Мемуары графа Олизара. Пер. и коммент. Раисы Добкач.

ВНИМАНИЕ, ЭТОТ САЙТ БОЛЬШЕ НЕ ПОДДЕРЖИВАЕТСЯ

НАШ НОВЫЙ АДРЕС (И там нет рекламы!)

http://decabristy-online.ru

Мемуары графа Олизара. Пер. и коммент. Раисы Добкач на Декабристы-онлайн.ру

Мемуары графа Олизара.

Перевод и комментарии Раисы Добкач.

Оригинал: Olizar G. Pamiętniki. 1798—1865. Lwów, 1892.

Русская публикация в сокращении: "Русский вестник", 1893, NN 8-9

От переводчика и составителя.

Среди источников по истории движения декабристов (и вообще по истории Российской империи эпохи 1820-х годов) мемуары графа Олизара используются мало и редко, - что, на мой взгляд, совершенно незаслуженно: это прекрасный текст, живой, человечный, исполненный мягкого юмора, в нем масса деталей, не повторяющихся больше нигде.

Сокращенный перевод (скорее, вольный пересказ) мемуаров Олизара был опубликован А.Копыловым еще до революции, в журнале "Русский вестник" (1893 год, номера 8, 9). Полный же текст на русский язык не переводился никогда. Здесь я пытаюсь исправить этот пробел и постепенно выкладываю перевод отдельных глав мемуаров, снабжая их по возможности подробным научным комментарием об исторических реалиях, упомянутых мемуаристом лицах и др.

К сожалению, нехватка времени не дает возможности делать эту работу быстрее, поэтому пока переведена только часть глав из второй части мемуаров: в основном та, которая посвящена событиям, связанным с декабристами, следствиям над декабристами в Петербурге и следствием над членами Патриотического общества в Варшаве и всем, что вокруг.

Густав Хенрик Атаназы Олизар (Gustaw Henryk Atanazy Olizar; 1798-1865) - польский аристократ, мемуарист и публицист, в описываемое время - Киевский губернский маршал дворянства. Он был знаком с Пушкиным, Мицкевичем, Бальзаком, декабристами, семьей генерала Раевского.

Граф Густав Олизар. Рисунок Н.Н.Раевского-младшего.jpg

Г. Олизар. Рисунок Н.Н Раевского

Род Олизаров восходит к XVI веку. Отец мемуариста – граф Филипп-Нереуш Олизар (ок.1750-1816) и мать Людвика, урожденная Немирович-Щитт – владели имением Коростышев в Радомском уезде Киевской губернии (ныне г.Коростышев Житомирской области Украины). Здесь, в Коростышеве, 3 мая 1798 года, родился Густав Олизар. Он учился сначала в Житомирской гимназии, а в 1808-1813 годах – в знаменитом в то время учебном заведении – Кременецком лицее, в котором учились многие будущие выдающиеся деятели польской культуры и общественного движения. Не окончив курса, в 1814 году Олизар с больным отцом уехал в Италию, где вскоре в возрасте 16 лет женился на Каролине де Моло, дочери одного из сардинских министров – в прошлом наполеоновского генерала. В том же году Олизар вернулся на родину, а после смерти отца наследовал имение Коростышев. В своем доме молодой граф Олизар устроил салон искусств, собирал картины и книги. Кроме того, он организовал в имении образцовое по тем временам сельское и плановое лесное хозяйство. В это же время Олизар проявил себя и как литератор: в Кременецком лицее одним из его наставников был выдающийся польский поэт своего времени Алоизий Фелиньский, с которым Олизар впоследствии сблизился и основал «Союз объединенных друзей Фелиньского». После смерти Фелиньского Олизар на собственные средства выпустил собрание его сочинений. Сам Олизар в это время писал стихи, посвященные выдающимся польским деятелям – национальному герою Тадеушу Костюшко, астроному Николаю Копернику, историку Тадеушу Чацкому и др. Кроме того, в годы юности Олизар написал много басен и стихов в стиле классицизма.

Брак Олизара с Каролиной де Моло оказался неудачным, вскоре он развелся с молодой женой (которая вскоре вышла замуж за русского генерала Гогеля) (о детях Олизара от первого брака см.далее подробнее в примечании 116).

В 1821 году Олизар был избран маршалом (предводителем дворянства) Волынской губернии. Однако Волынский губернатор не утвердил выбор, сославшись на слишком юный возраст кандидата. Несмотря на это, Олизар вскоре был избран и утвержден предводителем дворянства Киевской губернии – и, показав себя способным администратором, в 1823 году был переизбран повторно. В эти годы Олизар жертвовал немалые собственные средства на общественные и благотворительные цели и выдвинул проект освобождения крестьян, который, однако, не получил поддержки местных помещиков. В 1824 году Олизар посватался к Марии Николаевне Раевской, дочери генерала Н.Н.Раевского (подробнее о датировке этого сватовства см.примечание 48 к тексту мемуаров), но получил отказ ее отца (а его возлюбленная вскоре вышла замуж за декабриста Сергея Волконского). Потрясенный Олизар, чтобы забыть свои любовные страдания, задумал путешествие на Восток: он выехал в Одессу, а оттуда в Крым, где приобрел заброшенный участок земли у подножия горы Аю-Даг. Свое отстроенное там имение Олизар назвал «Кардиатрикон», что значит «Утешение сердца». Здесь Олизар встречался с Мицкевичем (по некоторым данным, также с Грибоедовым). Еще ранее он познакомился с Пушкиным, многими декабристами – членами Южного общества, еще до своего отъезда в Крым он, по-видимому, вступил в члены Польского патриотического общества. Из-за этих связей он был арестован после восстания декабристов в январе 1826 в Киеве и доставлен в Петербург, где некоторое время находился под следствием в Петропавловской крепости, после освобождения вскоре вновь арестован и находился под следствием теперь уже в Варшаве. Олизар был оправдан и освобожден, но за ним был установлен секретный надзор. Свою тюремную и следственную эпопею Олизар не без юмора описывает в своих мемуарах.

0. Олизар.Силуэт из альбома Орловых-Раевских.jpg

Г. Олизар. Силуэт из албома Орловых-Раевских

Отъезд Марии Волконской, в которую Олизар был по-прежнему влюблен, в Сибирь к мужу потряс графа. Через некоторое время он сделал попытку посвататься к Елене Раевской – сестре Марии Волконской, но вновь получил отказ. В 1830 году он женился на Юзефе (Жозефине) Ожаровской (1808-1896), родственнице героя войны 1812 года А.П.Ожаровского, - но брак был бездетным. Во время Ноябрьского восстания Олизар был выслан на жительство в Курск, но уже в 1832 г. ему по ходатайству волынских властей разрешено было выехать в Италию. За границей он вновь встречался с Мицкевичем и сблизился с консервативными кругами польской эмиграции, в которых активную роль играл его родной брат Нарцыз.

Олизар вернулся из-за границы в 1836 г. и отправил в Петербург «Предварительную докладную записку», в которой протестовал против национальных и религиозных гонений, последовавших после Ноябрьского восстания. В 1841 году он вновь предпринял попытку стать предводителем дворянства Киевской губернии, но неудачно, и получил лишь должность «честного» судьи. После этого он долгие годы жил в своих имениях Коростышеве и Горынке (периодически ненадолго выезжая за границу), где активно занимался благотворительностью и улучшениями сельского хозяйства, а также продолжал литературную деятельность – издавал стихи и переводы. В 1850 году он организовал свадьбу знаменитого французского писателя Оноре де Бальзака и своей знакомой, польской дворянки Эвелины Ганьской. Свадьба состоялась в Бердичеве в марте 1850 года; Олизар был шафером на свадьбе. Во время Январского восстания он выехал в Дрезден, где в последние годы жизни вновь встретил любовь своей юности – Марию Волконскую, вернувшуюся из Сибири. Они успели обменяться несколькими письмами. 2 января 1865 года Олизар умер в Дрездене, где и был похоронен на римско-католическом кладбище на Фридрихштассе. Его вдова Жозефина Олизар пережила его на треть века.

Мемуары Олизара были им написаны в основном в 1850-е годы. Они состоят из двух частей: в первой части описываются кратко события детства и юности мемуариста, его учеба в Кременецком лицее, его поездка с отцом за границу и свадьба с Каролиной де Моло. Во второй части (перевод которой я здесь частично представляю) описываются события с 1821 по 1826 год, от момента избрания Олизара губернским предводителем дворянства до его освобождения из Варшавской тюрьмы после следствия по делу декабристов и Патриотического общества.

Живой и наблюдательный свидетель эпохи, Олизар - помимо прочего - еще очень добрый человек. Не без недостатков, не без предрассудков, не без слепых пятен - свойственных эпохе, нации, сословию, - но в целом его мемуары оставляют ощущение очень ясного взгляда на жизнь, вообще характерного для этого времени, и какой-то удивительной внутренней душевной опрятности.

Перевод выполнен с бумажной публикации, изданной во Львове в 1892 году (данное издание было подготовлено друзьями покойного Олизара). Я не являюсь профессиональным переводчиком и не имею опыта литературного перевода. При этом важно отметить, что я историк, а не филолог, поэтому считаю, что исторический текст - не средство художественного самовыражения. Поэтому я старалась переводить максимально приближенно к оригиналу, и везде при прочих равных жертвую художественностью ради точности.

Кроме того, мне показалось интересным сравнить текст сокращенной русской версии Копылова и полный авторский вариант. Не всегда это можно сравнить дословно (так как Копылов очень вольно обращался с текстом), но в целом я обозначила особо слова, фразы и целые абзацы, которые - по цензурным или каким-либо еще соображениям не вошли в дореволюционную публикацию. Это, возможно, интересно именно потому, что хотя в конце девятнадцатого века о декабристах писать уже было можно, но - в определенных рамках, поэтому выпущенные переводчиком и публикатором места кое-где явно намекают на цензурные купюры.

Курсивом выделены фразы, написанные в оригинале по-французски

Жирным шрифтом выделены фразы, написанные в оригинале по-русски латинским транслитом.

Подчеркнуты слова и фразы, которые выделены в оригинале

* звездочками обозначены авторские примечания мемуариста

1) цифрами обозначены примечания переводчика (Р. Добкач)

Глава 1, краткое содержание: Олизар рассказывает подробно историю того, как он был выбран и не утвержден Волынским губернским маршалом, затем был избран Киевским губернским маршалом и рассказывает про свой первоначальный проект освобождения крестьян, который не был поддержан местным дворянским обществом.

ГЛАВА II

Аренду казенных шинков в Киеве держал полковник Юзеф Понятовский¹, достойный и зажиточный обыватель, но когда вооруженные банды из Заднепровья приспособились провозить алкоголь мимо него контрабандой, что приводило порой и к злодеяниям, он выпросил у военной власти следствие на этот счет. Под видом такого случая прислали тогда в Киев из штаба главной армии под командованием фельдмаршала Сакена² , какого-то генерала Эртеля³. Повсеместно, впрочем, многие были уверены, что этот Эртель скорее был прислан для политического шпионства и преследования впадающего уже в немилость генерала армии Раевского, нежели для дела контрабандистов⁴; а так как Эртель был немеряно гордый и, не сделав мне визита, сам ожидал его от меня, я приказал ему сообщить, что я хозяин, а он гость, а хотя его ранг действительно выше моего, ибо он был полным генералом⁵, однако если бы я приехал в своем должностном мундире⁶, то представлял бы всех обывателей нашей провинции, а среди них есть некоторые выше рангом, чем он, поэтому первым к нему я приехать не могу. Быть может, я не имел таких изысканных раздумий по поводу этикета, хотел лишь, чтобы этот знаменитый подлец не пытался покарать человека, которого я очень уважал и с семьей которого был дружен. Не думал я вообще о последствиях, которые могли бы произойти из этого обстоятельства, и оказывал явное пренебрежение врагу Раевского. Оскорбленный немец делает секретное донесение, что якобы он узнал о том, что я, губернский маршал, во время недавно прошедших выборов, на которых был повторно избран на эту должность, провозглашал подстрекающие патриотические речи, грозящие нарушением общественного спокойствия. ⁷

Опереженный таким доносом, ничего о нем не ведая, прибываю я в столицу⁸. Рекомендательные письма гр. Браницкой⁹ и прочих отворили мне вход в известнейшие дома, но нужно было представиться императору и его высочайшей семье. Итак, еду я к заместителю главного управляющего двора Лассуньскому¹⁰, который вписывает меня в список тех, кто представляется владетельным особам.

Кн. П.М. Волконский

В назначенный день я призываю цирюльника, ибо тогда еще без пудры ко двору не допускали и начинаю туалет, когда прибывает дворцовый курьер и просит, чтобы я немедленно отправился к князю Петру Волконскому¹¹, старшему императорскому адъютанту.

Рассуждая, естественно, что прямо оттуда я отправлюсь во дворец, наряд не меняю, но какое же было мое удивление, когда князь, хотя и с великой любезностью по-французски ко мне обращаясь, уведомил, что для того хотел меня предварительно видеть, чтобы исполнить печальное поручение данное ему сиятельным государем, «что император не желает, чтобы я или кто-либо из членов моей семьи был ему представлен». Obstupui!¹² и спрашиваю: «откуда такая со мной приключилась немилость? На это князь Волконский: «Не мое дело об этом знать, а только сообщить вам, что мне было поручено. Сиятельный государь, добавил он, в этот раз только этим и ограничится, но если бы все дольше продолжалось, вы можете ожидать гораздо худших последствий».

В нетерпении я бросил болвана дипломата, и в страшном негодовании пишу императору письмо следующего содержания: «Наказание, которое мне отмерил Ваше Императорское Величество, для виновного может быть малым, для невинного же слишком велико. Я прошу Ваше Императорское Величество о милости, в которой наибольшему в своем государстве злодею не отказал бы, то есть, об объявлении моих вин и суде над ними, либо о возвращении мне явно утраченной, не знаю за что, монаршей милости, что в моем лице касается обывателей целой провинции, которой я еще имею честь быть представителем».

Мое письмо могло быть еще обширнее, но посетивший меня в эту минуту правитель польской канцелярии из министерства Игнация Соболевского¹³ молодой человек Игнаций Туркул¹⁴, ныне сделавший высокую карьеру, добрый приятель, быстрый умом и лучше привыкший к формам двора, с поспешной любезностью совершил редакцию этого письма, которое мы отдали в первое почтовое бюро, адресуя его в такой форме:

«В собственные руки Сиятельного Государя».

Через несколько дней прибывает ко мне генерал-полицмейстер Горголи¹⁵ с просьбой, чтобы я немедленно явился к петербургскому генерал-губернатору гр. Милорадовичу¹⁶, который будет меня ожидать в своем кабинете. Еду я в ту же минуту на этот вызов и мой разговор на этой аудиенции, как характерный для царствования, правительства и личности, описываю дословно. Милорадович был когда-то киевским губернатором, поэтому наша фамилия и моя особа были ему достаточно известны. Этот человек зарекомендовал себя военной доблестью, называли его «Мюрат Севера»¹⁷. Импозантный, всегда влюбленный в «очаровательные предметы», в то время он убрал свой кабинет картинами, гравюрами, мрамором и бронзой, воображая себе образ известной красавицы Ольги Потоцкой, младшей из дочерей Щенсного от Гречанки, ныне вдовы Нарышкиной¹⁸. В такой любовной атмосфере, на третьем этаже, жил этот правдивый рыцарь, а одновременно начальник явной и тайной полиции города.

М.А. Милорадович

Когда обо мне доложили, он вышел ко мне с изрядно напыщенной миной и произносит:

- Вы граф Олизар из Киева? - Да, ваше превосходительство. - Вы писали на днях Его Величеству? - Да. – Итак, Император, мой повелитель, повелел вам сказать через меня, что он не желает, чтобы вы оставались в Его столице, и что вам следует покинуть город в 24 часа, иначе… - я хотел его прервать, когда Милорадович, повысив голос, произносит далее – и не забывайте, господин, что это черезменя Его Величество передает вам свое желание, следовательно из уважения к вам я льщу себе, что вы не злоупотребите этим, иначе жандармы сделают остальное.

- Я чрезвычайно тронут таким образом действий Е.И.Величества, но вы мне позволите, Ваше Превосходительство, смиренно вам доложить, что я не знаю совершенно о своих грехах и прибыл сюда в интересах дворянства моей провинции, а не как простой путешественник, поэтому для меня подобные обстоятельства были бы почти невозможны. Он, вновь прерывая, но со смягчившимся уже взглядом: - Двадцать четыре часа, мой дорогой, иначе жандармы…

Тогда я ответил с чувством: Я не хочу в государственной особе видеть начальника полиции, простого исполнителя высших приказов. Я явился к генералу как к мужественному вождю, который всегда умел со славой проливать свою благородную кровь за свою страну! Заклинаю генерала офицерским словом! Поведай мне, что стало причиной такой строгой немилости, этого преследования, так как князь Волконский, который первым имел поручение уведомить меня о гневе сиятельного государя, об этом меня просветить не изволил.

На это Милорадович: - И мне этого не положено, но, однако ты с таким уважением обо мне отзываешься, а я всегда помню, что вами управлял, итак, открыто тебе скажу: Вы вели речи… Император такого не любит… и я, я тоже этого не люблю! – и вновь задрал голову.

Хорошо он мне объяснил, подумал я про себя, поэтому спрашиваю его: Что же дальше делать? - Слушаться; сегодня вечером выезжай из города, а друзей попроси, чтобы твои вещи отослали в Царское Село, или где остановишься, и там можешь развлекаться, пока тебе это нравится, никто за это ничего не скажет.

Я поклонился, а выходя, расслышал еще, как он договорил: - Мой дорогой, я очень огорчен!

Нечего было делать… в тот же день я уехал из столицы, ожидая в двух станциях в Гатчине в течение нескольких дней различных отправлений, предписаний из Петербурга, какого-либо изменения или дополнения такой строгой монаршьей воли, но напрасно. Я отправился далее в Белоруссию, задерживая с умыслом свое возвращение после такой неудачной экспедиции.

В Витебске в добрую пору приключился со мной сломанный возок, починка которого заняла несколько дней, я использовал этот случай, чтобы познакомиться с местными жителями, и тут убедился, как мало мы знаем собственный давний край!¹⁹ Я представлял себе, что Витебск это чистая Москва, особенно после удаления иезуитов²⁰. Витебчане надивиться не могли, что в архи-московском городе Киеве²¹ гражданским правителем служит поляк.

1.Иван Саввич Горголи автор портрета неизвестен.jpg

И. С. Горголи

Губернским маршалом шляхты был тогда г.Цехановецкий²², я явился к нему как к коллеге, чтобы он захотел меня с другими домами познакомить. Приятно мне было выражение гостеприимной любезности, а особенно польского духа витебского товарищества; там я познакомился с домом гр. Яна Плятера – это был один из подканцлеровичей, женатый на Ржевуской²³ – и с семьями Хвалибогов, Богомольцев, Карницких²⁴, я чувствовал себя совершенно как в Польше, возможно даже более, чем в Киеве, где земельных собственников тогда было не много.

Едва я вернулся в нашу столицу, вбегает ко мне доверенное лицо Ковалева²⁵, приятель мой секретарь Жандр²⁶ и на мое удивление, что уже о моих приключениях и происшествиях в столице знают, сообщает следующее: «что как только было приказано вам выехать из Петербурга, граф Аракчеев выслал к нам курьера с вопросом, действительно ли губернский маршал говорил во время последних выборов подстрекательские речи, и чтобы таковые ему в оригинале прислать. Мы на это ответили, добавляет он, что хотя закон запрещает губернатору присутствовать в выборной зале во время гражданских выборов, мы об обязанностях высшей полиции не забыли, и она нам донесла, что граф Олизар действительно несколько раз обращался к обывателям на польском языке, тогда еще разрешенном, в один из которых поблагодарил их за очередной выбор, которым оказали ему такое уважение * ; в другой раз он советовал, чтобы они ценили милостиво сохраненную монархом привилегию свободных во мнениях выборов, не склоняясь ни к одной стороне, рекомендовал складки на киевский католический костел²⁷, который был бы одновременно памятником императорской милости, а также различные местные административные улучшения, но оригиналов всех этих речей послать мы не можем, так как Олизар не писал, а лишь импровизировал».

Отсюда вывод Жандра был, что нужно лишь время, терпение и молчание, и можно будет надеяться на подлинную сатисфакцию в понесенном мной ущербе. Мой же внутренний вывод был, что меня заблаговременно покарали и приструнили, а не желали узнать о настоящих причинах.

Я молчал соответственно… около года²⁸, прося все время о продолжении отпуска под предлогом здоровья, а в конце без отпуска выехал в Крым.

* Я имел действительно на повторных выборах на один отрицательный голос меньше, то есть 6 на четыреста с чем-то десятков голосующих (примечание мемуариста).

Примечания к главе II

¹Вероятнее всего, речь идет об этом человеке: Понятовский Юзеф (Poniatowski Józef) (1762-1845), полковник польской армии в отставке, из княжеского рода Понятовских, родственник последнего короля Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского. Во время русско-польской войны в 1792 году служил адъютантом у другого своего известного родственника Юзефа Понятовского – будущего наполеоновского маршала; после окончания войны вышел в отставку и поселился в своих имениях на Украине. В 1806 году основал на Украине первую суконную фабрику (мануфактуру), ткани которой считались в то время лучшими в Киевской губернии, на его мануфактуре работали около 1000 человек. Одна из дочерей Понятовского, Аврора, вышла замуж за графа П.Д.Бутурлина, адъютанта графа М.С.Воронцова, впоследствии секретаря русского посольства в Италии (в дальнейшем ее муж тоже принял католичество и остался жить в Италии, где и умер)

²Остен-Сакен Фабиан Вильгельмович, граф (Фабиан Готлиб фон дер Остен-Сакен; 1752-1837), из остзейских дворян, русский генерал (впоследствии с 1826 года фельдмаршал). Участник суворовских военных походов, наполеоновских войн, отличился во время заграничных походов в 1813-1814 годах, командуя в это время корпусом. С 1818 года командующий 1-й армией, расквартированной в основном на Украине. С 1835 года в отставке, умер в Киеве и похоронен в Киево-Печерской Лавре

³Эртель Федор Федорович (1768-1825), русский генерал, происходил из обедневшего прусского дворянского рода, с 1785 года на русской службе. Занимал в разное время, помимо прочего, должности обер-полицмейстера Москвы и обер-полицмейстера Санкт-Петербурга. Участник войны 1812 года. С 1815 года – генерал-полицмейстер 1-й армии (вновь зачислен на службу в 1823 году после отпуска по состоянию здоровья – как раз об этом периоде его службы пишет Олизар). О личности Эртеля Ф.Ф.Вигель писал так: «сама природа» создала Эртеля «начальником полиции: он был весь составлен из капральской точности и полицейских хитростей. Когда, бывало, попадешь на Эртеля, то трудно от него отвязаться… всякий мог опасаться сделаться предметом обвинения неотразимого, часто ложного, всегда незаконного, и хотя нельзя было указать ни на один пример человека, чрез него пострадавшего, но ужас невидимой гибели, который вокруг себя распространяют такого рода люди, самым неприязненным образом располагал к нему жителей» (Ф.Ф. Вигель. Записки. М., 2000)

Ф.Ф. Эртель

⁴Сам Эртель в автобиографической записке сообщал, что был послан в Киев: «1-е) для следствия о корчемниках, убивших трех и ранивших шесть человек; 2) для открытия масонской ложи с членами; 3-е) для отыскания азартных игроков» (РО ИРЛИ. Ф.617. Д.1. Л.6. Цит. по: Киянская Оксана. Декабристы. М., 2015, с.260). Наибольший интерес полицмейстера вызвала слежка за масонами (деятельность которых к этому времени уже была официально запрещена), однако Эртель стремился также доказать, что «на самом деле они занимаются «подстреканием революции». Руководил же «подстрекателями», по его мнению, генерал Раевский. «Отставной из артиллерии генерал-майор Бегичев тотчас по уничтожении масонов прибег к отрасли масонского заговора, то есть… открыл магнетизм, которому последовал и г.генерал Раевский со всем усердием, даже многих особ в Киеве сам магнетизировал, - сообщал он в марте 1824 ода в Могилев, в штаб 1-й армии» (Там же, с.261). После следствия Эртеля генерал Раевский в ноябре 1824 года был уволен в отпуск по собственному прошению «до излечения болезни»

⁵Полный генерал – обычно генерал какого-либо рода войск (кавалерии, инфантерии и др.), в данном случае Эртель, как уже выше сказано, генерал-полицмейстер.

⁶То есть в гражданском мундире Киевского губернского предводителя дворянства (губернского маршала). Выборная должность губернского маршала соответствовала 5-му классу Табели о рангах, должность же Эртеля соответствовала 2-му классу; поэтому Олизар и пишет о том, что «его ранг был действительно выше моего».

