ВНИМАНИЕ, ЭТОТ САЙТ БОЛЬШЕ НЕ ПОДДЕРЖИВАЕТСЯ
НАШ НОВЫЙ АДРЕС (И там нет рекламы!)
http://decabristy-online.ru
Раиса Добкач. Кругобайкальский бунт на Декабристы-онлайн.ру
Раиса Добкач. Кругобайкальский бунт. Часть 1Култук — одна из станций Кругобайкальского отрезка железной дороги. Когда-то, еще до железки, здесь проходил почтовый тракт с тем же названием. Он лежал у подножия высоких гор, даже в мае покрытых снегом, которые круто спускались к Байкалу. Ущелья и потоки пересекали дорогу на каждом ходу. Зимой в Забайкалье переправлялись по льду, летом на пароходах, а весной и осенью добраться до Читы и Кяхты можно было только окружной горной тропой, пересекая хребты по старой Кругобайкальской дороге. В 1861 году по предложению генерал-губернатора Михаила Корсакова (1861—1871 гг.) Главное управление Восточной Сибири вынесло решение проложить постоянный тракт вдоль самого берега Байкала от селения Култук до Посольского монастыря, взрывая окрестные скалы и перекидывая мосты через горные потоки. Строительство началось в Култуке, но первоначально рабочих рук не хватало. К счастью, после 1863 года в распоряжении администрации Восточной Сибири оказалось достаточное количество дешевой рабочей силы. После восстания 1863 года года в Сибирь было сослано по разным данным от 18 до 22 тысяч участников восстания, из них в Иркутскую губернию - около 11 тысяч; в основном это были представители интеллигенции и ремесленники. Часть их находилась на каторжных работах, остальных расселили по деревням, где они не могли найти средств для пропитания. Поляки работали в Чите на строительстве барж, в чугунолитейных мастерских Тельмы и под Иркутском, а также на соляных варницах в Усолье и Усть-Куте. Непривычный сибирский климат и тяжелый труд привели к тому, что много ссыльных умерло от чахотки. Около 700 каторжан было направлено на строительство Кругобайкальского тракта. Работы велись на под руководством полковника Шаца; поляки работали на протяжении 200 верст - от Култука до станции Лихановской - партиями по 50—100 человек и находились под охраной нескольких офицеров и 140 конвойных солдат и казаков. Разные авторы по-разному толкуют и причины, и планы организаторов восстания. Из одних источников следует, что организация обширного восстания поляков совместно с русскими революционерами задумана была еще до отправки на Кругобайкальский тракт. В то время в Иркутске существовала крупная группа демократической молодежи и интеллигенции. Но позднее, во время суда над разгромленными повстанцами, ни один русский ими выдан не был. Был помимо Иркутской группы Канско-Красноярский центр, в котором активную роль играл ссыльный русский демократ и публицист Николай Серно-Соловьевич, соратник Чернышевского. С его появлением активизировались связи между польскими и русскими ссыльными. Были выработаны планы всеобщего восстания Сибири, которое должно было распространиться на Европейскую часть России и Польши. Серно-Соловьевич направился в Иркутск, но во время бешеной скачки тройки лошадей сани перевернулись, и он погиб. Объединяющего такие разнородные элементы центра не стало. После смерти Серно-Соловьевича среди польских ссыльных возникла идея "легкого достижения Китая, а оттуда до Франции". Этой идее как нельзя лучше соответствовал Култук и все южное побережье Байкала - Китай грезился за ближними хребтами гор: "Впереди было громадное озеро, - пишет Кропоткин, - а позади их возвышались горные пустыни Северной Монголии. Они решили, поэтому обезоружить карауливших их солдат, выковать страшное оружие повстанцев - косы и пробиться через горы Монголии к морю, в Китай, где их могли бы принять английские корабли". А далее - через Америку вернуться в Европу. Лидерами восстания стали 48-летний Нарциз Целинский, бывший капитан русской армии (ранее, при Николае I, он был