатая, ночевал я у крестьянина Ивана Георгиевича Чистякова, который был сослан в 1733 году. Он прибыл в Сибирь на тринадцатом году своего рождения, с ним была мать его без всякого достатка. Несколько лет жил он работником, получая по 5 копеек в день, и должен был содержать свою млн. Этот почтенный 110-летний старец сохранил зрение, слух и память, имел четырех сыновей, младшему было 60 лет, и каждому сыну построил он собственными руками отдельные хорошие дома с принадлежностями и банями, а для всех вместе одну водяную мельницу. Он привык к деятельной жизни до такой степени, чти хотя сам уже не мог работать, но вставал с зарею, клал топор за кушак и ходил по амбарам будить своих правнуков на работу. На обратном пути моем я уже не застал его в живых. Мы прошли селение семейских, места гористые и спустились на равнину. Близ деревни Мухоршибир видел я бурят-землевладельцев и был поражен на обратном пути, увидев, как они искусно по глазомеру проводят воду по полям и сенокосам. Они живут в деревянных юртах. Погода благоприятство вала нам с половины августа до самого нашего прихода в Петровский Завод, по утрам были морозы в 10 градусов, но с десяти часов до пяти вечера было тепло и приятно. Не описываю Петровского Завода, ибо Annette в своих письмах к нам и в Ревель сообщала все примечательное. Работы и занятия наши в Петровском были те же, какие в Чите, не было никакой перемены. Комендант наш, почтенный Станислав Романович Лепарский, был всегда одинаков в своем обхождении с нами, как с первого дня моего приезда в Читу, так до последнего при отъезде из Петровского, у него все устроено с точностью по часам, и мы не знали никаких притеснений. Не могу вам сказать ничего нового и занимательного о моем путешествии из Петровского Завода до Кургана. Эта дорога была описываема различными путешественниками, а я исключительно заботился о спокойствии моей Annette, Атия, а потом о вашем крестнике. Ожидаю ваших писем, которые все по-прежнему идут в Иркутск; надеюсь, что скоро восстановится переписка прямо черен Тобольск, тогда получим известия из Каменки в четыре недели. Пожелаю вам здоровья, счастья и много радостей от успехов и поведения моего Энни, остаюсь навсегда верным вашим братом. Андрей Розен. ПРИМЕЧАНИЯ. 1Деревянный духовой инструмент, род флейты ("чешская флейта" 2Мартос А.И Письма о Восточной Сибири. М, 1837.С. 108-116 (письмо от 1 января 1824 г. С описанием старообрядческого села Тарбагай в Забайкалье, в 45 верстах от Верхнеудинска).