⁷Когда Олизар отправился в столицу, К.Ф.Толь (начальник штаба 1-й Армии) известил Дибича: «Легко может быть, что цель поездки графа Олизара есть та, чтоб посредством тайных связей или членов своих, в различных управлениях в С-Петербурге находиться могущих, выведать о последствиях поездки генерала Эртеля и стараться отвращать меры, которые против сего принимаемы будут» (Цит. по: Киянская Оксана. Декабристы. М., 2015, с.263)

⁸Олизар был в Петербурге в период с 10 апреля по 3 мая 1824 года, за ним в столице был установлен секретный надзор. 3 мая петербургский обер-полицмейстер сообщил дежурному генералу главного штаба, что «граф Олизар бывает у статс-сектераря Кикина, исправляющего должность министра внутренних дел г.действительного тайного советника Ланского, ездит к обер-гофмейстеру графу Литте, генерал-лейтенанту графу Витту, но самое его короткое знакомство с служащим по министерству народного просвещения статским советником графом Плятером, квартирующим с ним в одном доме. У Олизара, кроме Плятера, никто не бывает» (Цит. по С.С. Ланда. Мицкевич накануне восстания декабристов // Литература славянских народов, вып. 4. М., 1959, стр. 167-168). Во время своей поездки в Петербург Олизар встречался, в числе прочих, с декабристом членом Северного общества С.П.Трубецким, о чем тот упоминает в своих следственных показаниях – ошибочно датируя, впрочем, встречу с Олизаром, 1823 годом: «Он мне сделал визит… Между тем осведомился я также, что он здесь в подозрении, потому что слишком вольно говорит, я дал ему о сем сведения, прося, чтоб меня ему не называли, но посоветовали ему быть осторожным» (ВД, том II, стр. 331-332, показания С.П. Трубецкого в деле А.О. Корниловича)

⁹Браницкая Александра Васильевна (1754-1838), урожденная Энгельгарт, графиня, вдова бывшего коронного гетмана Польши Ксаверия Браницкого (1731-1819), племянница фаворита Екатерины II Григория Потемкина (ее мать, Елена Александровна - родная сестра князя Григория Потемкина) и в молодости одно время – его любовница; одна из богатейших помещиц своего времени. После смерти мужа жила в своем имении в Белой Церкви на Украине. Родственница генерала Н.Н.Раевского (приходилась ему двоюродной теткой.

¹⁰Ласунский Павел Михайлович (1777-1829), гофмаршал двора Его Императорского Величества (придворный чин III класса, ведал делами по довольствию двора, организации приёмов и путешествий, руководил придворными служителями, содержал стол императорской семьи). Происходил из дворянского рода, предки которого выехали из Польши в Новгородскую землю.

¹¹Волконский Петр Михайлович, князь (1776-1852), русский военный и придворный деятель. Во время войны 1812 года состоял при особе государя. В течение многих лет занимал должность начальника Главного штаба Е.И.В. Впоследствии занимал должности министра Императорского двора и др. Умер в Петербурге. Его жена – Софья Григорьевна Волконская (1786-1869), родная сестра декабриста Сергея Григорьевича Волконского.

¹² Obstupui (лат.) – начало цитаты из «Энеиды» Вергилия: «Obstupui, steteruntque comae, et vox faucibus hasait» («Я оцепенел: волосы мои встали дыбом, и голос замер в гортани») (Энеида, II, 774)

¹³Соболевский Игнаций (Sobolewski Ignacy; 1770-1846), польский политик и дипломат. В последние годы Речи Посполитой – секретарь польского посольства в Париже, в дальнейшем занимал различные административные и министерские должности в Варшавском княжестве, а затем в автономном Царстве Польском. Не вполне понятно, какое именно «министерство Соболевского» имеет в виду Олизар, так как в описываемый период времени в 1824 году Соболевский занимал должность министра-секретаря Государственного совета ЦП (с 1815 по 1824 год), а после, в 1825-1830 годах был министром юстиции. Член Варшавской следственной комиссии (см.об этом подробнее в гл.XV мемуаров Олизара). После поражения Ноябрьского восстания жил в эмиграции, умер в Генуе. Его двоюродный брат – Валентий Соболевский – см. примечание 210.

Игнаций Туркулл

¹⁴Туркул Игнаций (Тurkułł Ignacy; 1798-1856), польский и русский государственный деятель, впоследствии статс-секретарь Царства Польского, действительный тайный советник, сенатор, член Государственного совета и Комитета министров.

¹⁵Горголи Иван Савич (1773 -1862), русский военный деятель, генерал, грек по происхождению. Участник наполеоновских войн, обер-полицмейстер Санкт-Петербурга в период с 1811 по 1821 год. Однако Олизар ошибается, называя Горголи обер-полицмейстером в 1824 году, в это время (с 1821 по 1825 год) эту должность занимал генерал-лейтенант Иван Васильевич Гладков (1766-1832), который одновременно был председателем Попечительного комитета о тюрьмах.

¹⁶Милорадович Михаил Андреевич (1771-1825), генерал, герой войны 1812 года и заграничных походов, с 1818 года – Санкт-петербургский военный генерал-губернатор. Должность киевского генерал-губернатора (о чем вспоминает Олизар) Милорадович занимал в 1810-1812 годах. Известно, что в этот период в Киеве он давал пышные балы в Мариинском дворе, на которые публика нередко являлась в национальных костюмах. Кроме того, во время правления Милорадовича 9 июля 1811 года в Киеве на Подоле случился разрушительный пожар, последствия которого пришлось ликвидировать генерал-губернатору.

Во время восстания 14 декабря 1825 года Милорадович пытался уговорить восставшие войска разойтись, и был убит, получив две раны: пулевую от П.Г.Каховского и штыковую от Е.П.Оболенского.

¹⁷Мюрат Иоахим (Murat Joachim; 1767-1815), выдающийся французский военачальник, наполеоновский маршал, в 1808-1815 годах король Неаполитанского королевства, был женат на сестре Наполеона Каролине Бонапарт. Расстрелян в Неаполе. Наполеон писал о Мюрате: «Не было более решительного, бесстрашного и блестящего кавалерийского начальника… Он был моей правой рукой, но, предоставленный самому себе, терял всю энергию. В виду неприятеля Мюрат превосходил храбростью всех на свете, в поле он был настоящим рыцарем, в кабинете — хвастуном без ума и решительности» (Цит. по: Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона). По поводу сравнения Милорадовича с Мюратом можно сравнить с цитатой из мемуаров поэта и декабриста Ф.Н.Глинки, бывшего адъютанта Милорадовича: «Французы называли его русским Баярдом; у нас, за удальство, немного щеголеватое, сравнивали с французским Мюратом. И он не уступал в храбрости обоим» (Глинка Ф.Н. Очерки Бородинского сражения. М., 1839). По воспоминаниям А.П. Ермолова Мюрат и Милорадович друг друга стоили: «Генерал Милорадович не один раз имел свидание с Мюратом, королем неаполитанским… Мюрат являлся то одетый по-гишпански, то в вымышленном преглупом наряде, с собольей шапкою, в глазетовых панталонах. Милорадович — на казачьей лошади, с плетью, с тремя шалями ярких цветов, не согласующихся между собою, которые, концами обернутые вокруг шеи, во всю длину развевались по воле ветра. Третьего подобного не было в армиях!» («Записки А.П. Ермолова, 1798-1826». М., 1991)

¹⁸Нарышкина Ольга Станиславовна (1802-1861), урожденная Потоцкая, дочь польского магната Станислава Щенсного Потоцкого и знаменитой авантюристки Софии Потоцкой-Глявоне, сестра графа Ивана Витта.

1.Потоцкая в замужестве НарышкинаОльга художник Никола-Себастьян Фросте, оригинал находится в Алупкинском Воронцовском дворце-музее.jpg

О. С. Нарышкина

Потоцкий Станислав Щенсный Феликс, граф (Potocki;Stanisław Szczęsny Feliks; 1752 — 1805) — военный и политический деятель Речи Посполитой из рода Потоцких, хорунжий великий коронный, генерал-лейтенант польской армии (1784), в 1792 году - фактический руководитель пророссийской Тарговицкой конфедерации, приведшей ко Второму разделу Речи Посполитой и в конечном итоге к ее окончательному падению. Владелец обширных имений на территории современной Украины, включавших Умань и Тульчин. Основатель парка Софиевка, названного именем его жены Софии. Глявоне София Константиновна (Glavani Zofia; 1760-1822), в первом браке Витт, во втором браке Потоцкая, — константинопольская куртизанка греческого происхождения, сожительница многих знаменитостей (в том числе Григория Потемкина), шпионка и авантюристка, сумела стать польской аристократкой. Замужем за графом Станиславом Щенсным Потоцким с 1798 года. От двух браков имела шестерых детей, в том числе от брака с С.Потоцким дочерей Софью и Ольгу. После смерти мужа в 1805 году графиня Софья Потоцкая на протяжении многих лет вела тяжёлый процесс за наследство с пасынками. Одним из главных адвокатов в деле Софьи Потоцкой был граф Милорадович, который влюбился в молоденькую Ольгу.

Графиня Потоцкая, зная, что тяжела больна, была озабочена устройством судьбы незамужней Ольги. Ольга с позволения матери нередко посещала Милорадовича, просиживала с ним наедине по часу в его кабинете и принимала от него великолепные подарки, но втихомолку потешалась над страстью 50-летнего генерала. После смерти матери Ольга осталась на попечении старшей сестры Софьи и ее мужа генерала Павла Дмитриевича Киселева (1788-1872). В марте 1824 года Ольга вышла замуж за генерала Льва Александровича Нарышкина (1785-1846), однако длительное время продолжался роман Ольги с мужем ее сестры, П.Д.Киселевым, что впоследствии привело к распаду брака Киселевых; ходили слухи и о других романах Ольги Нарышкиной.

¹⁹Земли восточной Белоруссии, включая Витебскую губернию, были присоединены к Российской империи в результате Первого раздела Речи Посполитой в 1772 году.

Бывший иезуитский коллегиум

в Витебске, фото 1860-х годов

²⁰Монашеский католический Орден иезуитов был упразднен 21 июля 1773 года специальным Папским посланием (бреве) Dominus ac Redemptor Noster. Упразднение Ордена связывают с развитием идей Просвещения и тем, что против его деятельности выступали многие европейские монархи. После Первого раздела Речи Посполитой на территориях, вошедших в состав Российской империи, оказался 201 иезуит в четырёх колледжах и двух резиденциях. Екатерина II, узнав о Папском послании в сентябре 1773 года, повелела считать Орден на территории империи несуществующим. Однако в 1801 году Папа римский по личной просьбе императора Павла I разрешил пребывание иезуитов в России. За период правления императора Александра I иезуиты развернули по России широкую миссионерскую деятельность. Витебский иезуитский коллегиум (коллегия) – учебное заведение иезуитов, впервые основанное в XVII веке. В 1640-х годах строятся первые здания коллегиума, с 1648 начала работать школа, где преподавали грамматику, поэтику, риторику. Строительство каменного здания коллегиума продолжалось до 1755 года. С 1756 года при коллегиуме начинает действовать семинария для детей обедневшей шляхты, типография. В 1804 году в коллегиуме было 78 воспитанников. Против деятельности иезуитов в России выступило православное духовенство. В 1820 году император Александр I принял решение об изгнании ордена из России. Иезуитам было предписано либо выйти из ордена, либо покинуть страну. Упразднялись иезуитские коллегии и академии, конфисковывалось их имущество, земельные владения, библиотеки. Был закрыт и коллегиум в Витебске. В 1822 году здания коллегиума и костёл были отданы базилианам (униатам), которые находились в нём до 1839 года. В 1843 году костёл передан православной церкви, несколько перестроен и стал Николаевским собором. В советское время в марте 1957 года здание костёла было взорвано. Несколькими годами позже было разрушено и здание коллегиума.

²¹Киев вошел в состав Российского государства еще в 1667 году согласно условиям Андрусовского перемирия, однако значительная часть земель Киевской губернии, расположенных на правом берегу Днепра, вошла в состав империи только в 1793 году в результате Второго раздела Речи Посполитой. Олизар здесь употребляет слова «Москва», «московский город» в смысле примерно «принадлежащий к культуре Московского государства», или в значительной степени обрусевший.

²²Цехановецкий Феликс Христофорович (Ciechanowecki Feliks; ок.1781-1851), отставной ротмистр, Витебский губернский предводитель (маршал) дворянства в 1821-1826 годах, член Московского общества сельского хозяйства. Из некролога: «Феликс Цехановский, б.губернский маршал Витебской шляхты, обладатель значительных имений в губерниях Витебской и Могилевской, ум. 6 V 1851 года при всеобщих сожалениях местных жителей, в возрасте 70 лет, оставил трех сыновей» (“Nekrologi Kuriera Warrszawskiego” 1821-1939, т.2. Warszawa, 2004 )

²³Вероятнее всего, речь идет об этом человеке: Плятер Ян (Plater Jan; 1776-1850), сын Казимира Константина Плятера. Казимир Константин Плятер (1746 или 1749 - 1807) - государственный деятель Великого княжества Литовского, последний подканцлер великий литовский (в период 1793—1795), историк и публицист.

Подканцлер литовский (Podkanclerzy litewski) — должностное лицо Великого княжества литовского и Речи Посполитой, заместитель канцлера. С 1569 года входил в состав сената Речи Посполитой. Подканцлер имел сходный круг полномочий, что и канцлер, был его заместителем, но не подчинённым. Как и канцлер занимался делами канцелярии, вёл внутригосударственные и иностранные дела, руководил работой писарей и секретарей, а также был хранителем малой государственной печати. Подканцер был также хранителем государственных актов — Метрики Великого княжества ЛитовскогоНа должность подканцера назначались представители высшей знати, которые могли совмещать с ней и другие должности. Казимир Константин Плятер признал Конституцию 3 мая 1791 года, однако потом был одним из активных участников Тарговицкой конфедерации. Он также был автором дневника путешествия польского короля Станислава Августа Понятовского в Канев на встречу с российской императрицей Екатериной II Великой в 1787 году и путешествия в Санкт-Петербург в 1792 году. От брака с Изабеллой Людвикой Борх Казимир Константин Плятер имел семерых сыновей, из которых Ян второй по старшинству. Упоминаемый Ян Плятер женат не на Ржевуской, а на Каролине Броэль-Плятер (1784-1840), мать которой Анна в свою очередь действительно происходила из рода Ржевуских.

²⁴Хвалибоги (Chwalibogi), Богомольцы (Bohomolcy), Карницкие (Karniccy) – шляхетские роды в Витебской губернии. Например, род Богомольцев прослеживается с середины XV века. Среди известных представителей рода - Францишек Богомолец (1720-1784), выдающийся богослов и деятель польского и белорусского Просвещения, считается основоположником польской драматургии и профессионального театра. Один из его племянников, Ромуальд Богомолец (1782-1840) в 1812 году был Витебским градоначальником, а с 1816 по 1819 год – губернским предводителем дворянства (перед Цехановецким). Среди его заслуг — постройка в Витебской губернии почтовых станций, для чего он привлек средства местной шляхты; участие в возведении витебского Свято-Покровского кафедрального собора, опека над Витебской мужской гимназией. Возможно, именно с этим человеком встречался Олизар. Среди Витебских губернских предводителей дворянства в разные годы был также представитель рода Карницких – статский советник Мартин Францевич Карницкий (в 1826-1828 годах и в 1830-1834 годах).

²⁵Ковалев Иван Гаврилович (1782 – после 1836), в 1822-1828 годах киевский гражданский губернатор. Впоследствии занимал должности гражданского губернатора в Енисейской и Тобольской губерниях. Современники давали Ковалеву-губернатору такую характеристику: «Этот человек был вполне гуманный и ни с кем не спорящий, соглашавшийся со всеми докладами». В другом месте своих мемуаров Олизар пишет о том, что Ковалев был человеком добрым, но глупым.

²⁶Жандр Павел Андреевич (1794-1879) (в документах того времени фамилия иногда пишется как «Жандра»), в 1820-х годах секретарь Киевского гражданского губернатора, родной брат известного драматурга Андрея Жандра, друга Грибоедова. В 1827 году в Киеве началась ревизия, и проводивший ее генерал П.Ф.Желтухин отмечал в письме к А.Х.Бенкендорфу: Жандр «приехал в Киев бедным чиновником, нуждающимся в самых необходимых потребностях – и здесь, в короткое время, не получив ни наследства, ни приданого за женою, ни других … дозволенных способов к приобретению имущества, начал жить наравне с людьми самого достаточного состояния» (Цит.по: «Повседневная жизнь декабристов: из записной книжки историка». Вступительная статья, подготовка текста и комментарии О.И.Киянской // В сб.: Декабристы. Актуальные проблемы и новые подходы. М., 2008). Ревизия выявила колоссальные размеры взяточничества, которое практиковал секретарь, за несколько лет он присвоил себе 41150 рублей (Там же). По итогам следствия П.А.Жандр был отставлен от службы.

²⁷Речь идет о строительстве костела Святого Александра в Киеве – первом католическом соборе в городе. Началом строительства костела считается 1817 год. Общее руководство строительством возложили на известного петербургского архитектора Висконти, автором проекта здания являлся он же. Строительство костела Святого Александра затянулось на 25 лет и закончилось лишь в 1842 году. Средства на строительство храма вносили в основном польские семьи, проживающие на территории Киевской губернии, один раз в месяц им необходимо было перечислять на строительство храма по 0,25 руб. с каждого содержащегося в их имениях крепостного. Поэтому, средства для закупки материалов на строительство копились вяло, что замедляло ход возведения католического храма. В дальнейшем руководство строительством костела передали зодчему Францу Меховичу, профессору Киевского университета, при этом чертежи, сделанные Висконти, потерялись, и Меховичу пришлось составлять новый проект, что еще больше замедлило строительство собора. В 1842 году строительство завершилось, храм освятили и открыли двери для верующих прихожан.

²⁸На самом деле не так долго, и в любом случае вряд ли более полугода. Точная дата прибытия Олизара в Крым неизвестна и в настоящее время является дискуссионным вопросом (о чем пойдет речь в примечаниях к следующим главам), но можно утверждать, что Олизар стал владельцем своего имения Кардиатрикон в Крыму не позднее рубежа 1824-1825 годов. Таким образом, если он пробыл в Петербурге до 3 мая 1824 года и вернулся в Киев к концу мая - началу июня (заехав по пути в Витебск), то всего он пробыл в Киеве до отъезда в Крым полгода или даже меньше.

ГЛАВА III

История моего путешествия, приобретение собственности в Крыму и несколько лет моей жизни там связаны с важнейшими событиями моей личной жизни и событиями в стране, и я должен вернуться в своем описании к первым годам своего пребывания в Киеве, который можно назвать моей поэтико-романтической эпохой.

М.Н. Волконская

Развязав свой супружеский узел, я искал и принял должность, которая была с честью мне доверена, желая в гражданской службе искать надежды в домашних заботах своей жизни. Когда я прибыл в Киев, там жил со своей семьей вышеупомянутый Николай Дунин Раевский, военный генерал российской службы, командующий четвертым корпусом пехоты. Этот благородный человек был внуком Потемкина по матери, урожденной Самойловой, а та была дочерью сестры славного вождя²⁹, через них Раевский был в близком родстве с гетманшей Браницкой, племянницей князя Таврического ³⁰.

Вероятно, в нем была польская кровь, так как его гербом был Лебедь³¹, но его род, еще с войн Сигизмунда III³² и Владислава³³ осевший в Смоленске, переменил вместе с верой и национальность, принеся всю силу нашей любви к стране в свою новую родину; жена Раевского³⁴, Софья Алексеевна³⁵, женщина умная и с воображением, привлекла его в молодом возрасте чрезвычайной красотой, однако происходила от бедных и незнатных родителей, лишь позднее дети, воспитанные уже в демократичном духе, гордились тем, что их дедом был знаменитый в свое время классический русский поэт Ломоносов.

Н. Раевский

Раевские имели многочисленную семью, двух сыновей и четырех дочерей³⁶; оба сына, молодые люди в то время, когда с ними познакомился, пошли по стопам отца и делали отличную военную карьеру в своей стране³⁷. О дочерях моего достойного друга мне приходится говорить больше, одна из них оказала невыразимое влияние на всю мою дальнейшую жизнь и судьбу. Старшая, Катажина, несомненно имела очень приятную внешность, так что ее можно было считать даже красивой женщиной; вскоре она также вышла замуж за своего возлюбленного Михаила Орлова³⁸, брата Алексея ³⁹, который сыграл потом такую огромную роль при императоре Николае. Другая, Хелена⁴⁰, была подобна цветку кактуса, который лишь несколько лет сиял чудесной красотой, но вскоре увял, пораженный таинственной длительной болезнью, несмотря на усилия искуснейших лекарей, она потом еще долго тянула мучительную жизнь в непрестанных страданиях. Третья, Мария, была в ту пору еще непривлекательным подростком, на лицо слишком смуглым, последняя, Зофья⁴¹, довольно красивым и обещающим ребенком. В этой семье я находил все, что требовалось для дружбы и моего достойного положения, и что могло быть желанной нравственной пищей мыслящего человека. Достоинство и благородство старого воина в отце (именно о нем в найденных заметках Наполеона рукой героя начертано мнение: «из такого материала делают маршалов»), ум, исключительную любезность и воспитание в матери и дочерях; кроме того, добрые отношения ко мне в этом доме накладывали на меня обязанность благодарности, и когда другие старались лишь воспользоваться дружеской любезностью, которую им предоставлял этот прекрасный гостеприимный дом в таком скучном месте, я оказался в положении меланхолического питомца этой семьи и начал еще сильнее к ним привязываться.

C. Раевская

Сначала казалось, что не грозит никакой опасностью эта невинная доброжелательность; но когда из нескладного ребенка начала формироваться прекрасная дева, когда легкая смуглость лица дополнилась и оттенилась тяжелыми локонами вьющихся волос и полными огня глазами, в обрамлении черных бровей и длинных ресниц, когда худоба и костистость измученной науками девушки сменилась при высоком росте на гибкий, воздушный и чрезвычайно тонкий стан, Мария Раевская стала украшением собраний и балов; с развитым умом и прекрасным талантом пения, она была предметом всеобщего обожания и восторга. Уже тогда я чувствовал обиду за то, что, хотя первым осознал это удивительное преображение, я не заслужил у нее даже чувства благодарности. Не возраст, ибо в то время я был в самом цвете жизни, не моя нищета или незнатность происхождения, ибо я был к тому же богат и занимал должность Principis Nobilitatis⁴², но национальность и религия ставили преграду для всякой склонности ее сердца ко мне. Ее благородная, великая душа вскоре почувствовала свою силу, отгадала разом свое предназначение к великим жертвам, посвященным любви к своей семье, стране и ошибочной, но искренне любимой отечественной религии.

Ничего не скажу против несчастного князя Сергея Волконского⁴³, которому она отдала руку, но без ложной скромности признаюсь, что выбор между мной и ним (особенно пока политические происшествия в стране не сделали его достойной сочувствия жертвой) несомненно, был бы в мою пользу у другой женщины, которая ищет счастья только в любви; но Мария иначе понимала высшее призвание женщины. Она видела, что в текущих политических отношениях наших народов та русская, которая желала ей остаться, несомненно, не могла связать свою судьбу с судьбой благородного поляка, ибо один из них вынужден был бы отказаться от всего, что составляет уважение, благородство, наконец, настоящее счастье человеческой жизни.

Отец, предчувствуя отказ, когда получит мое признание, в то же время беспокоился в душе, что потерял добрую партию для дочери. Мария, желая прекратить заботу и беспокойство о ней отца, приняла первое предложение князя Волконского, пока я сам долго колебался, можно ли мне взять супругу другой веры из вражеского народа, наконец, получив в этом патриотическом деле личное позволение генерала Княжевича⁴⁴, Немцевича⁴⁵, Кропиньского⁴⁶ и самого кн. Адама Чарторыйского⁴⁷, пишу я письмо Раевскому, прося позволения завоевать сердце его дочери Марии.

Для меня самая жестокая вещь из возможных – это иметь честь отвечать, дорогой граф, на ваше предложение, которое я предчувствовал, и на которое могу дать вам лишь отрицательный ответ.
Вы знаете, как я вас люблю, и как мне всегда не хватало случая засвидетельствовать вам свое особенное уважение. Иметь право любить вас как сына - это было бы верхом моих желаний, тем более, что узнав вас во время ваших домашних несчастий, - я не сомневаюсь ни на мгновение, что вы знали бы, как сделать мою дочь счастливой.
Но этот рок, эта определенность судьбы более высокая и более могущественная, чем наш человеческий рассудок, разница наших религий, нашего образа мыслей, наших обоюдных долгов, вы это сказали бы – я говорю, наконец, наших двух национальностей – все, кажется, поставило непреодолимый барьер между нами.

Адам Мицкевич на скале Аюдаг

Сказать вам после этого, что мы надеемся продолжать видеть вас в нашем доме, как лучшего из наших друзей, это доказать вам, дорогой Граф, что я полагаю вашу душу более сильной, чем ваше сердце, и хочу, чтобы вы сами рассудили огромность моей потери и искренность моих сожалений.