сослан на Кавказ), и 30-летний пианист Густав Шарамович, — «красивый, умный и энергичный», как аттестует его П. А. Кропоткин. Шарамович родился в городе Житомире в 1836 году. Его дед был генералом , а отец полковником, но оба были разжалованы Николаем I в солдаты. Шарамович руководил повстанческим отрядом в Радомысльском уезде на Правобережной Украине, был арестован и приговорен к десяти годам каторги. За попытку бежать из Киевской крепости срок каторги ему был увеличен до 15 лет. В Иркутск Шарамович прибыл этапом в 1865 году. Современники отмечали его выдающиеся способности, трезвый ум. Их помощниками были 30-летний варшавянин Владислав Катковский, сосланный по подозрению в принадлежности к «жандармам-вешателям» и причастности к убийству полицейского агента Фелькнера; ввиду недостатка явных и убедительных улик не был казнен, но сослан на каторжные работы; и 23-летний Яков Рейнер, осужденный за участие в повстанческой организации. Подготовку восстания в Култуке обрисовал в своих показаниях на суде позднее Казимир Арцимович. Оружия, разумеется, никакого поляки не имели, и иметь не могли. Но в их руках оружием стали рабочие орудия, насаженные на древко: топоры, косы, пики, ножи и даже гвозди. Арцимович организовал заготовку нескольких десятков древков пик и поручил кузнецу Сарнецкому выковать холодное оружие; другим поручил заготовку 20 пудов сухарей и запас соли. Кузницу в своем "балаганном" лагере поляки специально обнесли плетнем, чтобы случайный "гость" не увидел бы деятельной подготовки к восстанию. На случай, если бы кто из охраны заглянул, у кузнеца всегда под рукой находился какой-нибудь топор: вот, мол, занят казенной работой, топор навариваю. Материалами для оружия послужило несколько казенных топоров и лопат. Было изготовлено также знамя с девизом: «За нашу и вашу свободу!». 25 июня 1866 года партия каторжан - 48 человек - собралась в лагере. Казимир Арцимович торжественно произнес перед своими товарищами речь: - Пусть этот день запомнят все - его будут помнить сыны и дочери свободной Польши, все свободомыслящие люди России. Настал час выступать. Нас ждут на других станциях. В это время солдаты конвоя сидели у костра и безмятежно играли в карты. Им и в голову не приходило то, что произойдет через несколько минут. Тяжелый трудовой день был окончен. Поляки взяли оружие и окружили солдат, которые в изумлении и испуге сдались без всякого сопротивления. Взяли у солдат оружие. Знаменосец поднял древко со знаменем, на котором начертаны были слова "За нашу и вашу свободу". Отряд двинулся по тракту к другим лагерям. Следующим пунктом их остановки стала почтовая станция Амурская. Дорога шла по самому берегу Байкала, по его кромке, по которой сейчас идут поезда от Москвы до Владивостока. На Амурской восставшие, уставшие от трудной многоверстной дороги, отобрали у ямщиков лошадей, испортили телеграфное сообщение с Иркутстком и вместе с примкнувшими к ним новыми ссыльными двинулись дальше, в сторону станции Мурино. На следующий день в Иркутске были по тревоге были подняты казаки и три отряда пехоты, брошенные в погоню. ... Самая страшная трагедия разыгралась позднее. Ночью 27 июня повстанцы во главе с Рейнером и Катковским пришли на станцию Лихановскую. Станция Лихановская была на переднем фронте дорожных работ, и от Култука до нее было двести верст. Здесь находились и руководитель инженерных работ подполковник Шац (он же автор проекта строительства), и полковник Черняев, ответственный за порядок в работе ссыльных и их охрану, начальник конвоя. Вероятно, здесь и произошел диалог между полковником Черняевым и Густавом Шарамовичем. Черняев попытался воздействовать на восставших уговорами, чтобы они подумали о последствиях и сложили оружие, на что Шарамович ответил: -Полковник, оставьте нас своей судьбе. Вы лучше других