Николай Раевский ⁴⁸

Как забойным молотком, прибит я был этим письмом, но был связан узами дружбы с семьей, с которой сроднился, и даже позднее, когда особые несчастья и смерти ряда ее членов, разделили нас навсегда, все же сохранились прежние сердечные чувства, и осталась вечная память и взаимная доброжелательность.

Здесь, однако, я должен признаться, что если хоть что-то благородного, высокого, поэтического выросло в моей душе, всему виной та любовь, которую во мне пробудила Мария Раевская, княгиня Волконская, ныне сибирская изгнанница в Нерчинске⁴⁹, крепостная Сергея, разделившая суровую судьбу мужа. Она была для меня моей Беатриче⁵⁰, которой я посвятил целый венок сонетов⁵¹, к которому мой поэтический дух сумел вознестись. Благодаря ей, а более благодаря своей любви к ней, я заслужил сочувствие первого русского поэта⁵², и дружбу нашего лауреата Адама⁵³. Его крымский сонет под названием Аюдаг⁵⁴ был посвящен мне и моему любовному изгнанию. Наконец ей, хотя без ее ведома, я обязан тем, что счастливо и безопасно выпутался из политических тюрем, в которые позднее попал, хотя был невиновным.

Примечания к главе III

²⁹Мать генерала Н.Н.Раевского, Екатерина Николаевна Самойлова (1750-1825), племянница князя Григория Потемкина (таким образом, Н.Н.Раевский – не внук Потемкина, как пишет Олизар, а внучатый племянник). Ее мать, Мария Александровна Самойлова (? – 1774), урожденная Потемкина, сестра Г.А.Потемкина-Таврического; отец – Николай Борисович Самойлов (1718-1791). В первом браке (с 1769 года) с Николаем Семеновичем Раевским – от этого брака у нее было двое сыновей, Александр (1769-1790) и Николай. Во втором браке за Львом Денисовичем Давыдовым (1743-1801), от этого брака у нее было еще трое сыновей (в том числе декабрист Василий Львович Давыдов) и дочь.

Герб Лебедь

³⁰См. прим.9

³¹Герб Лебедь (Лабендзь или Дунин; Łabędź, Dunin) — частновладельческий дворянский герб, который использовали дворяне Польши, Литвы, Беларуси и Украины. На красном поле изображен белый лебедь, клюв и ноги у которого выделены золотом. В нашлемнике повторяется та же фигура. Эмблема эта, полагают, перешла в Польшу из Дании в правление короля Болеслава Кривоустого в 1124 году.

³²Сигизмунд III Ваза (Zygmunt III Waza; 1566 -1632) — король польский и великий князь литовский с 1587 года, король шведский с 1592 по 1599 год, сын шведского короля Юхана III и Екатерины Ягеллонки. Будучи избран на престол Речи Посполитой, Сигизмунд стремился объединить под своей властью Речь Посполитую и Швецию. На короткое время (1592-1595 годы) ему это удалось, но потом власть над шведским престолом им была утеряна. С именем Сигизмунда III связаны события Смутного времени в России и русско-польской войны 1609-1618 годов.

³³Владислав IV Ваза (Władisław IV Waza; 1595-1648) король польский и великий князь литовский с 6 февраля 1633 (провозглашение избрания 8 ноября 1632), старший сын Сигизмунда III. 27 августа (6 сентября) 1610 года как русский царь принял присягу московского правительства и людей. По договору 4 февраля 1610 года, который был заключен под Смоленском между королем Сигизмундом и московским посольством, королевич Владислав должен был занять после принятия православия Русский престол. После низложения Василия Шуйского летом 1610 года московское правительство (Семибоярщина) признало Владислава царём и чеканило от имени «Владислава Жигимонтовича» монету. Владислав православия не принял, в Москву не прибыл и венчан на царство не был. В октябре 1612 года в Москве было низложено боярское правительство королевича Владислава; в 1613 году царём был избран Михаил Фёдорович. До 1634 года Владислав продолжал пользоваться титулом Великого князя московского.

³⁴Раевские — несколько дворянских родов Российской империи, из которых наиболее значим род польско-литовского происхождения, впервые обосновавшийся в России в начале XVI века, который считается ветвью известного шляхетского клана Дуниных (герба Лебедь). В 1526 году в свите князя Ф.М.Мстиславского в Москву прибыл шляхтич Иван Раевский. Его сын Фёдор служил воеводой в Болхове (в 1555—1558 годах). B XVII веке Раевские состояли при дворе стольниками. Прасковья Ивановна Раевская (ум. 1641) — мать Анны Леонтьевой-Нарышкиной, бабушки Петра I. Таким образом, род Раевских обосновался в России раньше, чем об этом пишет Олизар, и не в Смоленске, а первоначально в Москве

³⁵Раевская Софья Алексеевна, урожденная Константинова (1769-1844). Родителями Софьи Алексеевны были библиотекарь Екатерины II Алексей Алексеевич Константинов (1728—1808), грек по национальности, и Елена Михайловна (1749—1772), дочь (и единственный выживший ребёнок) знаменитого русского учёного Михаила Васильевича Ломоносова (1711-1765). Свадьба Николая Николаевича Раевского и Софьи Алексеевны состоялась в Петербурге в 1794 году. От этого брака у них было шестеро детей (см.ниже). Вот так отзывался о С.А.Раевской князь И.М.Долгоруков: «Она дама весьма вежливая, приятной беседы и самого превосходного воспитания; обращение её уловляет каждого, хотя она уже не молода и не пригожа, но разговор её так занимателен, что ни на какую красавицу большого света её не променяешь; одна из тех любезных женщин, с которой час свидания, может почесться приобретением; она обогащает полезными сведениями ум жизни светской, проста в обращении, со всеми ласкова в обхождении, но не кидается на шею ко всякой даме; с лёгкостью рассуждает о самых даже слабостях ея пола; разговор её кроток, занимателен, приветствия отборны, в них нет поминутных «душа моя» и «ma chere»; ей известны иностранные языки, но она ими не хвастает и слушает охотно чужой разговор, не стараясь одна болтать без умолку; природа отказала ей в пригожести, но взамен обогатила такими дарованиями, при которых забывается наружный вид лица» (Русские портреты XVIII—XIX столетий. Изд. Вел. Кн. Николая Михайловича. СПб. 1906. Т. II. С. 160). После отъезда Марии в Сибирь Софья Алексеевна так и не приняла ее поступка и в единственном письме к Марии Николаевне в 1829 году она писала: «Вы говорите в письмах к сестрам, что я как будто умерла для Вас… А чья вина? Вашего обожаемого мужа… Немного добродетели нужно было, чтобы не жениться, когда человек принадлежит к этому проклятому заговору. Не отвечайте мне, я Вам приказываю! (цит.по: Гессен А.И.Во глубине сибирских руд. М., 1976). После смерти мужа в 1829 году Софья Раевская оказалась в трудном материальном положении, без помощи и друзей, хлопотала об увеличении пенсии. Впоследствии уехала в двумя незамужними дочерьми в Италию для лечения, умерла в Риме.

³⁶Дети Раевских, в порядке старшинства: Александр (1795—1868), женат на Е.П.Киндяковой (1812—1839); Екатерина (1797—1885) — фрейлина, замужем за декабристом М.Ф.Орловым (1788—1842); Николай (1801—1845), женат на фрейлине А.М.Бороздиной (1819—1883); Елена (1803—1853) — не замужем; Мария (1804—1863) — с 1825 года замужем за декабристом С.Г.Волконским (1788—1865); Софья (1806—1883) — фрейлина, не замужем. Имена всех дочерей Раевских здесь приводятся в переводе так, как их приводит Олизар – в польской транскрипции, т.е. Хелена (Helena) вместо Елена, Зофья (Zofia) вместо Софья и Катажина (Katarzyna) вместо Катерина. В другом же месте Олизар мать Раевских, например, называет Sofia Alexiejówna (Софья Алексеевна), поэтому в переводе сохраняется эта разница.

³⁷Оба сына Раевских участвовали в войне 1812 года, хотя Александру в этот момент было 16 лет, а Николаю – всего 11. Братья участвовали в нескольких сражениях. Впоследствии Александр дослужился до полковника и вышел в отставку в 1824 году. Имел в свете репутацию умного, желчного, насмешливого человека, своего рода «демона». В 1825 году арестован по подозрению в участии в тайных обществах, но вскоре оправдан. Узнав о намерении своей сестры Марии отправиться в Сибирь за мужем, возглавил настоящий семейный заговор, пытаясь помешать ей. Умер в Ницце, пережив жену Екатерину Петровну, урожденную Киндякову и единственную дочь Александру. Николай Раевский-младший, к 1824 году – полковник, с 1826 года служил на Кавказе под началом Ермолова, впоследствии – Паскевича, принимал участие во взятии Карса, основал ряд русских военных крепостей на Кавказе, генерал-майор с 1829 года. Впоследствии из-за конфликта с Паскевичем перевелся на Черноморскую береговую линию, с 1841 года в отставке. Умер в своем имении в Воронежской губернии.

М.Ф. Орлов

³⁸ Орлов Михаил Федорович (1788-1842), генерал-майор, активный участник ранних декабристских организаций, руководил Кишиневской управой Союза Благоденствия. Екатерина Раевская (1797-1885), старшая дочь генерала Н.Н. Раевского, сестра Марии Волконской, вышла замуж за М.Ф. Орлова в 1821 году. После свадьбы и разгрома Кишиневской управы в 1822 году (процесс В.Ф. Раевского) Орлов отошел от участия в движении. Однако накануне восстания 14 декабря 1825 года назначенный диктатор восстания С.П.Трубецкой написал письмо Орлову в Москву, предлагая ему принять руководство восстанием. Орлов был арестован и привлечен к следствию, провел в крепости несколько месяцев и был освобожден благодаря вмешательству своего брата А.Ф.Орлова; однако уволен от службы и выслан в в свою деревню под надзором полиции с запретом появляться в столице; жена последовала за ним. В конце 1826 года она приезжала в Москву, чтобы попрощаться с сестрой Марией, уезжавшей в Сибирь к мужу. В своих «Записках» Волконская так вспоминала об этом: «Сестра Орлова приехала в Москву проститься со мной… видя, что я уезжаю без шубы, испугалась за меня и, сняв со своих плеч салоп на меху, надела его на меня. Кроме того, она снабдила меня книгами, шерстями для рукоделья и рисунками».

Николай Раевский, посетивший Орловых в их имении писал сыну:

«Катенька щастлива в своем семействе, муж ея человек без ценной, нам истинный родной, дети премилые, но дела его не в цветущем положении, деревня, в которой он, как заключенный, прескучная, грустная пустыня. Но они здоровы и Орлова характер в веселости не изменяется». В 1831 году вернулась с мужем в Москву, в своем доме принимала молодого Герцена, Тургенева и других известных деятелей культуры

³⁹Орлов Алексей Федорович (1787-1862), генерал, государственный деятель, старший брат Михаила Орлова. За участие в подавлении восстания на Сенатской площади (лично ходил в атаку на каре восставших) был награжден графским титулом. «Заслуги» Алексея Орлова перед новым императором позволили ему просить о судьбе брата Михаила, который в итоге не был осужден вместе с остальными и отделался высылкой в свое имение. Впоследствии с 1844 по 1856 год занимал пост начальника III отделения и шефа жандармов.

Е. Раевская

⁴⁰Елена Раевская, по отзывам современников - тихая, романтичная и мечтательная, долго страдала от туберкулеза, провела практически всю жизнь под опекой матери. Весной 1828 года, уже после отъезда Марии Волконской в Сибирь, Олизар внезапно посватался к Елене Раевской, которая по тем меркам давно считалась старой девой; однако Елена отказала ему. По этому поводу генерал Н.Н.Раевский писал своему сыну Н.Н.Раевскому-младшему: «Алионушка не здорова; Гр. Ол. влюблен, сватался, она не пошла за него; я б не отказал ему, но рад, что сие не исполнилось, ибо таковой союз утвердил бы еще более в несправедливом отношении... которое ты угадать можешь". (Архив Раевских, том.I. Спб., 1908, с.389-390). О причинах отказа Елены и о том, что подразумевал генерал Раевский под «несправедливым отношением», мы можем только догадываться. Может быть, то, что ранее он несправедливо отказал Олизару при его сватовстве к Марии и ему неловко признавать ошибку? Или то, что было бы неправильным, если бы Елена была в счастливом браке здесь, в то время, как Мария – там?

⁴¹Софья Раевская, в 1826 году, после того, как её братья Александр и Николай были оправданы по делу декабристов была произведена во фрейлины императрицы Александры Фёдоровны. В 1835 году вместе с матерью и сестрой Еленой уехала в Италию, где похоронила сначала мать, а затем в 1852 году сестру, оставившую своё состояние Софье. Вернувщись в Россию, съездила в Сибирь к сестре Марии Волконской. Впоследствии проживала в своем имении в Киевской губернии, занималась подготовкой к проведению крестьянской реформы, печаталась в исторических журналах с заметками и комментариями об истории ее семьи.

⁴²Principis Nobilitatis (лат.) – самый высокий, т.е.занимал высокую, почетную должность (губернского маршала).

⁴³Волконский Сергей Григорьевич, (1788-1865), один из руководителей Южного общества декабристов, посватался к Марии Раевской в августе 1824 года и получил согласие ее отца, генерала Н.Н.Раевского. Свадьба состоялась в Киеве в январе 1825 года, Олизар в это время находился в Крыму. В другом месте воспоминаний Олизар рассказывает, что о замужестве Марии Раевской ему сообщил Сергей Муравьев-Апостол. Жена С.Г.Волконского, Мария Волконская, добилась разрешения и последовала за мужем в Сибирь, несмотря на сопротивление ее родных. После амнистии 1856 года супруги Волконские вернулись из Сибири в Россию. Подробнее см.примечание 48.

2.Кароль Княжевич, генерал неизвестный автор, оригинал находится во Вроцлаве.png

К. Княжевич

⁴⁴ Княжевич Кароль (Kniaziewicz Karol; 1762-1842) – польский патриотический деятель, генерал. В 1794 году участвовал в восстании Костюшко, был взят в русский плен, откуда освобожден Павлом I. Принимал участие в организации польских легионов во Франции, во время войны 1812 года командовал в составе наполеоновских войск дивизией. Награжден высшими военными наградами Польши и Франции. С 1817 года жил в Дрездене, затем в Париже. Во время переговоров между польским Патриотическим обществом и Южным обществом декабристов делегаты Патриотического общества называли Княжевича в качестве одного из руководителей (или «высоких покровителей») их тайного общества – что, по-видимому, не было правдой. Во время Ноябрьского восстания Княжевич был представителем повстанческого правительства (Жонда Народового) в Париже. После поражения восстания был одним из лидеров консервативного крыла эмиграции; умер в Париже.

⁴⁵ Немцевич Юлиан Урсын (Julian Ursyn Niemcewicz; 1757-1841), выдающийся польский писатель, поэт, историк и общественный деятель. Участвовал в разработке Конституции 3 мая. Принимал участие в восстании 1794 года в качестве адъютанта Костюшко, попал в русский плен и после освобожден Павлом I, после чего эмигрировал в США и принял американское гражданство. В 1807 году возвратился в Польшу и занимал различные должности в Варшавском Герцогстве, а затем в Царстве Польском. Во время Ноябрьского восстания был членом Временного правительства, после поражения восстания в эмиграции был одним из лидеров консервативного крыла. Один из основателей польской литературы в стиле классицизма, автор многочисленных пьес, басен, а также «Исторических дум», оказавших большое влияние, в частности, на творчество К.Рылеева, который посвятил Немцевичу свои «Думы».

⁴⁶Кропиньский Людвик (Kropiński Ludwik; 1767-1844), польский генерал, писатель и просветитель. Участник восстания Костюшко, бригадный генерал в Герцогстве Варшавском. В дальнейшем в Российской империи занимал должность инспектора учебных заведений на Волыни, в том числе знаменитого Кременецкого Лицея, в котором учился Олизар. Принадлежал к так называемому пулавскому кружку, сосредоточившемуся в Пулавах при дворе князя Адама Чарторыйского. Писал стихи в стиле классицизма и сентиментализма; наибольший успех имела его трагедия «Ludgarda». Во время Ноябрьского восстания собирал пожертвования на цели восставших и доставлял Чарторыйскому разведывательную информацию о передвижениях войск. После поражения восстания два года прожил в австрийской Галиции, потом вернулся на Волынь и жил в своих имениях, в старости ослеп.

2.Адам Ежи Чарторыйский портрет Юзефа Олешкевича, 1810 год, из собрания Национального музея в Вильнюсе.jpg

А. Чарторыйский

⁴⁷Чарторыйский Адам Ежи (Czartoryjski Adam Jerzy; 1770-1861), глава магнатского княжеского рода Чарторыйских, польский и русский государственный и общественный деятель. В начале XIX века близок к Александру I, входил в его «негласный комитет», занимал пост министра иностранных дел Российской империи (1804—1806). С 1803 по 1823 год – попечитель Виленского учебного округа, откуда был смещен вследствии организованного Н.Н.Новосильцевым процессе студенческих организаций Виленского университета (филоматов и филаретов). С началом Ноябрьского восстания стал членом Административного совета, затем – председатель Временного и позже Национального повстанческого правительства. После подавления восстания возглавил в Париже консервативное крыло польской эмиграции — «Монархическое товарищество Третьего Мая» (известное также как «Отель Лямбер»); многие сторонники прочили его в будущем стать королем независимой возрожденной Польши. Чарторыйский и деятели «Отеля Лямбер» искали в своих планах прежде всего дипломатической поддержки правительств Англии, Франции и других западноевропейских государств, не рассчитывая на новое массовое народное восстания. Во время Крымской войны покровительствовал польским военным формированиям в Турции. После заключения Парижского мира в марте 1856 года удалился от политической деятельности; впоследствии накануне и во время Январского восстания консервативную эмиграцию в Париже возглавлял сын Адама Чарторыйского, Владислав (1828-1894)

⁴⁸Возникает вопрос, когда именно произошло сватовство Олизара к Марии Раевской. Модзалевский, редактировавший «Архив Раевских», приводя указанное письмо Н.Н.Раевского, датирует его (и всю историю) 1824 годом, без объяснения причин. В мемуарах самого Олизара, как видно, нарушена хронология: из его воспоминаний можно понять, что он сначала поехал в Петербург, вернулся и лишь потом (в следующей главе) посватался к М.Н.Раевской – после отказа же ее с горя отправился в Крым. На самом деле все было наоборот: сначала сватовство, потом поездка в Петербург и возвращение из нее и лишь некоторое время спустя (см.примечание 28 к главе 2) отъезд в Крым, в этот непростой промежуток вместились и отношения Олизара с членами тайных обществ, о чем пойдет речь в следующей главе. По поводу же времени сватовства, имеется письмо Олизара его другу Станиславу Проскуре – это письмо было отобрано у Проскуры при аресте и оказалось в его следственном деле. С.Ланда перевел с польского и опубликовал это письмо: "Tibi soli!" (Тебе одному – прим.перев.) Первое письмо, которое я отсюда пишу, обращено к тебе, мой любимый и верный друг; ты утешался моими надеждами, устранял сомнения, раздели же сейчас мое удивление и печаль. Ты знаешь мое письмо о том ответе, который был за час написан. -

"Я получила Ваше письмо и предложение, которые Вы мне делаете, дорогой граф; оно еще более привязывает меня к Вам, несмотря на то, что я не могу его принять.

Вы совершенно не сомневайтесь в моем уважении к Вам, мое поведение должно Вас в этом убедить, и оно никогда не изменится. Но подумали ли Вы сами, дорогой граф, о том положении, в котором Вы находитесь? Отец двух детей, разведенный муж, на что у нас смотрят совсем не так, как в Польше, и, наконец, политическое положение двух наших народов, - все создает непреодолимое препятствие между нами". Далее она говорит мне там же об искренней печали, которую испытывает, будучи вынужденной дать мне такой ответ, - но, что удивительней, заканчивает следующими словами:

"Я надеюсь, это не лишит нас возможности видеть Вас в нашем доме, где Вы были приняты так дружественно, и будьте убеждены, что никто из членов нашей семьи ничего не узнает об этом деле. Я надеюсь также, что во всех обстоятельствах, Вы можете рассчитывать на меня, как на истинного друга" будьте уверены, что во всех обстоятельствах можете рассчитывать на меня, как на истинного друга" (отрывки из письма М.Раевской Олизар цитирует на французском языке - примечание С.Ланды) - Как понимать это письмо, что оно значит, все ли окончено? Я ничего не могу понять. Не маленькая ли это месть и использование того самого оружия, которым я... может быть... мучил их? Эта народность!.. Как бы то ни было, но положение мое очень печально, и я должен тебе признаться в своей слабости. Я провел две бессонные ночи, две ночи я плакал! Дальнейшее мое поведение, однако, вполне ясно. Исполняя долг порядочного человека, я буду вести себя согласно воле родителей той, чье счастья, а возможно лишь спокойствие я столь высоко ценю. В течение этого одного и последнего месяца моего пребывания в Киеве, а возможно и вообще в этих местах, я буду у них бывать очень редко; если ее отец будет меня упрекать в этом, я ему отвечу, что "ему пристойно отказывать, а мне пристало быть жестоким". Если он скажет, что "привязанность его дочери уничтожает препятствия", в чем я весьма сомневаюсь, я смогу быть еще счастливым. […] Мне незачем спешить и поэтому я, вероятно, выеду отсюда лишь в половине либо в конце августа. Здесь у меня меньше знакомых, меньше придется стыдиться своих страданий, ах, и то счастье, страдать сколько хочется! Буду в твоей деревне по пути в город, где решится моя судьба, а сейчас экстра-почта отходит, поэтому обнимаю тебя, а ты отри лицо, ибо я плачу!

20 июля 1823. Одесса". (Цит. по: С. Ланда. Мицкевич накануне восстания декабристов // Литература славянских народов, вып.4. М., 1859, С.95). Таким образом, мы можем утверждать, что сватовство Олизара происходило не в 1824, а летом 1823 года, причем имеет текст отказа не только от генерала Н.Раевского, но и от самой Марии Раевской (насколько точно его воспроизводит Олизар, мы не знаем). Судя по письму Олизара, в этот момент, уже получив отказ Марии, он еще на что-то надеется – может быть, генерал написал свой окончательный отказ после дочери. Исходя из мемуаров Олизара, можно также понять, что сначала к ней посватался Волконский, и только после этого она отказала Олизару. Это тоже неверно: Волконский сделал свое предложение лишь летом 1824 года. Следует отметить, что межконфессиональные браки (между представителями разных христианских конфессий, в данном случае православной и католической) в Российской империи не были запрещены и, хотя порой встречали субъективное негативное отношение с обеих сторон, все-таки заключались достаточно часто. Поэтому решение генерала Н.Н.Раевского об отказе Олизару – это его личный выбор, а не официальная законодательная практика.

⁴⁹ В момент, когда Олизар писал свои мемуары (в середине 1850-х годов), супруги Волконские находились в ссылке в Иркутске

⁵⁰ Беатриче (Beatrice; 1266/1267-1290), предположительно Беатриче Портинари — «муза» и тайная возлюбленная итальянского поэта Данте Алигьери. Была его первой и платонической любовью, вышла замуж за другого и рано скончалась. Воспета в главных произведениях Данте и оказала огромное влияние на развитие темы платонической любви поэта к недоступной даме в европейской поэзии последующих веков. О реальной жизни Беатриче имеется крайне мало сведений.

⁵¹В 1840 году в Вильно Олизар издал сборник своих стихов под названием «Воспоминания» (“Spomnienia”)

⁵²C А.С.Пушкиным Олизар неоднократно встречался еще до своего сватовства к Марии Раевской, в том числе в Кишинёве, Каменке, Киеве. В 1822 г. он передал поэту написанное им большое стихотворное послание на польском языке “Do Puszkina” («К Пушкину»), в котором, в частности, писал:

«Пушкин! Ты так еще молод!

А отчизна твоя так велик!..

Еще слава и награды, и надежда

У тебя впереди!

Возьми лиру и мужественным голосом

Пой… Но не я укажу на предметы твоих песен!..

Не издевайся лишь над побежденными судьбой,

Иначе потомки такой твой стих отвергнут!

А когда ты достигнешь вершины славы,

Когда она возрастет так же, как твоя страна,

Знай, что в лесах между скал

Скорбно поэт сарматский стонал»

Ответное послание Пушкина относится уже к 1824 году, когда Пушкин был также осведомлен о неудачном сватовстве Олизара. Может быть, в связи с этим Пушкиным было написано утешительное «Графу Олизару», идея которого в том, что поэзия преодолевает национальные различия и предрассудки и для неё нет государственных границ.

Певец! издревле меж собою

Враждуют наши племена:

То наша стонет сторона,

То гибнет ваша под грозою.

И вы, бывало, пировали

Кремля позор и . . . . . . плен,

И мы о камни падших стен

Младенцев Праги избивали,

Когда в кровавый прах топтали

Красу Костюшкиных знамен.

И тот не наш, кто с девой вашей

Кольцом заветным сопряжен;

Не выпьем мы заветной чашей

Здоровье ваших красных жен;

И наша дева молодая,

Привлекши сердце поляка,

Отвергнет, гордостью пылая,

Любовь народного врага.

Но глас поэзии чудесной

Сердца враждебные дружит —

Перед улыбкой муз небесной

Земная ненависть молчит,

При сладких звуках вдохновенья,

При песнях . . . . . . лир...

И восстают благословенья.

На племена нисходит мир...

⁵³Мицкевич Адам Бернард (Mickiewicz Adam Bernard; 1798-1855), выдающийся польский поэт, публицист и общественный деятель. Мицкевич познакомился с Олизаром во время одного из своих путешествий по Крыму в 1825 году и посетил Олизара в его усадьбе «Кардиатрикон» у подножия горы Аюдаг. Традиционно историки и литературоведы датировали встречу Олизара и Мицкевича 28 июня 1825 года (см., например: Живов М.А. Адам Мицкевич. М., 1956). Однако в последнее время выдвигаются предположения, что эта встреча могла произойти в более позднее время, во время второй поездки Мицкевича в Крым (см., например: Громенко С.В. Густав Олизар и его воспоминания как источник по истории Крыма // Историческое наследие Крыма, 2006, N 15). Ранее также высказывалось предположение (в частности, известным историком-декабристоведом М.В.Нечкиной), что на этой встрече Олизара и Мицкевича присутствовал также А.С.Грибоедов, однако это предположение сейчас также подвергнуто сомнению.

⁵⁴ «Аюдаг» - один из цикла «Крымских сонетов» Мицкевича, написанных поэтом под впечатлением от его поездок по Крыму. Это последний сонет в цикле и он посвящен графу Олизару, имение которого находилось прямо под скалой Аюдаг. Аю-Даг или Медведь-гора — гора на Южном берегу Крыма, расположенная на границе Большой Алушты и Большой Ялты. Высота горы — 577 метров над уровнем моря, горный массив слегка вытянут в северо-западном направлении на 2400 метров, выступает в море на 2-2,5 километра. Общая площадь — около 4 квадратных километров. «Крымские сонеты» Мицкевича впервые были опубликованы в оригинале не в Польше, а в Москве, куда ссыльный поэт был переведен из Одессы в конце 1825 года, в издании Московского университета в самом конце 1826г. Почти в то же время появился и первый русский перевод сонетов П.А.Вяземского. Впоследствии их переводили многие русские поэты; вот, например, сонет «Аюдаг» в переводе Ивана Козлова (ок.1829 года):

Люблю я, опершись на скалу Аю-Дага,

Смотреть, как черных волн несется зыбкий строй

Как пенится, кипит бунтующая влага,

То в радуги дробясь, то пылью снеговой;

И сушу рать китов, воюя, облегает;

Опять стремится в бег от влажных берегов,

И дань богатую в побеге оставляет:

Сребристых раковин, кораллов, жемчугов.

Так страсти пылкие, подъемляся грозою,

На сердце у тебя кипят, младой певец;

Но лютню ты берешь, - и вдруг всему конец.

Мятежные бегут, сменяясь тишиною,

И песни дивные роняют за собою:

Из них века плетут бессмертный твой венец.

Главы IV, краткое содержание: Олизар кратко рассказывает об истории создания тайных обществ: в России (декабристских Северного и Южного) и в Патриотического общества в Польше и о начале контактов между ними, а также о своей роли в этих контактах и о том, как Гродецкий принял его в члены Патриотического общества. Далее, узнав о свадьбе Марии Раевской и Сергея Волконского, мемуариаст уезжает в Одессу, а оттуда в Крым в сопровождении семьи Воронцовых. Описывает свою поездку в Крым, знакомства в Крыму и покупку участка у подножия горы Аю-Даг, свою уединенную жизнь там и свои романтические страдания в этот период. Приводит отрывки своих стихов, посвященных Марии Волконской.

Черновик перевода

Глава IV. Ч. 1

Глава IV. Ч. 2

Глава IV. Ч. 3

Глава V, краткое содержание: Олизар продолжает описывать свою жизнь в Крыму. Описывает разные случаи и происшествия, в том числе приезд Александра I в его крымскую усадьбу. Описывает жизнь и быт крымских татар и другую этнографию Крыма в этот период.; крымское аристократическое общество, увлечение местных дворян мистицизмом – кружок, сложившийся вокруг семьи Воронцовых, «пророчицы» баронессы де Крюденер. Глава заканчивается известиями о смерти Александра I и отъездом Олизара из Крыма обратно на Украину.

Черновик перевода:

Глава V. Ч. 1

Глава V. Ч. 2

ГЛАВА VI

Устремившись прямо к себе и приехав в Коростышев⁵⁵, я сразу же пригласил на обед моего домашнего доктора [Клейна, уроженца Баварии, светлого и благородного человека] и ксендза пробоща⁵⁶ св. о. Тафитовского; сидя у стола, услышали мы почтовый звонок, а из санок вышел офицер [в плаще и шали, вооруженный палашом и пистолетами]. Вначале слуги не хотели его впускать без доклада, но я по голосу узнал, что это был Рюмин Бестужев⁵⁷, молодой неразлучный друг Сергея Муравьева⁵⁸.

С. И. Муравьев-Апостол

Итак, прошу его, без каких-либо церемоний, сесть вместе с нами за стол и согреться горячим супом, который как раз подали, что он охотно сделал, прося тут же с величайшей горячностью дать ему тотчас лошадь для продолжения поездки по личным делам в Любар, куда должен поспешить для безопасности, как собственной, так и друга своего Сергея.⁵⁹

[Убедившись, что нет нужды остерегаться моих товарищей], рассказал в спешке о петербургских происшествиях 14 декабря, взрыве революционного заговора, смерти Милорадовича, неудаче всего покушения, [измене полковника Якубовича⁶⁰, аресте Пестеля⁶¹, подлом страхе князя Трубецкого⁶², которого схватили в доме его шурина, австрийского посла гр. Лебцельтерна⁶³, - словом, о победе Николая, который провозгласил себя царем]. Стали известны списки всех заговорщиков, и, наконец, приехал фельдъегерь в Васильков для ареста Муравьева. Бестужев, который был в Василькове в отпуске, не теряя времени устремился прочь с квартиры друга, прежде чем Габель⁶⁴, полковник Черниговского полка, его самого как доверенного сообщника Муравьева мог бы арестовать. Позже он добавил, что заезжал в Радомышль, уведомить полковника Алексапольского полка Повато-Швейковского⁶⁵, [что все погибло, а поодиночке спасаться напрасно]. Осталась только последняя надежда на восстание в провинции, которое сможет исправить то, что не удалось в столице.

Итак, он спешил с этой целью к Сергею Муравьеву, [гусарскому полковнику]⁶⁶, в надежде зажечь бунт в Черниговском полку, где тот командовал верным батальоном; другие же полки, командиры которых принадлежат к заговору, присоединятся при первом движении; [артиллерия в Житомире будет уведомлена о всех предприятиях через Швейковского⁶⁷; и таким единственным способом возможно еще спасти страну и ее справедливых защитников], - забыл, к сожалению, этот бедный, [благородный] фанатик, что гражданская война есть первое величайшее несчастье страны.

Страшны и болезненны для меня были эти откровения Бестужева, заранее предвидеть можно было печальный конец всех этих иллюзий, коль скоро петербургская попытка так бессмысленно закончилась. Не рад был ради него и ради себя его дольше задерживать; не имея еще устроенной конюшни, приказал нанять в местечке фурманскую тройку с возницей-евреем до Бердичева и через час после его приезда выпроводил дальше [в несчастливое путешествие]!

Когда все это случилось, полковник Габель, [поляк родом], увидел, что Бестужев, [которого он ненавидел], умчался из Василькова, сам помчался за ним с приказом об аресте до Радомышля, где потерял его след. [Узнал лишь, что тот вероятно поехал далее в Коростышев]; тогда сам едет в Житомир и просит корпусного начальника генерала Рота⁶⁸, чтобы послал от себя жандармского офицера ко мне, чтобы арестовать здесь Бестужева, так как он сам должен поспешно вернуться в свой полк, который оставил без команды ⁶⁹.

М.П. Бестужев-Рюмин

В ту же самую ночь будит меня мой камердинер в первом часу, сообщая, что какой-то [голубой] офицер [(российские жандармы имеют яркий мундир этого цвета) и несколько таких же солдат, которые встали у всех входов в дом]; требуя [немедленно] говорить со мной [именем императора]. [Итак, накинул шлафрок] и велел просить их войти, и затеялся между нами следующий разговор: Офицер: У вас Бестужев. Я имею приказ именем императора схватить его живым или мертвым.

Я: Не сможете этого сделать, так как его здесь нет! И верно, был тут, съел обед и уехал.

Офицер: Но вы меня простите за то, что я обязан во всем доме произвести наистрожайший обыск.

Я: Выполняйте свои обязанности, ежели мне не верите, но я вас честью заверяю, что это сущая правда; [впрочем, меня совершенно не удивляет, что новый император - а следовательно и слуги его, - не могут сразу поверить учтивому слову]; лишь время покажет, кто сторонник, а кто [противник правления] императора Константина!

Едва вымолвил это чародейское слово, офицер отскочил от меня и крикнул:

- Какой царь Константин? Наш царь Николай I-ый, и я его именем приехал к вам арестовать вашего скрывающегося гостя.

Имея еще на столике подорожную, показываю ему и говорю: - Видите, с какой подорожной [лишь вчера вернулся к себе] из Крыма, там присягал императору Константину и ни чем другом не знаю.

- Как это? – парировал жандарм. – Вы не знаете о происшествиях 14 декабря в столице? И лишь тут, увидев мое удивление и живую заинтересованность, начал мне пересказывать происшествия, о которых уже несколько часов назад мне рассказал Бестужев. [Оплакали мы вновь вместе смерть Милорадовича, заслужившего действительно смерти лучшей, чем от пули соотечественников! Удивлялись мы отваге императора, появление которого подействовало на взбудораженную толпу и на заговорщиков одним лишь взглядом, когда приближался к нему несколько раз Якубович с преступным намерением, из убийцы сделал его своим посланником.]

При этой благородной беседе с жандармом время уплывало и отдаляло несчастного Рюмина от опасности, которая могла его у меня встретить, когда в конце полковник просит меня о лошади, [чтобы лететь за своей добычей. На это отвечаю, что долгое время не жил дома, собственных лошадей еще не имею, но прикажу для него в местечке нанять лошадь]. Отданный приказ был хорошо понят, и едва через полтора часа привели колымагу с тремя хромыми еврейскими лошадьми.

Успокоенный в душе, что уже не настигнут беглеца, и счастливым окончанием этого неожиданного приключения, я задумал все-таки назавтра выехать с места, [где был на перепутье беглецов и гонителей], а решил я податься прямо в Киев, чтобы там оставаться на глазах высшей власти, [более свободной, однако, от полицейского произвола в сельской глуши].

Трудно мне было выбраться рано после этой неспокойной ночи; выехал лишь после обеда, чтобы удобно переночевать в моей последней деревне под Радомышлем – [Мининах], которые арендовал мой добрый сосед и приятель, подкоморий Прот Чайковский⁷⁰ [женатый на Вонсовичувне]. [Сегодня с благочестивой благодарностью вспоминаю, что мой Ангел Хранитель меня точно опекал в этом путешествии]. Не знаю по какому инстинкту, никогда раньше этого не делал, я заперся в своей комнате на данный мне ключ, и вдруг назавтра около 7-ми часов утра, в погожий, но морозный день, слышу стучащего в мои двери того самого Бестужева, которого считал уже удаленным на много миль⁷¹. Он кричал перед дверьми: «Откройте ради милосердия! Быстрее, лошадей и что-нибудь горячего проглотить, поскольку я умираю от холода и затем шубу, во имя Господа, иначе изнемогу [прежде, чем соединюсь с нашими солдатами для великого и последнего удара!]»

Придя в себя, я ответил: «Я не открою вам, чтобы иметь возможность показать под присягой, что я вас не видел, но какая неосторожность еще раз поехать той же дорогой. Вы не знаете, следовательно, что вас преследуют с приказом взять живым или мертвым? [Вчера у меня был нежданный визит по поводу вашего проезда], и если вы не уедете немедленно, вам не спастись более, поскольку проследуют по вашим следам, вы и меня втягиваете в ту же бездну».

Он на это: «Итак, быстрее чаю, лошадей и шубу».

Итак, советую ему требовать всего этого под видом насилия, с пистолетом в руке.

[Хозяйка дома, однако, поняла, о чем идет речь и, увеличивая домашнюю суматоху, поспешила с горячим кофе]. Лакей мой, со страданием в лице, должен был отдать свой отличный новый кожух, а сотник, или сельский войт⁷², когда его угостили палкой по плечам, немедленно привел саночки с парой лошадей, которые наконец-то увезли в леса этого вооруженного безумца!

[Могу тут похвалиться этой расторопностью, хотя меня подстегивала не собственная предусмотрительность, а какая-то невидимая высшая сила!]

[Бестужев сумел добраться до взбунтовавшегося батальона Черниговского полка, во главе которого уже стоял приехавший из Любар и уведомленный о петербургских происшествиях Сергей Муравьев. Примкнул к нему второй батальон того же полка, но, не желая оставить полковника своего, сильно раненого⁷³, не прибыл к муравьевскому. Первое движение Сергея было на Васильков, которым овладел без единой стычки, управлял в нем еще 24 часа⁷⁴, приказав попам провозглашать в двух церквях присягу конституции и правительству, которое установило конституцию⁷⁵ принял нескольких курьеров, нагнал великий страх на Киев и Белую Церковь, ибо неизвестно было, в какую сторону направится.

3.Гейсмар Федор Клементьевич, генерал.jpg

Ф. К. Гейсмар

Тем временем генерал Рот сменил двоих полковников и одного бригадного, которых подозревал, прибрал к себе немца генерала Гейсмара⁷⁶ и стянул войска на окружение двухтысячного жалкого неполного корпуса Муравьева⁷².

Тот же, надеясь, что миссия Бестужева к полковнику артиллерии в Житомире Вронскому⁷⁸ исполнена, заливал горелку в своих солдат для поддержания в них духа и произнес перед ними следующую речь:

«Что все войска, которые против них выйдут, объединятся с ними; что должны идти прямо на пушки, ибо те будут стрелять на ветер, пока не оборотятся на неприятеля; однако если из-за непредвиденного предательства, войска, принадлежащие к заговору, обернутся против них и начнут стрелять в своих, он, не желая иметь на совести пролитие братской крови, освобождает их от послушания и позволяет им разойтись или сложить оружие, желая только сам один за все и за всех ответить!»⁷⁹

Увы! Услышали дословно эту речь своего начальника, когда при первой встрече в деревне Трилесы артиллерия, которой уже командовал какой-то немец, сразу имела преимущество, а подпустив ближе, картечами прицельно по муравьевским порядкам стреляла и все бросились врассыпную⁸⁰. Сам Сергей, сильно раненый картечью, упал на землю; самый младший брат его, Ипполит, стоящий рядом с ним был убит⁸¹, а Бестужев, не раненый, позволил взять себя в плен!

В этом происшествии Гейсмар постыдно запятнал свою саблю, быть может по убеждению и долгу на той братской войне добытой, что после окончания баталии, уже лежащего раненого Муравьева сам еще раз рубанул по лицу!⁸²

И так борьба за свободу ⁸³России длилась лишь полчаса, после которой наступило 29-летнее царствование Николая, напоминающего – насколько наш век позволял, блаженства этой страны при Иване Грозном].

Примечания к главе VI

⁵⁵Коростышев – местечко в Волынской губернии (в настоящее время – районный центр в Житомирской области в Украине), где находилось родовое имение Олизаров. Густав Олизар там родился и жил впоследствии долгие годы, активно занимаясь благотворительностью и меценатством в округе. Сейчас в Коростышеве установлен памятник Олизару.

⁵⁶Пробощ - в католической церкви обычно настоятель прихода. Других данных о ксендзе о.Тафитовском пока найти не удалось.

⁵⁷ Рюмин Бестужев (так в оригинале) – Бестужев-Рюмин Михаил Павлович (1803-1826), подпоручик Полтавского пехотного полка, один из руководителей Васильковской управы Южного общества декабристов, участник восстания Черниговского полка, друг Сергея Муравьева-Апостола. Осужден Верховным уголовным судом вне разрядов, казнен 13(25) июля 1826 года.

⁵⁸ Муравьев-Апостол Сергей Иванович (1795-1826), подполковник Черниговского пехотного полка, один из руководителей Васильковской управы Южного общества декабристов, руководитель восстания Черниговского полка. Осужден Верховным уголовным судом вне разрядов, казнен 13(25) июля 1826 года. Судя по мемуарам Олизара и ряду других документов, Сергей Муравьев и Олизар (познакомившиеся, по-видимому, около 1823 года в доме генерала Н.Н.Раевского) были не просто светскими знакомыми, а достаточно близкими друзьями; обращает внимание то, что в мемуарах Олизар несколько раз называет друга просто по имени, «Сергиуш» («Сергей») – такое обращение в целом не характерно для того времени и свидетельствует о доверительных отношениях.

⁵⁹ «…для продолжения поездки… в Любар». 25 декабря 1825 года Сергей Муравьев вместе с братом Матвеем выехал из Василькова (где квартировал Черниговский полк), в штаб-квартиру III пехотного корпуса в Житомире, где узнал о восстании 14 декабря. Оттуда он отправился в Любар, где квартировал Ахтырский гусарский полк, которым командовал его троюродный брат, член Южного общества Артамон Муравьев (1793-1846). Вскоре после отъезда Сергея Муравьева из Василькова прибыли жандармы с приказом об его аресте. Узнав об этом, Бестужев-Рюмин, который жил в Василькове на квартире Муравьева, кинулся за ним в Любар, чтобы предупредить об опасности; как раз по дороге он успел заехать в усадьбу Олизара. В Любаре Сергей Муравьев и Бестужев попытались уговорить Артамона Муравьева поднять на восстание Ахтырский полк, однако тот не дал определенного ответа.

А.И. Якубович

⁶⁰Якубович Александр Иванович (1792-1845), капитан Нижегородского Драгунского полка (у Олизара ошибочно назван полковником), герой кавказских войн. Членом Северного тайного общества не был, однако в течение 1825 года вызывался убить императора Александра I, принимал активное участие в совещаниях Северного общества накануне 14 декабря и во время восстания должен был принять команду над Гвардейским экипажем и захватить с ним Зимний дворец, однако в последний момент пришел к Рылееву и отказался от поручения. Осужден Верховным уголовным судом по 1 разряду, отбывал каторгу в Нерчинске, Чите и Петровском заводе, с 1839 года на поселении, умер в Енисейской губернии.

⁶¹Пестель Павел Иванович (1793-1826), один из руководителей Южного общества декабристов, был арестован в Тульчине 13 декабря 1825 года (накануне восстания в Петербурге). Осужден Верховным уголовным судом вне разрядов, казнен 13(25) июля 1826 года.

⁶²Трубецкой Сергей Петрович (1790-1860), один из руководителей Северного общества, активный участник подготовки восстания 14 декабря в Петербурге. Назначенный диктатором, в день восстания не явился на площадь. Осужден Верховным уголовным судом по 1 разряду, отбывал каторгу в Нерчинске, Чите и Петровском заводе. На каторгу к нему приехала жена Трубецкая Е.И. С 1839 года на поселении в Иркутской губернии, после амнистии в 1856 году вернулся в Россию, умер в Москве.

⁶³ Лебцельтерн Людвиг (1774-1854), граф, австрийский посол в России. Его жена Зинаида Ивановна, урожденная Лаваль и Екатерина Ивановна Трубецкая, жена декабриста С.П.Трубецкого, были родными сестрами, дочерьми французского эмигранта графа И.Лаваля. Трубецкой был арестован в доме Лебцельтерна в ночь с 14 на 15 декабря 1825 года.

⁶⁴Гебель Густав Иванович (1785-1856) (у Олизара здесь и далее ошибочно – Габель), командир Черниговского пехотного полка, подполковник (а не полковник, как пишет Олизар). Жестокий и мелочный командир, Гебель не пользовался любовью в полку, что стало одной из причин восстания.

3.Повало-Швейковский, акварель Н. Бестужева.jpg

И.С.Повало-Швейковский

⁶⁵Повало-Швейковский Иван Семенович (1787-1845) (у Олизара ошибочно Повато-Швейковский), член Васильковской управы Южного общества, на самом деле еще летом 1825 года был отстранен от командования Алексапольским пехотным полком (что в тот момент едва не спровоцировало восстание), но продолжал жить при полковой квартире, и заговорщики рассчитывали на его поддержку. Интересно, что сам Бестужев-Рюмин на следствии не упоминал о своей поездке к Повало-Швейковскому, хотя академик Нечкина (которая, кажется, не пользовалась мемуарами Олизара) сделала логическое предположение о том, что такая поездка должна была быть. В те же дни к Швейковскому заезжал член Общества Соединенных славян Яков Андреевич с предложением поддержать восстание – и получил отказ. Швейковский осужден Верховным уголовным судом по 1 разряду, отбывал каторгу в Чите и Петровском заводе, с 1839 года на поселении, умер в Кургане.

⁶⁶Олизар здесь путается. Черниговский полк, в котором Сергей Муравьев командовал 2-м батальоном, был пехотный, а гусарским полковником был командир Ахтырского полка Артамон Муравьев.

⁶⁷Здесь, по-видимому, Олизар тоже путает. Бестужев-Рюмин рассчитывал добраться до Новоград-Волынска (недалеко от Житомира), где квартировала 8-я артиллерийская бригада, в которой служили офицеры – члены Общества соединенных славян, на поддержку которых рассчитывали восставшие

Л.О. Рот

⁶⁸<Рот Логгин Осипович (1780-1851), генерал-лейтенант, командир III пехотного корпуса в составе I армии (в состав III корпуса входили, в частности, упомянутые Черниговский полк, Ахтырский гусарский, 8-я артбригада и др.) Участник войны 1812 года и заграничных походов. Современники отмечали, что храбрый и опытный полководец, Рот тем не менее не пользовался любовью и уважением подчиненных. Человек сухой, формалист, в высшей степени придирчивый даже в мелочах, он получил в армии прозвище «Рвот».«Запорю, закатаю!» — были самые любимые его слова. Жестокие порядки, установленные Ротом в корпусе в отношении как офицеров, так и нижних чинов, стали одной из причин того, что в III корпусе оказалось больше всего членов тайных обществ (Васильковской управы Южного общества и Общества соединенных славян), и именно там вспыхнуло вооруженное восстание.

⁶⁹На самом деле Гебель ехал с приказом арестовать Сергея Муравьева, с приказом же об аресте Бестужева-Рюмина ехал другой жандармский офицер, по фамилии Ланг.

⁷⁰Прот (сокращенное от имени Протазий) Чайковский и жена его Вонсовичувна (то есть урожденная Вонсович) – пока не установленные лица.

Подкомо́рий - в Королевстве Польском и Великом княжестве Литовском судья по спорам о границах имений в подкоморских судах. Должность была довольно престижной, когда-то её занимали представители многих магнатских родов, например, Собеских и Храповицких. В 1763 году, во время судебных реформ Екатерины II, должность подкомория была восстановлена на Украине, её по-прежнему занимали дворяне, но о её престиже можно судить по отрывку из Гоголя: «Прежде, бывало, в Миргороде один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а всё мелкое чиновничество носило просто нагольные; теперь же и заседатель, и подкоморий отсмалили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою».

⁷¹ Выехав из Любара, братья Муравьевы и Бестужев-Рюмин разделились: Сергей Муравьев с братом отправился в село Трилесы (где квартировала одна из рот Черниговского полка), и там в ночь с 28 на 29 декабря 1825 года поднял восстание. Бестужев попытался пробраться в Новоград-Волынский и предупредить членов славянского общества о начале восстания. Как раз по пути он второй раз встречается с Олизаром – узнав от него о том, что жандармы его ищут, Бестужев вернулся и присоединился к восставшему Черниговскому полку в Василькове

⁷²Войт – выборный сельский староста в землях бывшей Речи Посполитой

⁷³Подполковник Гебель, добравшийся до Трилес и заставший там Сергея Муравьева с братом, арестовал обоих. Прибывшие вскоре офицеры Черниговского полка, члены Общества соединенных славян освободили братьев Муравьевых, в завязавшейся потасовке Гебель был тяжело ранен. Это послужило сигналом к началу восстания

⁷⁴Сергей Муравьев во главе двух восставших батальонов Черниговского полка вступил в Васильков 30 декабря и выступил из Василькова на деревню Мотовиловку вечером 31 декабря 1825 года.