знаете, как мы страдали - лучше пуля, чем такая жизнь. Не все поляки разделяли такую точку зрения. Некоторые из тех, что находились в Лихановской, не присоединились к восставшим и оставались в своих балаганах. Солдаты, охранявшие станцию, забаррикадировались в станционном доме и отстреливались через окна. Им на выручку подошел отряд майора Рика - 80 человек, - переправившийся на пароходе через Байкал. По приказу Катковского повстанцы подожгли станцию и отступили. Пожар уничтожил не только дома, но и 2000 пудов хлеба — провиант для поляков, работавших на строительстве. Рик преследовал восставших до станции Мысовой (сейчас это железнодорожная станция), здесь он получил сведения, что полковник Черняев, подполковник Шац, есаул Прошутинский и сотник Попов захвачены поляками и арестованы на станции Мишиха. Солдаты преследовали поляков до Мишихи, где у моста через речку Быструю вступили в рукопашную схватку с повстанцами. В отряде Рика был молодой поручик Николай Порохов, добровольно присоединившийся к экспедиции в надежде отличиться в боевых действиях. Перед походом он написал в своем дневнике: "Иду против поляков. Интересно было бы вернуться легко раненным". С револьвером он бросился в чащу, где наткнулся на нескольких "пикадоров", выпустил все заряды, убил семерых и ранил несколько человек, после чего был проколот пикой и умер на месте. "28 июня, подходя к Мишихе, майор Рик, получивший подкрепление отрядом штабс-ротмистра Лаврентьева, при котором был поручик Порохов, встретил у моста при речке Быстрой конный отряд повстанцев. После небольшой перестрелки обе стороны бросились в рукопашную схватку. Поручик Порохов, весь израненный, отбивался от нападающих, но, проколотый в бок пикою, пал мертвым. Кроме убитого Порохова было ранено трое солдат и крестьянин Чулков, который на другой день от полученных ран умер" (из местной иркутской газеты "Летопись"). "В последующие дни в разных местах по берегу Байкала воинские команды имели перестрелку с поляками, причем, перевес всегда был на стороне войск. Поляков брали и отправляли в Иркутск большими партиями. Некоторые партии восставших ушли в леса прибайкальских гор" (из местной иркутской газеты "Летопись"). Восставшие не имели ни разведки, ни связи с остальным миром, они не знали, что их ждет, какие силы будут использованы против них. После столкновения у Быстрой они скрылись в лесу и три недели блуждали в тайге, пытаясь пробиться к границе. Всего собралось более 600 поляков, именовавшие себя «сибирским легионом вольных поляков». Против них были посланы крупные силы, не только из Иркутска, но и из Селенгинска, казачьи отряды из других селений были срочно отправлены в приграничные районы. Уже в первых числах июля с Байкала на двух баржах доставили большую партию повстанцев, среди которых было немало раненых. Их разместили в тюрьме и казармах на Преображенской улице. Следующая схватка произошла 9 июля, затем 14 июля в урочище Урбантуй. И наконец, 25 июля в долине реки Темник был последний бой. Расстреляв все боеприпасы, последние повстанцы сдались превосходящим силам казаков. В иркутскую тюрьму привезли свыше шестисот поляков, несколько десятков повстанцев погибли в боях. Многие сдававшиеся были уже на грани голодной гибели, некоторые радовались, что теперь, может быть, выживут, а не погибнут в глубине болотистых, труднопроходимых лесов. Военно-полевой суд над повстанцами проходил в Иркутске с 29 октября по 9 ноября. Убийство офицера и сожжение станции особенно отягчало вину подсудимых. В результате 7 человек были приговорены к расстрелу, 60 — к каторжным работам на 12 лет, 95 избавлены от наказания, остальные отправлены на поселения в отдаленные места Сибири. Генерал-губернатор Восточной Сибири М.