⁷⁵В Василькове 31 декабря 1825 года состоялся торжественный молебен, на котором полковой священник о.Даниил Кейзер по приказу Сергея Муравьева читал перед войсками составленный Муравьевым «Православный катехизис», обосновывавший необходимость борьбы за свободу цитатами из Библии.

⁷⁶Гейсмар Федор Клементьевич (1783-1848), генерал-майор III корпуса, непосредственно руководивший подавлением восстания Черниговского полка. На самом деле Рот вовсе не «прибрал» к себе Гейсмара – напротив, Гейсмар выступил на подавление восстания без согласования с Ротом, и это впоследствии привело к конфликту, так как Рот был крайне недоволен тем, что подчиненный его опередил и отнял у него славу победителя.

⁷⁷ В составе восставшего Черниговского полка было около 900 человек.

⁷⁸«Полковник артиллерии в Житомире Вронский» - Олизар здесь тоже путается; непонятно, кто имеется в виду (возможно, подполковник квартирмейстерской части III корпуса в Житомире, член тайного общества В.Враницкий, но каких-либо попыток со стороны черниговцев связаться в дни восстания с Враницким неизвестно). Бестужев-Рюмин, присоединившись к черниговцам в Василькове, уже более никуда из полка не отлучался. Все попытки восставшего Черниговского полка связаться с другими полками, в которых были члены тайных обществ (поездка Мозалевского в Киев и др.), окончились неудачей. Про артиллерию см. примечания 67 и ниже примечание 80 («Восстание Черниговского полка продолжалось 5 дней…)

⁷⁹Сравните с собственноручными показаниями Сергея Муравьева на следствии:

«На сем переходе, между Деревнями Устимовкою и Королевкою, быв встречен отрядом Генерала Гейсмара, я привел роты мною водимыя в порядок, приказал Солдатам не стрелять, а идти прямо на пушки, и двинулся вперед со всеми остававшимися офицерами. Солдаты следовали нашему движению, пока попавшая мне в голову картечь не повергла меня без чувств на землю. Когда же я пришел в себя, нашел Батальон совершенно разстроенным, и был захвачен Самыми Солдатами, в то время когда хотел сесть верхом, чтобы стараться собрать их» (ВД, том IV, стр.288, показания от 31 января)

⁸⁰Восстание Черниговского полка продолжалось 5 дней и было подавлено в деревне Трилесы 3 января 1826 года. В подавлении восстания участвовала в числе прочих войск 5-я конноартиллерийская рота III корпуса, которой командовал член Васильковской управы Южного общества капитан Матвей Пыхачев (1790-1832). Пыхачев был арестован и несколько месяцев провел в крепости, однако за отличие при подавлении восстания его членство в тайном обществе было оставлено без внимания.

⁸¹Ипполит Муравьев-Апостол (1806-1826), младший брат Матвея и Сергея Муравьевых, во время подавления восстания был ранен и покончил с собой, выстрелив себе в голову. Еще ранее во время торжественного молебна в Василькове Ипполит обменялся пистолетами с ротным командиром, членом Славянского общества А.Кузьминым, и оба поклялись, что их живыми не возьмут. В итоге оба застрелились, раненый Кузьмин – через несколько часов после ареста.

⁸²Сергей Муравьев был ранен картечью в голову. История о том, что Гейсмар ударил раненого саблей по лицу, не соответствует действительности. Неизвестно, откуда такой слух дошел до Олизара, ни в каких других источниках эта информация не фигурирует

⁸³Олизар употребляет здесь именно русское слово «свобода» (написанное латиницей), вместо польского wolność (свобода).

Глава VII, краткое содержание:. Желая посоветоваться о том, как выпутаться из истории с Бестужевым-Рюминым (см.главу 6), Олизар приезжает к своему старому знакомому, бывшему польскому генералу Антонию Злотницкому. И в этой связи рассказывает о деятелях Тарговицкой конфедерации, своих знакомых – Антонии Злотницком и гетмане Ксаверии Браницком и о нравах старой Речи Посполитой, и разные анекдоты из жизни этих деятелей.

ГЛАВА VIII

Я прибыл к Злотницкому⁸⁴: тот, расчувствовавшись моим откровением и уважением, [а в особенности тем, что положился на его польское благородство и семейное гостеприимство, которое предполагает, что в собственном доме нельзя выдать на растерзание прячущегося политического беглеца], посоветовал мне немедленно обратиться к исправнику, [или полицейскому начальнику в повете, который страдал в эту минуту от сильного пароксизма лихорадки (о чем Злотницкий точно знал), к тому же всех своих помощников разослал в разные стороны]. Злотницкий мне посоветовал, чтобы я [с воодушевлением] донес этому исправнику о вооруженном насилии какого-то офицерика, уже преследуемого военной властью, чтобы тот поторопился выслать вооруженную погоню, которая могла бы еще догнать его, так как он от той моей деревни лишь в четырех верстах от города, не далее как полчаса назад отъехал etc. [А в случае медлительности бедного больного я бы объявил ему, что господин генерал-лейтенант Злотницкий был свидетелем моей откровенности, чтобы если случатся какие последствия, никакой ответственности за них не нести].

Так все и случилось. Исправник, клацая зубами, пожаловался, что в эту минуту не имеет никого для помощи, а я поехал прямо в Киев.

Там, развлекаясь несколько недель, был свидетелем развязки всей этой трагичной драмы и поимки главных жертв.

4.Бороздин Андрей Михайлович (автор неизвестен.jpg

Первым из наших соотечественников, который из-за этих происшествий был при мне схвачен и увезен с фельдъегерем в столицу, был князь Антоний Яблоновский⁸⁵, который ни стольких заслуг не имел, ни такого презрения не заслужил, как ему от современников досталось. Затем мы узнали, что с Волыни увезен гр. полковник Марцин Тарновский⁸⁶, Петр Мошинский⁸⁷ – бывший волынский маршал etc., а после 10-го января каждый из нас, кто мог иметь хоть какие-то отношения с кем-то из взбунтовавшихся военных, ожидал в любую минуту подобной судьбы. Из Киева уже вывезли: из наших - Гродецкого⁸⁸, из русских – Давыдова⁸⁹, Поджио⁹⁰, Капниста⁹¹ etc. И так каждый день, когда встречались между собой знакомые, первое слово было: «Еще здесь?»

Мой арест наступил 15 января [при довольно комичных обстоятельствах]; в этот день, [чтобы сделать, как говорят французы, хорошую мину при плохой игре], пригласил нескольких гостей из русского общества, [блистательных гурманов] на свежие устрицы и страсбургские паштеты; среди них был и сенатор Бороздин⁹², о котором шла речь выше. Завтрак был назначен в 1-м часу, а в 12-м часу меня арестовали. Киевский полицмейстер полковник Дуров⁹³, гвардейский bon vivant, уже поставил при дверях моего жилища стражника с приказом никого не впускать; сам же [с каким-то другим полицейским подлизой] занялись опечаткой моих бумаг. Через окно сверху мы видели не без усмешки, как все приезжавшие приглашенные, [предаваясь гастрономическим мечтам], серьезно заезжали во двор и как, увидев стражников и закрыв лица, быстрее пускались наутек, словно собирались скрыть, что наткнулись на прокаженный дом. Один лишь Бороздин, должен отдать ему справедливость, [продемонстрировал свои звезды расступившейся перед ним страже], и вошел ко мне с [легкой заинтересованностью, сказав: «В беде и везде, нельзя отвергать своих друзей», на что Дуров вынужден был посмотреть с уважением], а я, уверив его в своей невинности, [а поэтому в его безопасности, первым его уведомил, что его шурин Давыдов уже опередил меня в Петербурге]⁹⁴

Петр Мощинский

Когда уже опечатали и забрали все, что было в руках моего Ангела Хранителя, я обратился к Дурову, торопившему с выездом, что хоть не они приглашены на мои разносолы, но поскольку завтрак готов, и ни мне в дороге, ни им на месте ничего лучшего есть не придется, благоразумнее воспользоваться готовым банкетом, и лишь после него расстаться. [Дошло это до сердца и желудка Дурова: а, наверное, это первый случай в политических эпизодах], когда полиция, арестовавшая узника, совместно провозглашала с ним тосты, [и даже в прихожей как бы на дорожку вместе с ним опустошила последнюю бутылку шампанского]!

Итак, [под изрядным градусом] уселись мы вместе с фельдъегерем в почтовые сани и с Божьей помощью, [уберегшей нас от снега, кроме двух последних перед столицей станций, без всяких проблем со здоровьем], остановились в Петербурге утром на третьи сутки.⁹⁵

Тут начинается кальвария⁹⁶ политическая, если это святое слово можно употребить для наших ничтожных дел! ибо бездна унижения! Далее, так как был отдан приказ, чтобы политических узников везти прямо в царский зимний дворец, в квартиру коменданта города и дворца, а приехали мы очень рано, должен был в уже в отпряженной повозке лежать [как баран, которого не ведут на убой, потому что еще не подошла его очередь!]

Через два часа такого ожидания, фельдъегерь, который рапортовал о моем прибытии, привел двух солдат, между штыками которых в замурзанной одежде, в которой прибыл, должен был перейти весь внутренний двор, чтобы по черной лестнице войти в так называемые предсени канцелярии коменданта. Там мне позволили сесть на лавку, при этом я оказался в обществе каких-то ночных гультяев⁹⁷, [которых, вероятно, за драки или пьянку ночью держали в кутузке; я заметил, что был скорее объектом их презрения и посмещища, нежели сожаления, а порядочные люди, приходящие в ту же канцелярию, невольно не могли оторвать взгляд от этой замурзанной фигуры, сидящей между двумя стражниками].

[Через час сидения на этой позорной скамье]⁹⁸ двери открылись, и из них высунулась [сиво-лысая, но не благородная] голова. Это был комендант Башуцкий⁹⁹ – он лаконично спросил: где он? И оба сопровождающих изрекли: «Вазьмит его!»¹⁰⁰ , после чего двери закрылись.

Тем же манером фельдъегерь со стражниками вновь сопроводили меня через двор и вручили офицеру, несущему дежурство на дворцовой гауптвахте; тот ведет меня к полковнику, который тем временем распорядился отвести для меня каморку, приказав кого-то другого из нее выдворить; когда уже подходил к ней, каково было мое удивление от встречи с Давыдовым и Поджио, которых выпроводили, чтобы дать мне их квартиру! С усмешкой однако, так как тогда еще не унывал, меняясь с ними, сказал: «Я очень огорчен тем, что приходится вас беспокоить!», а они мне: «Хоть бы вы за нами не последовали!»

[Вели их тогда в Петропавловскую крепость!]¹⁰¹

Вскоре уже был на гауптвахте, внесли мой узелок, принесли фаянсовый прибор для умывания и разрешили переодеться в приличный вид. Полковник прислал чашку чая, а какой-то молодой офицерик из Семеновского полка, некто Остафьев * пришел ко мне и очень учтиво сказал:

«Не знаю, какая судьба вас ждет дальше, но если как прочие пойдешь в крепость, то сегодня или завтра утром будешь, наверное, допрошен в императорском кабинете, самим императором или генерал-адъютантом Левашовым¹⁰². Тогда советую вам вначале просить этого генерала, чтобы позволил при отправке в крепость взять из своих вещей, пока они еще здесь у нас, с собой хоть несколько рубашек, ибо из всех страданий, которые в заключении можешь узнать, перейти на казенное тюремное белье будет для тебя самым невыносимым».

Поблагодарил его за это учтивое предостережение и еще раз благословил, когда встретил его случайно спустя 20 лет.

Примерно в 2 часа дали мне императорский обед для офицеров полка, стоящего на дежурстве, но мясо уже порезанное и только ложку, [так как предполагаю, что боялись, чтобы ножом или вилкой какой-нибудь узник не покусился на свою жизнь и не избавился тем самым с помощью этого украшения от виселицы].

Вечером мне приказали одеться во фрак и проводили в царские покои.

Примечания автора:

* Лет через двадцать встретил его генерал-адъютантом на обеде у киевского губернатора Фундуклея¹⁰³ организованном в честь прославленного Бальзака¹⁰⁴ (примечание Олизара).

Примечания к главе VIII

⁸⁴Злотницкий Антоний Поликарп (около 1750-1830), польский политический и военный деятель конца XVIII века, к которому Олизар обратился за помощью, прожил бурную жизнь и действительно имел многообразный политический опыт: в молодости был участником сначала Барской конфедерации, участником Четырехлетнего сейма, затем переметнулся к Тарговицкой конфедерации, был сподвижником Феликса-Щенсны Потоцкого, подписал манифест против Конституции 3 мая 1791 года (в другом месте Олизар описывает, что Злотницкий примкнул к Тарговицкой конфедерации – то есть к сторонникам Российской империи – потому, что желал сохранения шляхетских вольностей и привилегий; вот такие политические парадоксы порождала эпоха). Будучи последним польским комендантом крепости Каменец-Подольский, сдал ее российским войскам без боя. Служил генерал-лейтенантом в российской армии. Во время восстания Костюшко в 1794 году был приговорен повстанцами к смертной казни, но приговор не успели привести в исполнение.

Герб кн. А. Яблоновского

⁸⁵Яблоновский Антоний, князь (1793-1855), участник польских тайных организаций, один из руководителей Патриотического общества, участник переговоров с Южным обществом (с Пестелем и Волконским) в Киеве в 1825 году. Арестован и доставлен в Петербург 26.01.1826 года (Олизар явно путается с датами арестов, так как и Яблоновский, и почти все, о ком он далее пишет – Тарновский, Мошинский и др. - были на самом деле арестованы после самого Олизара). На следствии дал откровенные показания, в результате которых было арестовано более 100 человек. В 1829 году приговором Сенатского суда осужден на 20 лет каторги, «за чистосердечные показания» наказание заменено высылкой на жительство в Саратов без лишения дворянства, в 1834 году вернулся на Украину.

⁸⁶Тарновский Марцин (Мартын Иванович) (1772-1861), отставной полковник польской службы, волынский помещик. Один из основателей первых польских тайных обществ на Украине («Орден тамплиеров»), член Патриотического общества. Арестован и доставлен в Петербург 8 февраля 1826 года, 18 марта отправлен в Варшаву

⁸⁷Мошинский Петр-Станислав-Войцех-Алоизий, граф (1800-1879), волынский губернский маршал дворянства. С 1820 года член Общества тамплиеров, с 1821 года один из руководителей Патриотического общества на Украине, активный участник контактов между Южным и Патриотическим обществом. 25 декабря 1825 года в Житомире Сергей Муравьев-Апостол обратился с Мошинскому с предложением поддержать южное восстание и передать руководству Патриотического общества в Варшаве письмо с просьбой убить цесаревича Константина, однако Мошинский отказался. Арестован в Житомире 23.01.1826 года, после трех лет петербургского и варшавского следствия в 1829 году осужден Сенатским судом на 10 лет поселения в Сибири, сослан в Тобольск. В дальнейшем вернулся на Украину, в 1840 году выехал в Краков. Участник Краковского восстания 1846 года, после поражения восстания отошел от политической деятельности. В ссылке в Тобольске и в дальнейшем в Кракове активно занимался благотворительностью и меценатством. См.подробнее о Петре Мошинском: здесь и здесь.

⁸⁸Гродецкий Анастасий (Атанасий, Атаназы) (? – 1829), киевский помещик, судья губернского суда, член Патриотического общества. Участник переговоров между Южным и Патриотическом обществом в Киеве в январе 1825 года, был официально назначен представителем от Патриотического общества на Украине для контактов с Южным обществом. Известно, что в конце 1824 года Бестужев-Рюмин попытался передать через Гродецкого письмо в Варшавскую директорию с предложением организации совместного восстания и убийства цесаревича Константина, однако письмо было задержано Южной директорией за нарушение правил конспирации. Именно Гродецкий принял Олизара в члены Патриотического общества (о чем рассказывается в другой главе). Судьба Гродецкого, осужденного Сенатским судом на поселение в Сибирь, долгое время оставалась неизвестной. М.Вершевская, работавшая с фондом Петропавловской крепости, по документам установила, что вскоре после приговора 6 мая 1829 года Гродецкий умер в тюремном госпитале (после трех лет тюрьмы и следствия в Петербурге и Варшаве). (см. Вершевская М.В.. «Польские узники Петропавловской крепости первой трети XIX века» // В сб. Труды государственного музея истории Санкт-Петербурга, вып.10. Спб, 2005 )

4.Давыдов Василий Львович (акварель Николая Бестужева.jpg

В.Л. Давыдов

⁸⁹ Давыдов Василий Львович (1793-1855), отставной полковник, член Южного общества декабристов, один из руководителей Каменской управы. Арестован 14.01.1826. Осужден Верховным уголовным судом по 1 разряду, каторгу отбывал в Нерчинске, Чите и Петровском заводе. На каторгу к нему приехала жена Давыдова А.И., оставившая дома шестерых детей. С 1839 года на поселении в Красноярске, где и умер за год до амнистии.

⁹⁰ Поджио – в Южном тайном обществе было два брата Поджио (дети итальянца на русской службе), кого именно из них имеет в виду Олизар – неизвестно (скорее всего, он был знаком с обоими). Старший – Поджио Иосиф Викторович (1792-1848), см.о нем подробнее ниже, в примечании про Бороздина. Младший – Поджио Александр Викторович (1798-1873), отставной подполковник, арестован 3.01.1826, на следствии дал откровенные показания – которые, однако, его не спасли от осуждения Верховным уголовным судом по 1 разряду. Каторгу отбывал в Чите и Петровском заводе. С 1839 года на поселении, жил в Иркутской губернии, после амнистии в 1859 году вернулся в Россию, умер в Черниговской губернии. Есть информация о его романе в Сибири с Марией Волконской, женой декабриста С.Г.Волконского (той самой, в которую много лет был влюблен Олизар).

⁹¹Капнист Алексей Васильевич (ок.1796-1867), сын украинского писателя, полтавского губернского предводителя дворянства В.В.Капниста, член Союза Благоденствия. Арестован в Киеве 14.01.1826. Как и многие участники Союза благоденствия, был освобожден после нескольких месяцев в крепости. Брат Алексея Капниста, Семен, был женат на Елене Ивановне Муравьевой-Апостол, сестре декабристов Сергея, Матвея и Ипполита. См.подробнее о семье Капнист в прекрасных : мемуарах С.В.Капнист-Скалон.

⁹² Бороздин Андрей Михайлович (1765-1838), отставной генерал-лейтенант, сенатор. Две дочери Бороздина были замужем за членами Южного тайного общества. Старшая дочь, Мария (1803-1849) вышла замуж за Иосифа Поджио, брата Александра (см.примечание 90). Младшая, Екатерина (1807-1843) – за Владимира Лихарева (1803-1843) (вскоре после того, как не состоялся ее брак с Бестужевым-Рюминым, который к ней сватался). Интересно, что сенатор Бороздин, который в мемуарах Олизара описан как человек по-своему независимый и не боящийся скомпрометировать себя контактами с арестованными – при этом добился того, что в итоге обе его дочери развелись с осужденными «государственными преступниками». Известно, что из-за негласных происков Бороздина его старшего зятя, Иосифа Поджио, не отправили вместе с остальными осужденными в Сибирь, а продержали семь лет в Шлиссельбургской крепости, а дочери Марии Бороздин поставил условие, что ее мужа не выпустят из крепости, пока она не согласится развестись с ним. Под нажимом отца Мария развелась с Поджио и вышла замуж за князя А.И.Гагарина; вскоре после этого Поджио был отправлен, наконец, в ссылку в Сибирь, где и умер. Воспользовалась правом на развод с «государственными преступниками» и Екатерина Лихарева, она вышла замуж вторым браком за Шостака.

⁹³Дуров Федор, киевский полицмейстер. Для характеристики Дурова, возможно, будет небезынтересен следующих отрывок из «Записок» Горбачевского: «Однажды полковник Дуров, киевский полицеймейстер, приехал в тюрьму, в которой содержались бывшие черниговские офицеры, и объявил им, что некоторые жители Киева, зная их бедность и нужду, прислали через него некоторую сумму денег и просят их принять оные не как подаяние, но как пособие из человеколюбия и участия соотечественников. Соловьев и его товарищи благодарили добрых киевлян, но не приняли предложенных им денег, хотя нуждались как в деньгах, так и в платье. При переводе в гусарский полк Сухинов заказал киевскому портному полную офицерскую обмундировку, но не успел взять сшитого платья до несчастного восстания Черниговского полка. По прибытии своем в Киев он вознамерился продать оное и употребить вырученные деньги на содержание свое и своих товарищей во время дороги в Сибирь, почему и просил полицеймейстера взять сие платье у портного и продать оное хоть за 1000 рублей. Охотно на сие согласился Дуров, но на другой день начал отговариваться от взятого на себя обязательства. Предлоги сего отказа были самые ничтожные: между прочим он говорил, что невозможно продать платье до их отправления, и советовал Сухинову, для избежания бесполезных хлопот, отдать свои вещи на церковь. Услышав таковой совет, Сухинов не мог удержаться от смеха.

- Ваше предложение кажется мне странным, - сказал он полицеймейстеру, - ужели вы не знаете, что я и трое моих товарищей должны идти 7000 верст без платья и денег?

Дуров не противоречил, но с сего времени до самого отправления Сухинов не видал в глаза ни полицеймейстера, ни платья, ни денег».(И.И. Горбачевский. Записки, письма. М., 1963)

Интересно также отметить, что сын Дурова, Сергей Федорович Дуров (1815-1869) был осужден в числе петрашевцев, вместе с Достоевским отбывал наказание в Омском остроге, в дальнейшем занимался литературной деятельностью.

⁹⁴А.М. Бороздин (см. примечание 92) был женат на родной сестре В.Л. Давыдова – Софье Львовне Давыдовой. Давыдов был арестован, как указано выше, всего на один день раньше Олизара (Давыдов 14 января, а Олизар 15 января), так что добраться до Петербурга еще, конечно, не успел.

⁹⁵ Судя по данным «Алфавита декабристов», это путешествие длилось не трое суток (что вряд ли возможно при тогдашних скоростях), а шестеро суток – по документам Олизар прибыл в Петербург 21.01.1826 года, был принят на главной гауптвахте и в тот же день был переведен в Петропавловскую крепость в №12 Кронверкской куртины («присылаемого г. Олизара содержать строго, но хорошо»)

⁹⁶Кальвария (kalwaria, лат. Calvaria - Голгофа) – в католической традиции костел или часовня, символически обозначающая остановки Крестного пути Христа, в каждой из таких часовен установлена скульптурная композиция на один из сюжетов Страстей Христовых. Являются местом католического паломничества. В данном случае Олизар употребляет термин в переносном смысле.

⁹⁷Гультяй (hultaj) – слово, скорее всего, украинского происхождения (лентяй, гуляка, шалопай, шпана). «Гультя́й гульта́й "лодырь", укр. гульта́й, гiльта́й. По мнению Соболевского ("Slavia, 5, стр.448), произошло из *гольтаи. Скорее из гуля́ть. Ср. лень, лентя́й» (Этимологический словарь русского языка Макса Фармера).

⁹⁸В оригинале употреблено слово pręgierz (архаич.), означающее буквально «позорный столб», который обычно устанавливали на площадях в средневековых городах.

П. Башуцкий

⁹⁹Башуцкий Павел Яковлевич (1771-1836), генерал, в течение многих лет (с 1803 по 1808 и с 1814 по 1833 год) занимал должность коменданта Санкт-Петербурга. «За полное усердие и преданность» в день восстания 14 декабря 1825 г., 15 декабря был пожалован в генерал-адъютанты. В 1826 г. был назначен членом Верховного уголовного суда по делу декабристов.

¹⁰⁰В оригинале: «wazmit jewo!» («возьмите его!») – вряд ли Олизар настолько плохо знает русский язык, скорее он намеренно пытается передать стиль речи стражников

¹⁰¹В данном случае речь идет об Иосифе Поджио, который действительно 21 января был вместе с Давыдовым переведен с главной гауптвахты в Петропавловскую крепость: В.Л.Давыдов в №25 между бастионом Екатерины I и Трубецкого («присылаемого Давыдова посадить по усмотрению и содержать хорошо»), а И.В.Поджио - в №11 Кронверкской куртины («посадить и содержать строго, но хорошо»), где оказался как раз соседом Олизара.

¹⁰²Левашов Василий Васильевич (1783-1848), генерал-лейтенант, член Следственного комитета по делу декабристов. С первых дней – один из наиболее активных следователей, чаще всего именно он снимал «первичные» допросы с только что доставленных арестантов.

¹⁰³ Фундуклей Иван Иванович (1804-1880), дворянин греческого происхождения, с 1839 по 1852 – гражданский губернатор Киевской губернии. За годы своего правления прославился активным меценатством и тем, что не брал взяток и на время практически искоренил коррупцию в губернии.