С. Корсаков запросил у Александра II разрешения помиловать приговоренных к смерти; царь такое разрешение дал ("предоставляется право поступить по собственному усмотрению"), но в то же время, возможно намеренно, послал его почтой. Оно пришло более чем через месяц после того, как генерал-губернатор, так и не дождавшийся ответа из Петербурга, утвердил четыре смертных приговора (Целинскому и Шарамовичу как вожакам восстания, и Рейнеру и Катковскому как «предводителям шаек», сжёгшим Лихановскую). 15 ноября 1896 года за Якутской заставой (в Знаменском предместье) Иркутска казнили приговоренных. Сохранились свидетельства очевидцев, присутствовавших на казни. "На месте казни, на площадке, были вкопаны в недалеком расстоянии друг от друга четыре столба, а около них ямы. Место это было окружено войсками, а далее стояла многотысячная толпа. Весь Иркутск собрался смотреть эту казнь, тут был и стар, и млад. По Знаменской улице (ул. Баррикад) происходило громадное движение пешеходов и экипажей. Все ждали с сердечным замиранием, скоро ли поведут из тюремного замка приговоренных к смерти. Вдруг народ заволновался — вдали показалась позорная колесница, в ней стояли осужденные. Встретив колесницу, толпа пошла вслед за ней". Красавец Шарамович сошел с позорной колесницы первым, и к нему подошел ксендз Шверницкий — сам бывший ссыльный. Ксендз был бледен, и руки его дрожали. "Отец! — сказал Шарамович. — Вместо того чтобы подкрепить нас словом Божьим и придать нам мужества в последние минуты, ты сам упал духом и нуждаешься в поддержке. Успокойся и молись не за нас, а за будущее Польши. Нам все равно, где погибать за свое отечество — у себя ли дома или в изгнании. Мечта, которая всегда была нашей путеводной звездой, не умрет и после нас. Вот что нас подкрепляет и утешает". Произнеся экспромтом эту речь, Шарамович обнялся с товарищами и пошел к одному из врытых в землю столбов. Когда стали надевать на него саван, он сорвал с головы шапку, швырнул ее вверх и крикнул по-польски: "Еще Польша не погибла!" — первые слова польского национального гимна. Казнь была произведена утром при большом скоплении народа. Если первые известия о восстании вызвали в Иркутске переполох, похороны погибшего поручика Порохова превратились в траурную демонстрацию — отпевали несчастного офицера в кафедральном соборе в присутствии генерал-губернатора, громадная толпа сопровождала похоронный кортеж на Иерусалимское кладбище, где Порохову были отданы воинские почести, то суд и казнь, а особенно мужественное поведение приговоренных, поколебали общественное мнение. Служивший в то время в Иркутске молодой казачий офицер Петр Кропоткин, в будущем знаменитый анархист и крупный ученый, вспоминал, что именно это восстание и его трагический финал привели его к решению оставить военную службу. Между тем о бунте стало известно за границей. Казни вызвали сильное волнение в Австрии. Австрийское правительство заступилось за галичан, принимавших участие в восстании 1863 года и также сосланных в Сибирь, и некоторые из них были возвращены на родину. Вообще отмечали, что после восстания положение всех ссыльных поляков улучшилось. Дикий и страшный бунт хоть на что-то, но сгодился... В 1867 году, под свежим впечатлением трагедии, поэт Корнель Уейский написал стихотворение «Памяти расстрелянных в Иркутске», тотчас приобретшее широкую известность; оно начинается так: Лучше нам пуля, чем жизнь такая! Сказали, восстали, на жандармов напали, Завладели оружьем — и в первом восторге Им блеснула страна, где слёзы и траур А потом — пустыня без конца и без края, Бой, где пали счастливцы, голодные муки, И как прежде — петля. Суд открылся, Приговор палачами зачитан… Выстрел, И второй — и третий — и за ним четвёртый!.. ... Место захоронения казнённых поляков в Знаменском предместье Иркутска недавно было установлено иркутскими краеведами Александром Дуловым и Болеславом Шостаковичем.