¹⁰⁴Бальзак Оноре (1799-1850), знаменитый французский писатель, посещал Киев в 1847, 1848 и 1850 годах. В 1850 году Бальзак венчался в Бердичеве с Эвелиной Ганской (1801-1882), урожденной Ржевусской (родной сестре знаменитой авантюристки того времени Каролины Собаньской). Первоначально Бальзак длительное время переписывался с Ганской, а когда в 1842 году она овдовела, несколько раз посещал ее в ее имениях на Украине. Шафером на свадьбе был Олизар, состоявший с семьей невесты в родстве: дочь Олизара от первого брака Людвика (Лили) в 1838 году вышла замуж за Мечислава Ходкевича, двоюродного брата Эвелины Ганской. Венчал Бальзака и Ганскую прелат Ожаровский – брат второй жены Олизара Юзефы Ожаровской.

ГЛАВА IX

В богатом, огромном кабинете, украшенном книгами, картами, глобусами, стояло несколько длинных столов, покрытых темно-зеленым сукном; там же лежали книги и бумаги. Около светившего приятным огнем камина стоял небольшой столик, а возле него - несколько золоченых, покрытых шелком кресел, в одном из которых сидел дежурный генерал-адъютант, которым в тот день был гр. Левашов. Поодаль камина на той же самой стене висела темно-зеленая шелковая портьера, которая заслоняла закрытые двери особого императорского покоя.

Я быстро вошел, генерал велел мне остановиться, а сам приоткрыл занавеску, как бы спрашивая, будет ли сам император меня допрашивать, или поручит ему.

Он вернулся [недовольный и с такой миной], будто меня в первый раз видел, хотя во всех столичных обществах я с ним встречался и не раз разговаривал, сам уселся, а меня оставил стоять и начать задавать какие-то вопросы.

Я тогда сказал: «Ваше превосходительство! Впредь на все отвечу и изложу свои вины, но до тех пор у вас нет прав считать меня совершенно незнакомым человеком, и пока вы не удостоверитесь, что я не достоин вашего знакомства, могли бы со мной еще по-прежнему обращаться, а не как с каким-то уличным преступником».

Левашов имел еще достаточно благородства, извинился, наконец, и предложил сесть.

В.В. Левашов

Первым его вопросом затем было, знаю ли я князя Яблоновского?

- Которого? – отвечал. – Ведь их много. Я упомянул князя Кароля из Острога и князя Максимилиана из Кжевина ¹⁰⁵ >«Не говорю вам о юном князе Яблоновском, который по приказу прежнего Императора был послан в Швейцарию, чтобы перевезти останки генерала Костюшко и захоронить их в пещере Польских Королей в Кракове? Это был бы князь Антоний Яблоновский из Аннаполя»

Левашов на это холодно ответил: «Я не знал этого факта – но это именно тот, о котором идет речь. Каковы были ваши отношения с ним?»

- Шапочные, как говорят о знакомствах. – Был у меня раз или два, а я у него; близких отношений между нами не было, благоразумие меня от этого уберегло.

- В вашем ли доме, - спрашивает далее Левашов, - упомянутый князь Яблоновский имел совещания с Муравьевым и Пестелем?

- С Муравьевым, возможно, когда-то вели важные разговоры за столом, когда я их вместе иногда приглашал. Насчет Пестеля же совершенно уверен, что они общались не у меня, так как Пестеля в своем доме никогда не видел.

После еще нескольких вопросов о Петре Мошинском, Кжыжановском¹⁰⁶, которые я отклонял совершенным неведением, Левашов пошел за портьеру к императору – которому, вероятно, сообщил, что немногое от меня узнал, - а после возвращения заявил, что меня еще сегодня отвезут в Петропавловскую крепость.

За что же? осмелился я спросить.

- Затем, чтобы вам было легче опровергнуть слова свидетелей, совершенно иначе о вашей невинности утверждающих¹⁰⁷. Тогда припомнил советы Остафьева и просил разрешения взять с собой немного белья. Провожающий меня с гауптвахты караульный офицер дал на это устное позволение. Не собираюсь вдаваться в длинные описания моего заключения, [так как это надоедает, но мало чему учит, ибо сколько уже встретилось с подобной судьбой? Расскажу только о различных характерах: как моих товарищей по заключению, так и наших охранников, начиная от коменданта крепости, безногого генерала артиллерии Сукина¹⁰⁸ и до сменяющихся караульных солдат]. Клетка моя под номером 12-м была в казематах под названием Никольская куртина¹⁰⁹, из двоих моих соседей по бокам один был Булатов¹¹⁰, который немилосердно верещал, заболев воспалением мозга, другой был некто Андреев¹¹¹, чудесным тенором поющий шуточные песенки. Булатова увезли через пару дней в госпиталь, где он и умер; а я, прислушавшись лучше к пению Андреева и другому более тихому голосу, отвечавшему ему, заметил, что все эти итальянские или французские кантаты были в действительности разговоры, которые, возможно, умышленно допускались, для вернейшего подслушивания узников!

Напротив моей камеры была камера Рюмина Бестужева¹¹², отделенная темным коридором - о чем я узнал из-за трещины отопительной печной трубы, проходившей сквозь все деревянные перегородки или наши клетки. Душащий дым, который разошелся по камерам, стал причиной, что мы все инстинктивно застучали в наши двери, чтобы нам впустили немного воздуха… и тогда, когда дверь отворили, в последний раз увидел перед собой Рюмина, который выкрикнул: «Как? И вы тоже здесь?».

(Случай такого соседства показал мне разом, что и я был причислен не к второстепенной категории!)

Плац-майором Петропавловской твердыни был Подушкин¹¹³, дурной человек, подлый и вор. [Когда он среди моих вещей нашел огромную табакерку, которую я про запас еще на гауптвахте набил добрым французским нюхательным табаком, то под предлогом поиска в ней чего-либо высыпал ее до дна на пол, а притом забрал у меня и трубку, и табак для курения, чтобы, отнимая эти две живительных стародавних привычки, сделать для меня заключение еще мучительнее. Пожаловался я о том письменно коменданту, но не получил никакой резолюции].

Что он был вором, показывает та отрава, которой он нас кормил: так, в течение суток получали только утром и вечером стакан гадкого жидкого чая, а на обед так называемые щи или россол со сладкой капустой и гречневой кашей с тухлым маслом, - когда император, как мы позднее узнали, назначил ежедневно по 5 руб. ассиг. столовых на каждого узника. Отнятый табак убедил меня, как сильна была та привычка, ибо мне легче было снести голод, нежели польститься на эту отвратительную еду; подкупить охрану я не мог ничем иным, как уступая кашу из моего обеда, за что солдат приносил мне несколько щепоток омерзительного зеленого солдатского табака в бумажке.

[Кто бы мог помыслить, что такой столь мало значащий эпизод в тот момент наилучшим образом послужит для оживления моего умирающего религиозного духа! Как неизведанны и непознанны дороги Бога!

5.Одиночная камера в одной из куртин Петропавловской крепости. Зарисована Зубковым, заключенным по процессу декабристов в январе 1826 года..jpg

Камера в Петропавловской крепости,

рис. В.Зубкова

Когда сидел уже двадцать с чем-то дней под замком, и никто меня ни о чем не допрашивал, напало на меня какое-то длительное наваждение, что я среди этого огромного числа узников, должно быть, забыт, и что правительство желало разом от всех нас избавиться, и ждало только весеннего разлива Невы, которая почти каждый год заливает крепостные казематы, чтобы всех нас разом затопить!

Хотя от этого монгольского правительства ожидать можно было всякого, признаюсь все же, что это уже было болезненное наваждение, вызванное скукой, неуверенностью, болезненным воспоминанием о моих детях, которые почти не знали отца¹¹⁴, и быть может, уже никогда не узнали бы, сколько и за какое дело я страдал.

В таком отчаянном состоянии, заливаясь слезами, я воззвал: «О Боже! Есть ли кто-нибудь несчастнее меня?»

Тут отворяется дверь тюрьмы и дежурный солдат, кидаясь предо мной на колени, воззвал впервые: «Ваше благородие! (до этого звал меня только Н-р.XII) Ваше благородие, спасите меня!» (что означает: ratuj mnie!)

Как и чем могу тебя спасти?

А он: Офицер увидел, что я несу вам кашу и щипаю ее с голода; обещал мне сто палок! Я ему поклялся, что вы мне сегодня сами свою кашу уступили. Не могли бы вы подтвердить, когда офицер придет и об этом спросит? – Охотно обещал ему это, а потом сам упал на колени: Боже! – вздохнул я, - хотел ты меня в милосердии своем убедить, что есть еще несчастнее меня, начиная с того, который поставлен моим стражником!

Религиозная революция, которая потом совершила чудо в сердце и помыслах, заполнила и с этого момента овладела моей душой; все более углубляясь в эту религию, которая ни одного случая в человеческой жизни не оставила без науки и образца, привязался к ней по убеждению и решился свои ошибки и частые падения не считать, как ранее, за благо, но с искренностью и раскаянием вверить неограниченному милосердию Господа].

Примечания к главе IX

¹⁰⁵Яблоновские (польск. Jabłonowscy) — жалованный княжеский род Речи Посполитой, последний представитель которого умер в Австрии в 1925 году. В середине XVI века дворянский род Выхульских герба Прус III приобрёл на Галичине поместье Яблонов и принял прозвание Яблоновских. Начало его могуществу положил полководец Станислав Ян Яблоновский(1634—1702), возведённый за 4 года до смерти в личное княжеское достоинство Священной Римской империи. После смерти короля Яна Собеского он рассматривался как один из кандидатов на польский престол. Антоний Яблоновский, член Патриотического общества, привлекавшийся по делу декабристов (см.примечание 85) – его праправнук. Упоминаемые Олизаром Максимилиан Яблоновский (1785-1846) из Кжевина (Krzewin или Кривин – ныне деревня в Хмельницкой области в Украине) – дядя Антония Яблоновского, сенатор, воевода Царства Польского; Кароль Яблоновский (1768-1841) – владелец имения Острог (Ostróg) на Волыни (ныне город в Ровенской области в Украине).

¹⁰⁶Кжыжановский Северин (1787-1839) (польск. Krzyżanowski Seweryn, в русской транскрипции в разл.вар. Кржижановский, Крыжановский, Кшижановский и др.), подполковник польской армии, один из основателей Патриотического общества, с 1822 года (после ареста Валериана Лукасинского) – фактический его руководитель. Первым в 1824 году встретился на Украине с представителями Южного общества Сергеем Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым и вел с ними переговоры от имени Патриотического общества, в результате чего были достигнуты негласные договоренности о сотрудничестве. Арестован в Варшаве 20.02.1826 года, после длительного следствия в Петербурге и Варшаве предан Сеймовому суду Царства Польского. Суд оправдал его по обвинению в «государственной измене», но приговорил к 3 годам заключения за принадлежность к тайной организации с зачетом времени предварительного заключения. Однако Николай I не утвердил приговор и тайно вывез Кжыжановского из Варшавы в Петербург, откуда он был по личному распоряжению императора отправлен в ссылку в Березов в 1830 году. В связи с болезнью переведен впоследствии в Ишим, а потом в Тобольск, где умер в 1839 году, парализованный и потерявший рассудок.

¹⁰⁷К этому времени следователи располагали рядом показаний о принадлежности Олизара к тайным обществам. По-видимому, имя Олизара впервые прозвучало на заседаниях Следственного комитета 1 января 1826 года: «слушали… показания князя Трубецкого и подпоручика Рылеева о сношениях Южного общества с Варшавским, из коих… упадает подозрение к принадлежности графа Олизара к Варшавскому обществу (Журналы Следственного комитета, ВД, том XVI, стр.44) (однако непосредственно в следственных делах Трубецкого и Рылеева имя Олизара не упоминается – вероятно, оно прозвучало только на устном допросе). После этих показаний было сделано распоряжение об аресте Олизара. 3 января 1826 года Пестель на первом дворцовом допросе в Петербурге показал: «… с польским обществом… в сношении были мы чрез Бестужева-Рюмина… Бестужев же был в сношении с Г. Олизаром…» (ВД, том IV, стр.80). 17 января Матвей Муравьев-Апостол назвал Олизара членом Польского общества, но с чужих слов: «…называли мне…» (ВД, том IX, стр. 191). Сергей Муравьев-Апостол, допрошенный на сутки раньше Олизара, 20 января 1826 года, назвал его членом Патриотического общества предположительно: «члены, о коих я слышел, но с коими личного сношения не имел» (ВД, том IV, стр. 257). Собственное следственное дело Г. Олизара (ГАРФ, ф.48, оп.1, д.71) не опубликовано.

¹⁰⁸ Сукин Александр Яковлевич (1764-1837), генерал-адъютант, комендант Петропавловской крепости с 1814 по 1837 год. Лишился ноги в бою под Фридландом (14 июня 1807 года) во время Наполеоновских войн.

¹⁰⁹Олизар, по-видимому, ошибается: его место заключения было не в Никольской куртине, а в Кронверкской куртине, что подтверждается и исследованием-реконструкцией М.Вершевской (М.В.Вершевская. Места заключения декабристов в бастионах и куртинах Петропавловской крепости // В сб. Краеведческие записки, вып.4. Спб., 1996). Номер камеры был, действительно, 12 (в публикации Копылова в «Русском вестнике» 1893 года ошибочно указан номер 13)

А.М. Булатов.

¹¹⁰Булатов Александр Михайлович (1793-1826), полковник, принимал участие в подготовке восстания 14 декабря в Петербурге, накануне восстания на совещании у Рылеева был выбран одним из военных руководителей, который должен был командовать Лейб-гренадерским полком и захватить с ним Петропавловскую крепость, однако в последний момент отказался от данного ему поручения и к восставшим войскам не явился, в тот же вечер добровольно сдался властям. Находясь в тяжелом душевном состоянии, в крепости покончил с собой, разбив голову о стены камеры, и умер в тюремном госпитале от воспаления мозга. Олизар, скорее всего, путает Булатова с кем-то, так как Булатов был увезен в госпиталь уже 10 января, а умер в ночь с 18 на 19 января – Олизар же находился в крепости лишь с 21 января 1826 года; кроме того, по данным М.В.Вершевской (указ.соч.), Булатов никогда не находился в Кронверкской куртине. По ее же данным, соседями Олизара по бокам были соответственно с одной стороны А.Е.Розен (в номере 13), с другой – упоминавшийся ранее И.В.Поджио (в номере 11). Возможно, Олизар слышал чьи-то крики, а позднее узнал о судьбе Булатова и соединил это в своей памяти – но чьи крики он мог слышать? Это не обязательно был ближайший сосед, в Кронверкской куртины было 35 камер, а слышимость – в соответствии с многими воспоминаниями – была отличная.

¹¹¹Андреев 2-й Андрей Николаевич (1803 или 1804-1831), подпоручик Измайловского полка, член Северного общества, арестован 15 декабря 1825 года в Петербурге, с 5.01.1826 помещен в отдельный арестантский покой Кронверкской куртины (по данным «Алфавита декабристов»; по данным Вершевской – в номере 18 Кронверкской куртины, который находился не сбоку от номера 12, а ровно напротив него). Осужден Верховным уголовным судом по 8 разряду, находился в ссылке в Якутии, в 1831 году погиб по трагической случайности вместе с декабристом Репиным во время пожара.

¹¹² В «Алфавите декабристов» указано, что Бестужев-Рюмин находился в N 17 Невской куртины, однако М.Вершевская (указ.соч.) указывает, что он находился в номере 17 Кронверкской куртины, что совпадает с воспоминаниями Олизара (номера 12 и 17 действительно находятся напротив друг друга). После освобождения Олизара на его место в номер 12 Кронверкской куртины был переведен член Южного общества Н.В.Басаргин, который также оказался соседом Бестужева-Рюмина и оставил об этом рассказ в своих мемуарах.

¹¹³Подушкин Егор Михайлович, полковник, плац-майор Петропавловской крепости. Один из декабристов, Н.Р.Цебриков, вспоминал о нем так: "Подушкин, всегда поддержанный порядочною дозою водки, имел всегда красное лицо, всегда звериное. Он всегда готов был воспользоваться чужою собственностью, считая арестантов, как отпетых, и злоупотреблениям его не было конца…" ("Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820 годов". М., 1931, т.1) Через несколько лет Подушкин за крупную взятку был уволен от должности.

¹¹⁴Дети Олизара от первого брака с Каролиной де Моло: Кароль (ок.1818-1877) и Людвика (1823 ? - 1882). Каролина Олизар сразу после развода в 1823 году вышла замуж за генерала Федора Григорьевича Гогеля (1775-1827), у которого было трое своих взрослых детей от первого брака, и еще один сын, Константин, родился у Каролины во втором браке. Сбежав от первого мужа, Каролина забрала с собой обоих детей. Позже, однако, Олизар поддерживал отношения с первой женой и принимал активное участие в воспитании детей, особенно когда после смерти генерала Гогеля в 1827 году Каролина фактически перестала заниматься детьми и вернула их бывшему мужу. Людвика Олизар в дальнейшем в 1838 году вышла замуж за Мечислава Ходкевича (сына гр.Александра Ходкевича, сыгравшего активную роль в установлении контактов между Южным и Патриотическом обществом). Прямые потомки этой семьи до сих пор живут во Вроцлаве. Сын Густава, Кароль Олизар был полной противоположностью отца. Молодые годы он провел на Кавказе, где имел множество дуэлей, из которых всегда выходил победителем. Впоследствии Кароль начал пить, вел разгульный образ жизни и любил повторять, что «Коростышев уже 400 лет принадлежит Олизарам». Кончил Кароль плохо: от него сбежала жена (Ядвига урожд.Дзеконская), и последние дни он доживал у сестры в Варшаве.

ГЛАВА X

Скука - наихудшее мучение для каждого узника; [поэтому американскую систему камер, смиряющую и лечащую одним окружением, возможно и следует использовать для преступников¹¹⁵ ; но не так, как это делало наше правительство]. Не давали нам ни книг, ни каких-либо материалов для рукодельного труда. Меня спасали мысли поэтические [и еще память о фантастической любви]. Не имея ни бумаги, ни пера или карандаша, я должен был импровизировать рифмы – [по правде, тяжело и долго, но было чем заполнить полдня. Находится среди моих бумаг и обрывок такой мысленной композиции, или ленивой импровизации, которую я записал позднее по памяти, а в опасении новых преследований уничтожил ¹¹⁶*

Было это 28 февраля, начиналось с такой строфы:

Уже раннее солнце людям яснеет

Уже услышал тяжкие шаги

Мерзкой стражи – уже слабее тлеет

Лампа, тот сполох моего рассвета!

Восстаньте свободными! ваши надежды;

Ищите счастья, славы, любви…

Бег ваших часов и мне назначит

День новый – страдание…горечь… отчаяние… etc.]

Я прислушивался к разговорам своих соседей, среди которых Бестужев непрерывно распевал своим ломким голосом, обращаясь, по-видимому, к рядом сидящему Муравьеву ¹¹⁷ - а когда увидел меня напротив (как я уже рассказал выше), то и ко мне обращался со своими речитативами. [Поначалу, исполненный еще духа политического прозелитизма, хотел он разговорами обратить к своим целям священника, который приходил, дабы склонить узников к раскаянию, исповеди, а через это – к наилучшему признанию своей вины ¹¹⁸. Я слышал, как он выпевал: «Он уже не за деспотизм, а только за монархию!»

Аскольдова могила

Позднее, когда муки тела ослабили в нем дух¹¹⁹, начал он предчувствовать свой грустный конец, тогда он пел мне: «Царствование будет жестоким и очень долгим! Вы избежите смерти, вы даже будете свободны, а мне предназначена позорная смерть. Это печально – поскольку поколения пройдут, прежде чем мы будем отмщены. – Бедная Россия! Однажды, когда вы будете свободны, попытайтесь найти мои останки и похороните меня под Аскольдовым курганом в Киеве¹²⁰ - там, где размышлял я столь часто о счастье моей родины!»

Бог мне свидетель, что я был не в состоянии выполнить эту последнюю волю своего товарища по заточению, но записываю это для памяти, чтобы когда-нибудь кто-то из семейства покойного¹²¹ или какой-то российский патриот в неведомом году свободы своей страны знал, на каком месте поставить памятник, чтобы почтить тени этих первых мучеников своего народа, особенно Бестужева и Сергея Муравьева!

С товарищами – русскими узниками – пережившими эту катастрофу, мы редко потом встречались в обществе, а когда это случалось, то не было стержнем доверительных отношений. Москали как бы стыдились, что на мгновение могли быть скомпрометированы в глазах свидетеля. Напротив, братство неволи у поляков мирило между собой даже ожесточенных прежде недругов.]

К различным фантазиям или якобы милосердным порядкам причислить нужно в особенности два случая, которые стали для нас довольно обременительны. Первая, почти недельная ревизия генерала Мартынова¹²², учтивого, но страшно ограниченного человека, который не владел французским, и не умел иначе со мной разговаривать; одну только фразу знал, чтобы выведать, не делают ли мне тут какого-либо ущерба: «Не правда ли, вам здесь хорошо?» [Другая была присылка попа для умягчения затверделых сердец. Перед этим визитом обязаны были побрить нам бороды для приличного вида; эту операцию также надлежит причислить к пыткам; производилась она со всей величайшей предосторожностью: входил цирюльник, унтер-офицер и два солдата, которые пациента, сидящего на столике, держали за руки.

Однажды, когда я осмелился вельможному унтер-офицеру сказать, что не привык бриться так, чтобы мне по волосам скребли тупой бритвой и не нужно меня калечить, он, восприняв как удар, что Нумер смеет оскорблять его достоинство, сказал с гневом: «Сударь мой (что соответствует польскому waść), какой же щекотливый! У нас, когда кого палками кропят, то не спрашивают, с правой или с левой стороны, а стой и бей!»

Ответил я ему также скромно: «бей».]

Что до священника, то тут другая история – я понимаю, что для узников своего вероисповедания он мог быть даже утешением, так как был человеком очень добродетельным; но признаюсь, что когда в дверях моего заточения показалось это огромное попище с бородой и распущенными волосами, я подумал, что уже подошла моя последняя минута, и живо себе представил, что без исповеди и благословения моего костела мне приходится умирать! Недолго, однако, держал меня в этом опасении священник Маслов¹²³, настоятель соборной казанской церкви, исповедник императорской семьи. Он сказал, не переступив еще порога моего заключения, что он капеллан Бога любви, Бога страданий, посланник утешения и успокоения, что не переступит моего порога, пока я ему не пообещаю, что велю выйти, если он мне будет неприятен.

П.Н.Мысловский.

На такую программу нельзя было ответить иначе, как любезно пригласить его в камеру; и разговор наш был, кажется мне, для обеих сторон приятен.

Он начал с того, что не приходит обсуждать разницу наших вероисповеданий, ибо умеет уважать каждое убеждение, что во всех христианских исповеданиях есть одна общая основа, на которой все свободно могут и должны встречаться, а именно - братская любовь!

Я со своей стороны отвечал, что тем более благодарен ему за посещение, так как полагаю себя невинным и соответственно спокоен, и мучает меня только задержка, которую испытываю оттого, что мне не дозволили ответить на обвинения; что это, вероятно, из-за огромного количества скомпрометированных; и что одного только жажду за незаслуженные мои страдания: упросить о свободе для моего счастливого соперника! и тогда напомнил ему о муже Марии, Сергее Волконском.

Слегка усмехнулся на это уважаемый старец и ответил: «Сомневаюсь, чтобы это удалось! Суды людские, не Божьи, в них один невинный не избавит тысячи виновных, как там не избавил даже одного.

Посещение меня священником Масловым длилось не более получаса, так мне хотя бы коротко удалось утешить слух таким учтивым, таким человеческим голосом! Должен тут еще добавить в похвалу этому благородному человеку, что после моего освобождения, отдавая визит коменданту генералу Сукину, застал у него священника – исповедника заключенных. Тот, уходя после бодрствования, как можно было понять из разговора, при мне сказал Сукину такие слова:

«Наши обязанности и призвания разные, ваше превосходительство, ибо если вы имеете право мучить и бить тело, то я имею обязанности утешить и освободить душу». Таким был священник Маслов при внешнем облике страшного попа!

Едва священник от меня вышел, вошел тотчас вместо него дежурный офицер Глухов, очень учтивый человек, с поздравлениями о случившемся визите, поскольку это обычно предвещает вызов узника в следственную комиссию.

На следующий день действительно ночью в 12 часов будят меня, велят одеться во фрак, завязывают глаза платком и в таком виде выводят из тюрьмы¹²⁴. По каким-то лестницам добрались мы во двор, где ожидали одноконные сани, на которые мы с Глуховым уселись и доехали до какого-то дома неподалеку от крепости, где происходили заседания следственной комиссии.

[Почему эти заседания происходили в ночное время, объясняли двояко: во-первых, это ночное пробуждение и захват узников, едва открывших глаза, могло лучше служить для получения от них правдивых показаний; во-вторых, - и это вещь простая, - что члены комиссии, честь по чести принадлежавшие к высшему обществу, после театра или вечерних забав находили для себя такое время самым подходящим для занятия этим изнурительным и порой скучным следствием.

Немного опишу обращение этих господ со мной, впечатления, произведенные на меня обликом и характерами некоторых членов, порядок заседаний].

Как уже сказал, привезенный с завязанными глазами в какой-то дом в обществе стражника и местного жандарма, я был препровожден в обширную прихожую и посажен на стул за ширмой. Помещение это, насколько я мог рассмотреть сквозь щели ширмы, приподнявши немного платок, было наполнено так называемыми фельдъегерями. Когда до меня дошла очередь – двое таких господ, поддерживая под руки, проводили меня до ярко освещенного зала, блеск которого действительно ослепил меня, когда резко сдернули заслон с моих глаз!

** Воспоминание, описывающее разговоры узников (прим.мемуариста)

Примечания к главе X

¹¹⁵Речь идет о системе одиночного заключения в тюрьмах, которое до XVIII века применялось редко. В США в 1776 году христианским движением квакеров была создана Филадельфийская (Пенсильванская) тюремная система, включавшая в себя полную тишину, полную изоляцию от внешнего мира и заключение в одиночестве. Олизар, вероятно, имеет в виду, что правительство в Российской империи неправильно использовало американский опыт.

¹¹⁶Бумаги Олизара, вероятно, были им уничтожены в 1831 году, когда по подозрению в поддержке польского восстания 1830-1831 годов (Ноябрьское восстание) он был выслан на жительство в Курск. Старший брат Густава Олизара, Нарцыз Олизар (1794-1862), был активным участником восстания и после поражения восстания оказался во Франции, где сотрудничал с консервативным крылом польской эмиграции под руководством А.Чарторыйского. Вероятно, впоследствии Олизар снова восстановил часть ранее записанного по памяти.

¹¹⁷Копылов в «Русском вестнике» в этом месте переводит «С.Муравьев», хотя в оригинале у Олизара просто «Муравьев». Вероятно, это ошибка Олизара: Сергей Муравьев-Апостол сидел в Алексеевском равелине, да и в любом случае Олизар вряд ли спутал бы голос друга. Однако поблизости в Кронверкской куртине (в соответствии с уже упоминавшейся реконструкцией М. Вершевской) вообще не было никого из Муравьевых, только в отдаленном конце коридора, в последнем 35 номере одно время находился Матвей Муравьев-Апостол.

¹¹⁸Вероятно, речь идет о Петре Николаевиче Мысловском (1777-1846), который далее у Олизара ошибочно назван Масловым. Протоиерей Казанского собора в Санкт-Петербурге, духовник царской семьи. Был назначен для посещений арестованных заговорщиков в Петропавловской крепости и «склонения их к покаянию» после того, как с этой задачей не справился священник Петропавловского собора отец Стахий Колосов (1757-1831). Большинство мемуаристов пишут о Мысловском с большой симпатией и уважением, ему удалось завоевать доверие многих из декабристов. Он же сопровождал пятерых декабристов, осужденных на казнь: существуют свидетельства, что, когда повторно вешали троих сорвавшихся с виселицы декабристов, Мысловский потерял сознание. По другим рассказам, он безуспешно пытался предотвратить повторную казнь. В то время, когда на следующий день после повешения пятерых заговорщиков на Петровской площади служили благодарственный молебен за «ниспровержение крамолы», отец Пётр, оставшись в Казанском соборе, отслужил панихиду по казнённым. Как во время следствия, так и позднее, Мысловский поддерживал семьи заключенных, и в течение многих лет переписывался с рядом узников (Е.Оболенским и др.) Вместе с тем некоторые декабристы относились к нему весьма настороженно, если не отрицательно (Н.В.Басаргин, М.С.Лунин, П.А. Муханов).

¹¹⁹Бестужев-Рюмин был закован 11.02.1826 года в ручные железа, которые были сняты только 30.04.1826.

¹²⁰Аскольдов курган или Аскольдова могила — урочище на правом берегу Днепра в Киеве, где, по преданию, похоронен киевский правитель Аскольд. «Повесть временных лет» сообщает, что Аскольд и Дир, бывшие бояре новгородского князя Олега, с его разрешения отправились в поход на Царьград, но по дороге захватили Киев и вокняжились там. Впоследствии Олег сам прибыл с войском в Киев и умертвил Аскольда и Дира за самозванное присвоение княжеских полномочий. Согласно другой версии, Аскольд и Дир были законными киевскими правителями, потомками Кия, но стали жертвами захвата Киева Олегом. Летопись гласит, что Аскольд был погребён на месте его кончины, а Дир — за Ирининским монастырём. По сведениям, восходящим к византийским источникам, Аскольд принял крещение с именем Николая и над его могилой была построена деревянная церковь. В Словаре Брокгауза и Ефрона могила описана следующим образом: «Могила Аскольда находится под церковью, в подвальном помещении, в которое ведёт спуск с наружной стороны церкви, и имеет вид каменного саркофага глубокой древности». С XV века на месте Аскольдовой могилы существовал Пустынно-Николаевский монастырь, переведённый Мазепой на место Николаевского военного собора. В 1809—1810 годах по проекту архитектора А. И. Меленского на этом месте возведена каменная церковь-ротонда.

¹²¹Отношения Бестужева-Рюмина с родителями и семьей не сложились. Его мать, Екатерина Васильевна (урожд.Грушецкая) умерла незадолго до ареста сына, в декабре 1825 года. Отец, Павел Николаевич Бестужев-Рюмин (1760-1826) ненадолго пережил сына, однако по воспоминаниям племянника декабриста, историка К.Н.Бестужева-Рюмина, узнав о казни, произнес: «Собаке собачья смерть». (Письмо К.Н.Бестужева-Рюмина к Л.Н.Толстому // В сб. Декабристы и их время, том 1. М., 1932) С братьями, Иваном и Николаем, М.П.Бестужев-Рюмин также практически не поддерживал отношений.

¹²²Мартынов Павел Петрович (1782-1838), генерал, командир 3-й бригады 2-й гвардейской дивизии, участник войны 1812 года и заграничных походов. 14 декабря 1825 года Мартынов одним из первых привёл свои полки на Дворцовую площадь к присяге новому императору Николаю I и на следующий день был назначен генерал-адъютантом. В более поздние годы он был комендантом Петропавловской крепости и Санкт-Петербурга. Н.В.Басаргин вспоминал так о ревизии генерала Мартынова в крепости: « В начале нашего заключения посещали нас по приказанию государя генерал-адъютанты: Мартынов, Сазонов и Стрекалов. Они заходили на минуту в каждый каземат и спрашивали, не имеет ли кто какой просьбы и довольны ли мы содержанием. Просьб, кроме разрешения курить табак, получать письма от родных, разумеется, никаких не было. Жалоб тоже не могло быть. Должностные лица в крепости обращались с нами довольно вежливо, а в отношении пищи, вероятно, никто и не думал об ней (…) По привычке курить табак я почувствовал необходимую в этом потребность и потому сказал о том генералу Мартынову. Мне позволили иметь трубку и стали давать по четверти фунта в неделю сносного курительного табаку» (Басаргин Н.В. Воспоминания, рассказы, статьи. Иркутск, 1988) О Мартынове – человеке, действительно, добродушном, но очень ограниченном и малообразованном, добросовестном служаке, в обществе того времени рассказывались многочисленные анекдоты (см. например: Грот К. Я. Петр Николаевич Семенов (1791—1832). К столетию со дня смерти. Поэт, пародист и драматург, друг народа. 2003).

¹²³ О священнике Мысловском, которого Олизар ошибочно называет Масловым, см.примечание 118

¹²⁴По данным журналов Следственного комитета, допрос Олизара в комитете состоялся 6 февраля 1826 года (ВД, том 16, стр. 93)

ГЛАВА XI

За длинным столом, [покрытым темно-зеленым сукном], сидели десяток с чем-то генералов, адъютантов с эполетами и аксельбантами, покрытыми черным крепом, также сбоку присел с левой стороны какой-то гражданский чиновник; [на другой стороне сбоку ближе к двери вновь генерал за особым столиком с двумя свечами, а напротив за вторым столиком какой-то флигель-адъютант], все в траурных знаках по покойному императору. [В глазах узника весь этот траурный церемониал имел суровую физиономию ночного трибунала, напоминающего средневековый таинственный Feh’m Gericht¹²⁵]

Заседание Следственного комитета, рис. Ивановского

Когда после первого ослепления я посмотрел [на сборище], то заметил, что во главе этого трибунала был генерал-фельдмейстер Татищев¹²⁶, [расово чистый москвитянин¹²⁷, не владеющим ни одним иностранным языком], за ним по правой стороне Великий князь Михаил¹²⁸, брат императора, по левой же стороне князь Николай Галицын¹²⁹, [начальник почт в империи, член государственного совета, старый паскудник, переодетый в почитателя восточной церкви]. Среди обоих рядов заседающих за столом господ инквизиторов я высматривал знакомых, это были генерал-адъютанты: Кутузов-Голенищевa ¹³⁰, петербургский губернатор, Бенкендорф¹³¹ – позднее начальник жандармерии, Левашов, Потапов¹³² и другие. За боковым столиком сидел граф Чернышев¹³³ – тогда граф, позднее князь, - исполняющий с чрезвычайным служебным усердием должность государственного обвинителя. Напротив сидел полковник Адлерберг¹³⁴, ныне генерал и министр двора.

Вначале что-то забормотал, обращаясь ко мне по-русски, Чернышев, но я, не отвечая ему, обратился к узнавшему меня Великому Князю со словами:

"Хотя я немного владею русским языком, но, прежде чем ответить генералу, прошу Ваше Императорское Высочество позволить мне говорить по-французски, так как этот язык мне лучше знаком: особенно когда речь о деле, в котором всякое неправильно употребленное или непонятное слово может иметь такое огромное влияние на мою дальнейшую судьбу».

Тут Великий князь, играя роль просителя, обратился к коллегам, особенно к председателю комиссии, за позволением говорить мне по-французски. То ли мое смелое обращение напрямую к Князю, [то ли пренебрежение и оставленный без ответа первый вопрос Чернышева жестоко его оскорбили – словом, он не мог мне этого забыть и был моим наизлейшим врагом на протяжении всего процесса.

Желая, вероятно, доказать, что для него французский язык наравне с русским, он начал переводить мне импровизированные вопросные пункты, на которые я должен был дать объяснения, но в одном месте запнулся и остановился…

Я этим воспользовался (все это было не слишком быстро) и отозвался: «Пусть господин генерал читает по-русски, я очень хорошо понимаю, было бы мне только позволено отвечать по-французски». Здесь его всемилостивейшее терпение не выдержало, и он взорвался резко и сказал мне в гневе: «Вам позволено лишь отвечать, а не вдаваться тут в вольные разговоры!»

Я на это, еще неторопливей: «Но что же я должен отвечать, когда спрашивающий молчит?» Затаенная усмешка пробежала по всем лицам, а особенно по открытой физиономии Великого князя, а взбешенный] Чернышев продолжил: «О, ваши фантазии скоро закончатся, скоро вы узнаете, что мы не нуждаемся ни в каких письменных свидетельствах, чтобы докопаться до ваших преступлений!»

Подписи членов Следст. комитета

Тогда, обращаясь к Великому князю, я сказал:

«Для чего же мне говорить, когда господин генерал, один из следователей, уже заранее объявляет, что и без доказательств, особенно письменных, сумеет обнаружить мою вину».

На это Великий князь Михаил отозвался, а за ним добрый хор: Кутузов, Левашов, Бенкендорф – повторили: «Нет, не подумайте, что духом этой комиссии есть вымысел вины, конечно, все мы будем рады видеть вас ошибочно замешанным в этом деле!»

Тогда, обращаясь к Великому князю, я сказал:

Эти участливые слова значительно исправили дело, и Чернышев замолк, а я в своих ответах был воздержан¹³⁵. Вопросы, которые мне задавали разные члены комиссии во время этого двухчасового допроса, достаточно обрисовали их характеры, о двоих только вспомню.

Полицмейстер князь Галицын, когда я рассказывал о моих отношениях с скомпрометированными военными и добавил: «я с ними виделся, как в каждом хорошем обществе», - спросил меня:

- Что слышали вы, месье, о хорошем обществе?

На это я живо ответил: «Собрание мужчин и женщин, сидящих вокруг круглого стола, вкушающих чай и приятно общающихся».

Голицын был весьма умен и не оскорбился, [подобно Чернышеву, на этот ответ, однако желая меня сбить с толка], добавил:

- И кого же вы встречали чаще всего во время этих бесед?

- Мадам Катагривову, вашу сестру¹³⁶ , - отвечал я [(горбатая старая дева, осевшая в Киеве на богомолье)], - мадам великую графиню Браницкую , не говоря уже о семье генерала Раевского.

Галицын замолк, но Великий князь отозвался: «Мы имеем доказательства ваших интимных отношений с этой упомянутой семьей. Можете ли вы объяснить нам мотивы вашего путешествия и пребывания в Крыму?»

Я знал, что нашли в моих бумагах интимное письмо Сергея Муравьева, сообщающее мне о помолвке Марии Раевской с Волконским, поэтому я ответил: «Ваше Высочество! Если я еще имею какое-то право на доверие к своим словам, имею честь уверить Ваше Императорское Высочество, что мое добровольное изгнание в Крым не имело других мотивов, кроме личных сердечных дел, и ни в коей мере не в компетенции этого высочайшего трибунала»

На это Великий князь, поклонившись, ответил: «Извините за мою бестактность!» [Итак, морально я уже победил комиссию: я видел, что за исключением показаний нескольких арестованных, ни одного настоящего доказательства представить против меня не сумеют, так как мой секрет оставался только в душе Анастасия Гродецкого, а это – несгибаемая душа!] ¹³⁷

Тут пора вспомнить об откровенностях несчастного князя Антония Яблоновского из Аннополя; говорю несчастного, так как этот человек имел доброе сердце и благородные устремления; прекрасное, однако не основанное на религиозных принципах заграничное воспитание, сделало его игрушкой чувств и собственных страстей.

Привыкший жить в удобствах и роскоши, он боялся страданий физических, которыми его запугали! Он доверился сразу, возможно избыточно, своему разуму, выражал позднее великое раскаяние, но в своих показаниях не считался с правдой для поправки личного положения. Первейшей и наивысшей ошибкой Яблоновского была слепая вера в Пестеля; вопреки уставу общества он ему дал собственноручно записанный по памяти список лиц, принадлежащих к польскому патриотическому союзу. [Пестель потребовал это от него как доказательство, что оба общества вполне договорились, и будут действовать вместе каждый в своем кругу. Этот список, отданный как собственноручное письмо Яблоновского, император получил от Пестеля] ¹³⁸. Из него как из реестра схватили и привезли всех, кого пожелали, и это шло потом на руку злополучным показаниям Яблоновского.

Но вернемся к великолепному трибуналу следственной комиссии. После двухчасового допроса тем же порядком с завязанными глазами меня проводили в мою клетку, и я утешал себя тем, что по крайней мере процесс уже начался. Через пару дней приносят мне пакет, где были вопросы комиссии fracta pagina¹³⁹ на 16 листах. Что за счастье! Какое занятие! после шести недель вынужденной праздности!¹⁴⁰ ...

[Учтивый Глухов принес мне перо, чернила и под счет хочет мне дать 16 листов белой бумаги **

Я попросил о 20, во-первых, потому что мне хотелось переписать хоть частично копию моих ответов, во-вторых, я подумал о новом способе развлечения в круглосуточной скуке, выдирая пальцами разные рисунки из оставшейся бумаги. Я узнал от одного стражника, что у него есть дочка, талантливо рисующая; чтобы расположить отца, выдирал для нее множество фигур людей или животных и развил таким способом талант необычайный, который мне потом в жизни принес много поклонников, но также и недругов, как и все мои черты и существенные недостатки, ибо в любой момент людей можно удивить глупостью, но привлечь и убедить их бывает гораздо труднее].

Среди вопросов был один довольно интересный: какое моральное или денежное влияние могла иметь Англия на польские патриотические общества? (уже тогда, в 1826 году не очень верили в верную дружбу Англии)¹⁴¹.

А.Н. Голицын

[Почти каждый мой ответ начинался с сакраментальных слов: не знаю. Но, позволяя себе кое-где собственные замечания], я прибавил под этим пунктом: «Если я должен объявить мое частное мнение, мне кажется, что эта нация не одалживает свои деньги иначе как под хороший залог»

Через несколько проплывших дней будят меня в непривычный ночной час. Входит адъютант коменданта крепости, объявляя… что я свободен!¹⁴² Что генерал Сукин, получивший вечером приказ от императора об освобождении меня из заключения, не хочет затягивать ни одной минуты мой выход и что просит меня к себе на ужин. Пораженный такой почти неожиданной новостью, я прошу его, чтобы позволил мне по крайней мере переночевать на месте, так как не имею при себе ни вещей, ни какого-либо удостоверения личности, также ни одного родственника или друга в Петербурге, [которых мог бы поприветствовать, явившись из такого места и в такое время – поэтому мог быть еще раз арестован первым же полицейским как ночной бродяга и вместо этой благородной кутузки переночевать на съезжей (арестантский дом для простолюдинов). Но не было позволено. Генерал приказал. Ведь даже благую весть не сумели объявить иначе как резко и так по-грубиянски ее дополнить!] Итак, везет меня адъютант, в этот раз уже без завязанных глаз, к коменданту, который принимает меня в ярко освещенном салоне, и уже не по-русски, а на чистейшем французском выпаливает радостный комплимент о моей невиновности, а на вопрос, который я перед этим задал адъютанту, сообщил мне, что он уже это предвидел и распорядился приготовить для меня на эту ночь апартаменты в своем доме.

[Я должен был капитулировать перед таким гостеприимством, но быть может трудно поверить, насколько это внезапное изменение положения, яркий свет, всякие удобства влияли на мой разум, возбуждая тоску о друзьях, судьбы которых мне неведомы, и какой-то род стыда, что я свободен, когда столько еще страдают! Все эти чувства так повлияли, что впервые с момента ареста лишь эту ночь я провел совершенно без сна, в то время как на грубо перевязанной копне сена, служащей подушкой, и на лошадиной попоне вместо простыни, опираясь ногами на табурет, так как кровать была мне короткой, в Нм. 12 я превосходно храпел!]

Наутро комендант сам пришел меня проведать и вручил два письма; одно на большом листе: это было удостоверение моей невиновности, подписанное всеми членами комиссии; другое, поменьше, предписание в цейхгауз, где хранились мои вещи и деньги. Вслед за ним солдат принес также огромный мешок бумаг, отнятых у меня, на которых были еще следы государственных печатей. Комендант передал их мне лично в руки: «Вот ваши найденные бумаги, отныне бесполезные; возможно, вы имели бы достаточно времени в течение вашего пребывания в городе, чтобы привести их в порядок».

* Спустя несколько десятков лет, после возвращения Яблоновского из Сибири, я был первым из скомпрометированных им соотечественников, который встретил его в Киеве. Я не хотел верить своим глазам, когда увидел его молящимся в костеле. Протянул ему руку, которую он пожать не смел. «Как, - воскликнул он, - вы на меня не рассержены, вы не боитесь меня». Я ему ответил: «По крайней мере, не в этом месте, мог ли ты, князь, на это надеяться?» Я договорился с ним о встрече, и слова, которые услышал от него о пережитом, накрепко запрятал в памяти (примечание мемуариста)

** Вскоре я достал немного бумаги¹⁴³ и помог себе в индустрии счета шагов, которые совершал для ежедневного движения в иллюзии прогулки по моей каморке; имел вдоль 7 шагов – а сделал 2 версты за день, то есть более 3000 шагов, которые обозначал загибами бумаги. При невской воде, грубом ржаном хлебе и таком движении, я отлично сохранил здоровье (примечание мемуариста).

Примечания к главе XI

¹²⁵ Fehm Gericht – средневековые секретные трибуналы в Вестфалии, существовавшие с XII до XVI века, для защиты общественного спокойствия, предупреждения преступлений и особенно для охраны католической религии; заседания таких трибуналов происходили в виде таинственных мистерий.

¹²⁶Татищев Александр Иванович (1763-1833), военный министр, в январе 1826 года был назначен председателем Следственного комитета по делу о декабристах. Декабрист А. Е. Розен так вспоминал о Татищеве: «Председатель комиссии Татищев редко вмешивался в разбор дела; он только иногда замечал слишком ретивым ответчикам: „Вы, господа, читали всё — и Destutt-Tracy, и Benjamin Constant, и Bentame — и вот куда попали, а я всю жизнь мою читал только священное писание, и смотрите, что заслужил“, — показывая на два ряда звёзд, освещавших грудь его.» (Розен А.Е. Записки декабриста. Иркутск, 1984). По воспоминаниям других декабристов, Татищев на заседаниях часто спал и только изредка просыпался.

¹²⁷Слово «москвитятин» (moskwitianin), производное от названия государства «Московия», употребляется здесь в иронически-унижительном смысле (вероятно, даже более эмоционально окрашенном, чем распространенное слово «москаль»)

Вел. кн. Михаил

¹²⁸ Михаил Павлович, великий князь (1798-1849), четвертый сын Павла I и Марии Федоровны, младший брат императоров Александра I и Николая I. Был назначен членом Следственного комитета, однако принимал участие в заседаниях редко. Один из членов Следственного комитета, Адлерберг, делавший зарисовки заседаний (по другим данным, автором рисунков был чиновник Следственного комитета А.Ивановский), нарисовал на месте Великого князя пустой стул и подписал «очень хороший человек, и жаль, что редко приезжает». (Олизару, можно сказать, повезло). Известно также, что он ходатайствовал о смягчении наказания для поэта Вильгельма Кюхельбекера, который 14 декабря 1825 года на Сенатской площади пытался выстрелить (неудачно) в Великого князя.

¹²⁹Голицын Александр Николаевич (1773-1844) (у Олизара в мемуарах в некоторых случаях указано «Галицын», в других «Голицын»), государственный деятель, занимавший при Александре I посты обер-прокурора Синода (1803-1816), затем министра просвещения (1816-1824) и др. Основатель Русского библейского общества. Оставил по себе неоднозначную память, в молодости вольнодумец и вольтерьянец, в дальнейшем превратился в крайне религиозного человека с мистической окраской, насаждал клерикализм в системе образования, был известен также развратным поведением и интимными связями с мужчинами (что достаточно негативно воспринималось в то время).

¹³⁰ Голенищев-Кутузов Павел Васильевич (1772-1843), генерал, участник войны 1812 годла и заграничных походов, член Государственного совета. В декабре 1825 года сменил убитого Милорадовича на посту губернатора Санкт-Петербурга. Член Следственного комитета. Впоследствии, 13 июля 1826 года, лично руководил казнью пятерых декабристов и отправил об этом Николаю I официальный отчет.

¹³¹Бенкендорф Александр Христофорович (1782-1844), генерал-адъютант, участник войны 1812 года и заграничных походов, член Следственного комитета. Впоследствии – шеф жандармов и руководитель III отделения Собственной Е.И.В.Канцелярии, занимавшегося политическим сыском в империи.

¹³²Потапов Алексей Николаевич (1772-1847), генерал, участник войны 1812 года и заграничных походов, член Государственного совета, дежурный генерал Главного штаба. 14 декабря 1825 года Потапов был среди войск, собранных для подавления выступления декабристов и пожалован императором Николаем I в генерал-адъютанты. Назначен членом Следственного комитета, за что впоследствии пожалован в генерал-лейтенанты.

¹³³Чернышев Александр Иванович (1785-1857), генерал-адъютант, участник войны 1812 года и заграничных походов, военно-дипломатический агент. С декабря 1825 года руководил следствием по делу декабристов на Украине, затем включен в состав Следственного комитета в Петербурге. По воспоминаниям большинства декабристов, из всех следователей Чернышев был самым грубым, жестоким и некорректным, Олизар тут не исключение. Впоследствии на протяжении многих лет (1827-1852) занимал должность военного министра.

¹³⁴ Адлерберг Эдуард Федорович (1791-1884) (впоследствии, в православном крещении, Владимир Федорович) – полковник, выпускник Пажеского корпуса (где учился вместе с декабристом Пестелем), участник войны 1812 года и заграничных походов. Член Следственного комитета. Во время заседаний комитета делал зарисовки (см.примечание 4). Впоследствии занимал различные государственные должности, в частности с 1852 по 1870 годы был министром двора, о чем упоминает Олизар.

¹³⁵В журналах Следственного комитета от 9 февраля о допросе Олизара сказано так: «граф Олизар продолжал отрицаться от всякой принадлежности к какому-либо тайному обществу» (ВД, том 16, стр. 93)

¹³⁶ Кологривова Елизавета Михайловна (1777-1845) (у Олизара ошибочно – Катагривова), урожденная княжна Голицына – по матери сводная сестра А.Н.Голицына (см.примечание 5). Мать А.Н.Голицына, Александра Александровна, урожденная Хитрово, овдовела через две недели после рождения сына и в 1776 году вышла замуж за М.А.Кологривова, от которого имела двоих детей – дочь Елизавету и сына Дмитрия, впоследствии известного в светском обществе весельчака и балагура. Елизавета Кологривова, с детства горбатая, старая дева, была истовой богомолкой, увлекалась мистицизмом, сеансами магнетизма и ясновидения.