Раиса Добкач. Кругобайкальский бунт. Часть 2"Последняя моя мысль - мама! Последнее мое слово!.." (предсмертное письмо Г.Шарамовича):Сюжет связан с одним из самых трагических эпизодов истории революционного движения XIX века - восстанием на Кругобайкальском тракте. По итогам военного суда генерал-губернатор Восточной Сибири М.С.Корсаков (не самый худший чиновник своего времени) конфирмовал смертный приговор четверым - Н.Целинскому, Г.Шарамовичу, Я.Рейнеру и В.Котковскому. Добавлю, что история политической ссылки в XIX веке знает несколько крупных заговоров, коллективных протестов и попыток восстания среди ссыльных - начиная с Заговора в Зерентуйском руднике (дело Сухинова), затем Омское дело (процесс Сероцинского и проч.), недораскрытый Оренбургский заговор, потом Кругобайкальское восстание, и уже много позже - Якутская и Карийская трагедии. Все эти истории (кроме Оренбургской) сопровождались человеческими жертвами - казнями, смертельными телесными наказаниями, самоубийствами. Густав Шарамович - матери. Иркутск, 13 ноября 1866 года. Мама, мама! Вижу твои страдания, мое сердце разрывается, и нет сил писать к тебе и прощаться с тобой. Ведь я виновник твоих страданий, я нанес тебе смертельную рану, излечить которую только во власти Всевышнего. Уважение мое к тебе неизмеримо, все самое лучшее и чистое в моей души принадлежит тебе - и я бессилен против обстоятельств и умираю с болью, что я виновник твоего горя. Простишь ли ты меня, простишь ли сына, который у ног твоих просит прощения и благословения. Просит словам и, душой и всем своим существом. Нет, мать моя! Писать тебе я больше не в состоянии. Только при мысли о тебе откуда-то из глубины сердца набгают на глаза слезы и не могу я их сдержать и теряю то, в чем больше всего нуждаюсь в последние минуты жизни, - теряю покой. Перед собой я не стыжусь своих чувств, не стыдился бы и перед всем светом, но солдатня, которая надзирает за мной, разве поймет мои слезы! Мне жаль свою мать, а ведь они могут подумать, что мне жаль своей жизни. Охотней я отдал бы не одну жизнь, а три жизни, чем позволил им заподозрить меня в этом. Двух сыновей и дочь ты имела на земле, двое сыновей и дочь уже отошли в вечность и там будут ожидать свидания с своей дорогой матерью. Ты разделила поровну с небом то, что тебе было дороже всего на земле. Духом и мыслью принимаю твое благословение, мать моя, и, присоединив к нему благословение отца, принимаю как причастие души, как свидетельство в вечность, что я чист и невиновен. Я умираю. Что же делатЬ! Прощай мама! Мама! Мать моя! Густав Ш Только что у меня был прокурор и сказал, что исполнение приговора отнесено на субботу. Значит, послезавтра мой конец. Я прощаюсь сегодня, мне осталось мало жить, но я должен собраться с силами и обрести спокойствие. Благослови меня еще раз, мама! Мама! Последняя моя мысль - мама! Последнее мое слово! Опубликовано: Н.П.Митина. Материалы к истории Кругобайкальского восстания польских ссыльных в июне-июле 1866 г.// К столетию героической борьбы "за нашу и вашу свободу". М., 1964 Подлинник: ГАРФ, ф.109и, 4 эксп., 1866, д.119, л.193. Перевод. Там же в фонде 3 отделения 4 экспедиции находятся предсмертные письма и других осужденных по Кругобайкальскому делу - письма эти никогда не были переданы по назначению. Где именно находилась мать Шарамовича в момент казни сына - неизвестно. О самом Шарамовиче мы знаем мало. Родился в 1836 году в Житомире. Его дед, генерал русских войск, и отец, полковник, были разжалованы Николаем I в солдаты (возможно, за участие в Ноябрьском восстании, но четких указаний нет). Учился в Волынской гимназии, после окончания гимназии изучал историю, политическую экономию, музыку. Выступал как пианист. В 1860 году выехал в Киев, где завязал связи с университетской молодежью и стал членом студенческой гмины. В феврале 1862 года выехал в Радомысльский уезд Киевской губернии для подготовки восстания, а в апреле 863 года был революционным начальником в этом уезде. Восстание на территории Украины было очень быстро подавлено и не достигло таких размахов, как в Литве. Военным судом Шарамович был приговорен к 10 годам каторги. За попытку бежать из Киевской крепости путем подкопа срок каторги ему был увеличен до 15 лет. В Иркутск прибыл в 1865 году, был связан с конспиративной организацией Серно-Соловьевича (Красноярско-Канская революционная организация), готовившей общее восстание ссыльных в Сибири. По тексту письма выше можно предположить, что в семье Шарамовичей были еще брат и сестра - которые, вероятно, к этому времени уже умерли (неизвестно, по какой причине). Военный губернатор М.С.Корсаков о решении военно-полевого суда телеграфировал в Петербург, прося смягчить приговор. Из мемуаров Петра Кропоткина: "Он обещал нам не приводить в исполнение смертного приговора. Но, прождав несколько дней и не получив ответа из Петербурга, приказал свершить казнь. Ответ из Петербурга прибыл почтой через месяц! Ген-губернатору предоставили "поступить по собственному благоусмотрению!" (П.А.Кропоткин. Записки революционера). В письмах к родным сразу после восстания М.С.Корсаков писал, что ему "выпала тяжелая доля произвести достойную кару виновным" и что "несколько человек неминуемо придется расстрелять". (Цит. по Н.П.Митина. Указ. соч.... стр.434) Вот как описывал казнь очевидец, ссыльный З.Одживольский: "15 ноября утром за Якутской заставою приведен в исполнение приговор. На месте казни на площадке было вкопано в недалеком расстоянии друг от друга 4 столба, а около них ямы. Место это было окружено войсками, а за ними стояла многотысячная толпа. По Знаменской ул. происходило громадное движение пешеходов и экипажей. Вдруг народ заволновался - вдали показалась "позорная колесница", в ней стояли осужденные. Встретив колесницу, толпа народа пошла вслед за нею. По прибытии на место казни, осужденные сошли с колесницы. Их дожидался для последнего напутствия ксендз иркутского костела Шверницкий, когда-то ссыльный по заговору Конарского *. Он был бледен и руки его дрожали. Он подошел к Шарамовичу, который, видя нервное состояние ксендза, сказал: "Отче, вместо того, чтобы нас подкрепить Божьим словом и придать нам мужество в последние минуты, ты сам упал духом и требуешь поддержания: рука твоя, которая должна благословить нас к отходу в жизнь вечную, дрожит! Успокойся и молись не за нас, а за будущее Польши! Нам все равно, где бы мы ни погибли за свое отечество - у себя ли дома, или в изгнании: мысль, которая была всегда нашей звездой, не умрет и после нам. Вот что нас подкрепляет и утешает". Сказав это, Шарамович обнялся с остальными товарищами, стоявшими неподалеку, в отдельной группе, принял благословение от трепещущего ксендза и затем подошел к одному из врытых в землю столбов. Палач надел на него смертную рубаху, Шарамович, сняв с головы шампку, бросил ее вверх и воскликнул: "Еще Польска не згинела". Вскоре раздался роковой залп... Многотысячная толпа дрогнула: послышались крики и громкий плач. Трое казненных сразу опустили голову на грудь, а Шарамович начал биться: он был только ранен. Тогда последовал в него ружейный выстрел в упор" ("Сибирский архив, Иркутск, 1911) * На самом деле Кшиштоф Швермицкий (или иногда Шверницкий) был сослан не по делу Конарского, а позже в 1846 году за хранение и передачу запрещенной литературы; с 1856 до 1885 года был настоятелем Иркутского костела: при нем было построено новое здание костела, установлен орган. Шмермицкий вел активную общественную деятельность в городе, оказывал помощь множеству ссыльных (в частности, дал приют при костеле престарелому декабристу Выгодовскому). По некоторым данным, Швермицкий сам был связан с подготовкой Кругобайкальского восстания, но на следствии это не было доказано. |