¹³⁷В другом месте мемуаров Олизар рассказывает о том, что именно Гродецкий принял его в члены Патриотического общества – но, поскольку Олизар сразу после этого уехал в Крым и ни в какой реальной деятельности участия не принимал, то о его членстве, по-видимому, никому больше с определенностью не было известно

¹³⁸Единственная известная встреча Яблоновского и Пестеля состоялась во время Киевских контрактов в январе 1825 года. Данные о якобы переданном Яблоновским Пестелю письменном списке членов Патриотического общества, по-видимому, вряд ли соответствуют действительности – тем более, если бы такой письменный список и существовал, все письменные документы тайного общества были уничтожены Пестелем перед арестом. На первом дворцовом допросе 3 января 1826 года Пестель назвал нескольких известных ему или предполагаемых членов польских тайных обществ, в том числе Яблоновского, Гродецкого, Тарновского, Ходкевича, Олизара, Проскуру, а также генералов Хлопицкого и Княжевича (которые на самом деле не были членами тайных обществ). При следующем допросе 13 января Пестель вспомнил также Чарковского, Мошинского, «старика графа Потоцкого живущего близ Бердичева и шляхтича Рутковского» (эти лица, кажется, не упоминаются более нигде и никем) и доктора Плесселя (к этому времени покойного) (ВД, том 4, стр.116). Яблоновский на следствии назвал гораздо больше имен, в том числе варшавских членов Патриотического общества – о которых, конечно, Пестелю не было известно.

¹³⁹Fracta pagina – тип полиграфии или делопроизводства, при котором лист делился вертикально на две части – например, при проведении следствия, вопросы записывались с левой стороны, а для ответов оставалось пустое место справа. Такой тип делопроизводства был распространен, в частности, в старой Речи Посполитой; однако на самом деле Следственный комитет редко использовал эту форму делопроизводства, чаще вопросы писались подряд, а для ответов давались чистые листы (что далее подтверждает и Олизар). Не видя самого следственного дела Олизара, трудно сказать, как именно выглядит этот допрос.

¹⁴⁰«После шести недель вынужденной праздности» - на самом деле Олизар провел в крепости всего лишь около трех с половиной недель, с 21 января по 14 февраля 1826 года, а к моменту получения вопрос из Следственного комитета (так как устный допрос его в комитета состоялся 9 февраля) – менее трех недель. Так обманчиво может быть время в тюрьме.

¹⁴¹Информацию о предполагаемых связях польских тайных обществ с Англией впервые сообщил Пестель на дворцовом допросе 3 января 1826 года, при этом Пестель ссылался на слова самих поляков во время Киевских переговоров в январе 1825 года: «Оные (т.е.Яблоновский и Гродецкий) мне говорили, что общество их в сношении с обществами прусским, венгерским, италианским, и даже в сношении с англинским правительством, от коего получали деньги». (ВД, том 4, стр. 81). На самом деле это было распространенным явлением среди тайных организаций того времени: все общества вольно или невольно склонны были преувеличивать свои силы и объявлять друг другу о несуществующих союзниках. Со слов Пестеля, вопрос о связях польских тайных обществ с Англией далее задавался многим подследственным. Например, Сергея Муравьева-Апостола об этом спрашивали так: «Слышали ли вы и от кого о разговоре польских членов князя Яблоновского и Гродецкого, что польские общества находятся в сношениях с прусским, венгерским и итальянским тайными обществами и даже с Англиею, от которой получают деньги, ожидают оружия и содействия?..» (ВД, том 4, стр. 270). Сходные формулировки содержатся и в других следственных делах. Однако все подследственные факт сотрудничества с Англией отрицали.

¹⁴² Олизар был освобожден с аттестатом о невиновности 14 февраля 1826 года, о чем имеется отметка в журналах Следственного комитета

¹⁴³У Олизара получается, что его камера имела вдоль около 5 метров (7 шагов, один шаг равен примерно 0.7 метра). Сравни с описанием А.Е.Розена, который сидел в Кронверкской куртине в номере 13: «Все эти загородки только что были сделаны из сырого лесу в два ряда, по двум продольным стенам куртины, наружная стена имела треугольные, а внутренняя – четырехугольные каморки и стойла, в четыре аршина длины и три аршина ширины. Гипотенуза моего треугольника была почти в шесть аршин длины». (Розен А.Е. Записки декабриста…). Аршин – 0.7112 метра, то есть как раз примерно один шаг. То есть, если считать измерения обоих правильными, Олизару досталась еще не самая маленькая камера…

ГЛАВА XII

Наконец, я смог взглянуть в свои документы и перебраться в город, где полиция была предупреждена о моем освобождении. Первейшим долгом я посчитал представиться и поблагодарить Великого князя Михаила за протекцию, [которую он мне отчетливо оказал, защищая от твердолобости Чернышева]. Но для представления этому господину нужно было иметь гражданский мундир, а киевский гражданский мундир был омерзительным*,поэтому я поспешно заказал себе пошить мундир Таврической губернии, так как имел имущество в Крыму Вспоминаю этот случай, чтобы дать причудливо-детскую характеристику князя и человека, который однако в эту минуту так человечно и деликатно со мной поступил, и также потом, хотя кажется имел повод быть недовольным мной, нигде и ничем мне не вредил.

Когда я вошел и выразил мою благодарность, он живо ответил: «Вы были невиновны, это вы нас простите».

Затем взыграла капральская мания к порядку, разглядывая мой мундир, он приказал мне повернуться во все стороны, говоря: «Что за дьявольская униформа на вас?»

«Таврической губернии», - ответил я.

«Вы полагали, что я никогда такой не видел? Вы взяли мундир полкового лекаря, и это действительно смешно. Повернитесь-ка еще разок!» - и так он забавлялся около десяти минут.

Переждав этот пароксизм, прошу его, чтобы в награждение за безвинно понесенный ущерб я мог бы получить аудиенцию у Его Величества.

«Это справедливо, - ответил он, - я сам об этом с братом поговорю и прикажу тебя уведомить через давно знакомого тебе моего адъютанта Бибикова¹⁴⁴».

[Я на это покорно поклонился, а он, прощаясь со мной, еще раз произнес: «Радуюсь, поздравляю».]

[Мне не кажется, чтобы на протяжении этих воспоминаний я проявлял бы какую-то особенную неприязнь или односторонность к москалям; конечно, где только мог, я охотно отдавал им справедливость.

К одним я имел великое уважение, к некоторым даже великую тягу; но встречал я и таких, правдивый физиологический разбор которых может быть интересным и поучительным заданием? Окажется, что может воздействовать цивилизация внешняя, скверно привитая, но мертвая по духу, насколько она проявилась в формах религии, на нормандско-монгольско-славянской дичи?]

[Такими типичными людьми были два брата, Дмитрий¹⁴⁵ и Илья Бибиковы, позднее сыгравшие огромную роль в наших несчастных провинциях во время многолетнего царствования Николая.

В свою очередь о первом пришлось бы написать целый том, когда он в течение 14 лет занимался у нас уничтожением всего народного духа, как генерал-губернатор трех губерний, Киевской, Волынской и Подольской. Второй, о котором я тут вспоминаю, оставил по себе менее одиозную репутацию, однако также имел добрый запас наглой татарской хитрости и лжи!]

[Когда великий князь объявил, что прикажет меня уведомить о дне аудиенции, полученной у императора, через доброго давнего знакомого, я решил предупредить визит Елияша Бибикова и отправился к нему сам]. Знал его действительно еще полковником, присланным в Киев на следствие по какому-то делу тамошнего арсенала. Был это, как говорится, un bon vivant, страстный картежник¹⁴⁶. Я принимал его не раз на обедах и видел, что он был в очень тесных отношениях как с Михаилом Орловым¹⁴⁷, также и с Волконским, Муравьевым и Бестужевым и другими членами позднее открытого заговора; [сообщаю с уверенностью, что и он принадлежал, а по крайней мере знал о нем]. Способ же, с помощью которого он выпутался, надлежит приписать единственно великому благородству князя, при котором он служил. Говорили мне также в столице, что после 14 декаб. и ареста Пестеля Бибиков приходил к своему князю и, отдавая ему шпагу, сказал с сокрушенным видом: «Негоден я носить ее дальше, служил при вашей княжеской милости, знал о заговоре, отчасти принадлежал к нему; не отважился об этом донести…»

На что князь, не принимая поданной ему шпаги, обратился к нему с речью: «Так долго при мне служишь и еще не знаешь, что я ничем так не брезгаю, как ложью. Ты не знаешь о заговоре, не принадлежал к нему, понимаешь? Прошу в следующий раз с такими мыслями ко мне не приходить».

[Не дал себе во второй раз повторить это благородный Илья и так хорошо обо всем забыл, что когда я к нему пришел, он был так взволнован своей ролью (наверное, уважая желание князя), что хотя мы были наедине, он ко мне:]

«Какого дьявола вы впутались в эту потасовку, дорогой друг? Вы припомните, сколько мы насмехались в Киеве над этими безумными?»

[Я посмотрел на него… и ответил:

«Это хорошо, что мы одни, мы можем быть уверены друг в друге». Не знаю, захотел ли он меня понять, но дальше разговор продолжился о другом.]

Через неделю после моего освобождения из заключения, я представился на публичной аудиенции Его Императорскому Величеству Николаю в так называемом Зимнем дворце, [при этом случилось несколько забавных эпизодов.

Вначале мне удалось увидеть Юпитера на этом Олимпе без грома и молний, а случилось это так:

Произошла какая-то неожиданная ошибка церемониала: нас собрали в одной из зал дворца, которая не была для этого предназначена; входит какой-то запыхавшийся придворный и просит, чтобы мы шли за ним побыстрее тайным темным коридором, чтобы перед входом императора еще подождать и остановиться в специальной зале для приема. Итак, несемся мы таким караваном парами за нашим проводником через освещенный лампами лабиринт. В этот коридор вели сбоку какие-то лестницы из императорских комнат. Именно в ту минуту, когда наша пара проходила мимо этой лестницы, император с Великим князем Михаилом, не ожидая кого-либо встретить в этом перешейке, оба как два студента держась под руку, из носовых платков сделали себе фартучки для охраны своих белых невыразимых¹⁴⁸, и посмеиваясь, заскакали на одной ноге по ступенькам лестницы.

Но когда они нас заметили, император остановился; и я увидел, как из до этого момента наивеселейшего и приятного обличья в мгновение ока сотворилась грозная, разящая самовластная фигура.

Не рад был бы я оказаться в шкуре этого придворного, подумал тогда про себя!]

В тот день императору представлялись несколько сенаторов, а среди прочих наш соотечественник, сенатор Август Глиньский¹⁴⁹ из Романова, несколько прибывших из провинции генералов, придворных и только что пожалованных камер-юнкеров. Все это светило золотой вышивкой; я один в гражданском мундире, который Великий князь назвал «цирюльниковым», без шитья, без чина и без единого блеска орденов, держался вдали от этих ослепительных господ и остановился, как говорят в таких случаях, на задворках.

Вошел император – переговорив парой слов с Илиньским и несколькими прочими, прошел мимо остальных и прямо ко мне, стоящим последним, и с улыбкой, которая суровое обычно лицо его приятно облагородила, сказал по-французски:

«Вот как нам приходится познакомиться, вы можете быть уверены, господин граф, что я не храню никаких плохих воспоминаний о вас в моем сердце».

Я низко поклонился. Император при повторном проходе, бросая там и сям несколько слов по-русски в шеренгу стоящих, как то: «Здаров?» «Давно ли»? «Долго прабудешь?» поклонился и вышел, а за ним его свита.

Лишь тут проявилось знакомство незнакомых!.. этот ко мне подходит, этот меня где-то видел… этот удостоверяет, что давно обо мне слышал!! Одно ласковое слово господина сделало такую перемену в мыслях и взглядах этой золотисто-орденоносной толпы! Двое генерал-адъютантов наизабавнейшим способом выразили мне свою радость… от случившегося со мной счастья. Один, Николай Дымидов¹⁵⁰, с которым я когда-то познакомился в Мариенбаде¹⁵¹ подойдя ко мне, говорит: «Не поверишь как я рад, узнав в Киеве, что тебя уже увезли в Петербург, ведь этот печальный случай мог произойти на моих глазах, а как же мне это было бы горестно!» Второй, инспектировавший нас в крепости Мартынов, показывая на меня пальцем, ознакомил вопрошающих [с чувством удовлетворения от собственного благодеяния]: «Это адин из маих!» (oto jeden z moich) [и таким образом соизволил всех уведомить, что я лишь только что вышел из кутузки!]

В свою очередь я представился матери императора Марии Федоровне¹⁵², супруге царствующего императора¹⁵³, Великой княгине Елене, жене Великого князя Михаила¹⁵⁴. Первая, которую я знал с Киева, спрашивала лишь о здоровье гетманши Браницкой и давно ли я ее видел? Вторая, которая была так ослепительно прекрасна несколько лет назад, когда я впервые ее увидел в 1818 г. в день ее свадьбы¹⁵⁵, как же изменилась, [перепуганная вспышкой революции 14 декабря; заработала нервную дрожь в голове]¹⁵⁶ и не могла слишком любезно смотреть на одного из тех, кто был обвинен в соучастии в этом злодеянии! Я также едва перемолвился с ней несколькими словами, [и казалось, она с трудом обходила представляющихся ей особ – кто бы мог подумать, что эта болезненная женщина переживет своего льва?]

Третья, Великая княгиня Михайлова, княжна Вюртембергская, насколько была любезна и обходительна в частных беседах, настолько докучлива и порой несносна на публичных приемах; задавала вопросы, на которые некоторые не могли, а другие не хотели отвечать при стольких свидетелях. Во время моего представления какой-то генерал инженерии весь вспотел, разъясняя ей разницу плана фортификации Киева и Динабургской крепости¹⁵⁷; а и мне не легко пришлось ответить на вопрос княгини: какие в Киеве сохранились исторические следы двух народов, русского и польского? Также чья воля, сильнейшая чем императора, не выбрала Киев для жительства императрицы Елизаветы (как она сама желала) вместо Таганрога?¹⁵⁸

«Мы не имели бы возможно нашего ужасного несчастья оплакивать!», делая аллюзию на Таганрог, в котором умер император Александр и где по совету Аракчеева¹⁵⁹ императрица Елизавета была вынуждена выбрать себе зимнее жилье.

Конец следствия и политический суд в государственном деле наступили лишь через полгода после моего выхода из заключения. Из тогдашних газет известно, скольким и кому назначены смерть позорная, кому смерть гражданская, или каторжные работы в рудниках Сибири! Кто был приговорен к изгнанию в ближние сибирские губернии, а кто к домашнему аресту и полицейскому надзору. Добавлю о смертной казни, якобы упраздненной в российском законодательстве при Екатерине¹⁶⁰ для возвращения ее в дело о государственном преступлении. Император Николай созвал чрезвычайный государственный суд (в жанре Lit de justice)¹⁶¹, в котором, однако, сам не председательствовал. Этот суд сложился не только из трех наиглавнейших верховных властей империи, то есть синода, государственного совета и сената, но и из назначенных в него всяких отставных старых генералов * армии, или гражданских начальников равного уровня¹⁶². Эти-то отцы отчизны пожелали на этот раз виселицу, а поскольку местные палачи сноровисты только в казни кнутом, так как веревки уж несколько десятилетий не употребляли, то вешающего палача пришлось привозить из Финляндии¹⁶³.

12.Станислав Романович Лепарский гравюра Л.А.Серякова.jpg

C.Р. Лепарский

Так закончилась эта страшная политическая трагедия! Многие семьи в столице и в стране были охвачены тяжким трауром! Русские женщины в целом сыграли прекрасные роли супруг, верных до наивысшей самоотверженности! Дамы наипервейшего рода, такие как: жена Сергея Трубецкого (графиня Лаваль)¹⁶⁴, жена Никиты Муравьева, графиня Чернышева¹⁶⁵, Мария Раевская, жена Сергея Волконского, оставившая сына, которого единственно любила¹⁶⁶, все отправились в Нерчинск, вопреки просьбам семей и угрозам якобы милостивого правительства!¹⁶⁷

Зная все, что их ожидало, разделили судьбу своих мужей, то есть работу с тачкой!¹⁶⁸ и сермягу неволи! Провидение руководило и на том конце света, комендантом рудника был поляк, генерал Лепарский!¹⁶⁹, добрый и учтивый человек, который облегчил и смягчил им много неприятных минут.

Рядом с чудесной самоотверженностью женщин, какой был вид отвратительной подлости мужчин! Не одни пожертвовали братьями или родственниками, сосланными на вечное изгнание, подписывались в своей верности царю, ища наградной ленточки или дополнительной нашивки на мундире, а я знал к сожалению отца, который потерял в этом деле троих сыновей… человека в некотором роде обладающего просвещением и разумом, который в честь покойников написал стихами сказочку о трех посаженных лаврах, которые ему буря сломала, но как московский сенатор и за деньги царя Николая долго путешествовал по Италии.¹⁷⁰

* В России гражданские мундиры были различные в каждой провинции. Киевская имела мундир зеленый с ярко-синим, а отвороты оранжевые. Тогда как Крымская не менее кричащая, ибо зеленая с черным, с кроваво-красными галунами (примечание мемуариста).

** В числе приглашенных генералов находился пожилой уже француз, граф де Ланжерон¹⁷¹ , известный своей рассеянностью. Это был суровый человек, в свое время, возможно, мужественный офицер, но как всякий иностранец, который отказался от собственной родины для заработка или карьеры на чужбине, к обеим становится безразличным. Во время долгого разбирательства дела в комиссии он задумался о чем-то другом, а когда секретарь по очереди пришел к нему спрашивать его мнение, Ланжерон, как бы внезапно разбуженный, спросил его в свою очередь: «Что там решили?» Секретарь доложил, что одни высказываются за отнятие гражданских прав и вечную ссылку на каторжные работы; другие хотят пять главнейших заговорщиков повесить. На эти слова француз, как бы возмущенный, бьет кулаком об стол и медленно повторяет слова: «Повесить! Как? Повесить?» Удивленные, все ожидали какого-либо энергичного протеста, но он, приемный Pater Patriae¹⁷², через минуту раздумья махнув рукой, произнес по-французски: «Боже мой, повесить!» (примечание мемуариста).

Примечания к главе XII

¹⁴⁴ Бибиков Илья Гаврилович (1794-1867), полковник, участник войны 1812 года и заграничных походов, впоследствии – генерал, адъютант великого князя Михаила Павловича. Был членов Союза Благоденствия, однако был помилован Николаем I и не подвергался аресту («Высочайше повелено оставить без внимания»). Впоследствии С 15 марта 1850 года по 10 декабря 1855 года — начальник Северо-Западного края и Виленский губернатор. Как генерал-губернатор в Вильно, в 1850—1855 годах также исполнял обязанности по управлению учебными заведениями Виленского учебного округа. Председатель Виленского цензурного комитета в 1850—1854 годах.

Д.Г. Бибиков

¹⁴⁵Бибиков Дмитрий Гаврилович (1792-1870), старший брат предыдущего. Участник войны 1812 года, во время Бородинской битвы потерял руку. После этого перешел на гражданскую службу и при Николае I занимал различные важные посты в администрации; в частности с 1837 года занимал должность киевского, волынского и подольского генерал-губернатора. В польской среде оставил по себе дурную память, так как энергично боролся с польским дворянством в крае и его культурным влиянием, а также руководил расследованием по делу организации Шимона Конарского на Украине (в 1838-1839 годах). При этом, однако, пытался улучшить положение крестьян в регионе «мерами, исходящими от верховной власти», разработал инвентари, регулирующие отношения между крестьянами и помещиками.

¹⁴⁶Однако в воспоминаниях Эразма Стогова, который наблюдал Бибикова позднее в Киеве как раз в должности генерал-губернатора, как раз сказано, что тот не был картежником: «Бибиков рано поступил в гусары, постоянно был адъютантом, не был пьяницей, не был картежником, но всю жизнь был поклонник хорошеньких женщин. Наук он не знал никаких, говорил по навыку по-французски и по-немецки, замечательно недурно говорил по-русски, но писать не умел ни на одном языке». (Стогов Э.И. Записки жандармского штаб-офицера эпохи Николая I. М., 2003)

¹⁴⁷Орлов Михаил Федорович (1788-1842), генерал-майор, активный участник ранних декабристских организаций, руководил Кишиневской управой Союза Благоденствия. После разгрома управы в 1822 году (процесс В.Ф.Раевского) отошел от участия в движении. Однако накануне восстания 14 декабря 1825 года назначенный диктатор восстания С.П.Трубецкой написал письмо Орлову в Москву, предлагая ему принять руководство восстанием. Орлов был арестован и привлечен к следствию, провел в крепости несколько месяцев и был освобожден благодаря вмешательству своего брата А.Ф.Орлова, любимца Николая I, впоследствии начальника III отделения. После освобождения был уволен от службы и жил в своей деревне под надзором полиции, впоследствии – в Москве. Жена М.Ф.Орлова – Екатерина Раевская, старшая дочь генерала Н.Н.Раевского, сестра Марии Волконской.

¹⁴⁸«Эвфемистическое обозначение панталон, кальсон «невыразимые», появившееся в русском литературном языке второй четверти XIX в., соответствует английскому inexpressibles, (ср. также калькированные снимки в франц. inexpressibles, немецк. die Unaussprechlichen; см. B. Unbegaun. Le calque dans les langues slaves // Revue des études slaves, t. XII, fasc. 1 et. 2, 1932, р. 10). У Тургенева в повести «Несчастная»: «Его бухарский халат разъехался спереди, и обнаружились препротивные нижние невыразимые из замшевой кожи». У Маркевича в «Вагоне»: «Я никого, разумеется, ни чаял встретить, и костюм мой поэтому был самый, так сказать, первобытный: желтые турецкие туфли, de babouches, на голых ногах, над ними нечто невыразимое, целомудренно объяснил рассказчик, — des inexpressibles из полотна и затем, такой же полотняный балахон» (Михельсон, Русск. мысль и речь, 1, с. 644). У И. С. Тургенева в очерке «Пэгаз» (1871): «Выхожу — и вижу — за калиткой — человека дурно одетого с разодранными невыразимыми, а перед калиткой Пэгаз в позе победителя».

В «Записках» проф. Д. И. Ростиславова о рязанской бурсе сл ово инекспресибли постоянно употребляется как иронический эвфемизм при описании учебной порки. «При сеченьи нас сначала не всегда вполне обнажали, оставляя не снятыми инекспресибли...»; «Минимум состоял из 15—20 ударов. Этот minimum не только при холщевых, но и при моих тяжелых инекспресиблях был гораздо больнее, нежели пять даже по обнаженному телу. Потом, если завороченные на спину рубаха или платье упадут на инекспресибли, оттого что начнешь сильно двигаться и поднимать голову от боли, то почти всегда являлись держатели, которые уже снимали инекспресибли» (Русск. старина, 1884, июль, с. 88). Ср. также: «Старший, полагая, что ему велят сечь, ударил лозою.., но не сняли инекспресиблей. ”Ах ты!., — заревел Родосский, — да разве я велю тебе сечь портки?“» (Русск. старина, 1893, январь, с. 135).» (см. В.В.Виноградов. История слов. М., 1994)

А. Илиньский

¹⁴⁹ Август Илиньский (Józef August Iliński, Август Иванович Илинский;1766-1844), в тексте Олизара вначале ошибочно назван Глиньским, второй раз Илиньским – возможно, это опечатка публикатора. Действительный тайный советник, сенатор, камергер. Уроженец и владелец местечка Романов (ныне поселок городского типа в Житомирской области в Украине). После третьего раздела Речи Посполитой принял российское подданство, занимал различные должности. В 1805 году на свои деньги основал в Романове первое в Российской империи училище для глухонемых. Благодаря ходатайству Илиньского перед императором Павлом I был освобожден из тюрьмы в Шлиссельбурге Игнаций Потоцкий – один из авторов польской конституции 3 мая 1791 года.

¹⁵⁰ Возможно, имеется в виду Демидов Николай Иванович (1773-1833) (у Олизара в оригинале – Dymidow), генерал-адъютант, участник русско-шведской войны 1808-1809 годов, сенатор. В январе—феврале 1826 года совершил инспекционную поездку в Житомир и Киев в связи с восстанием Черниговского пехотного полка и для расследования по делу о тайных обществах (вероятно, именно тогда «разминулся» с Олизаром). В дальнейшем директор Пажеского корпуса и других военно-учебных заведений.

¹⁵¹ Мариенбад – курорт в Австрийской империи, в исторической области Богемия, имеющий минеральные источники (в настоящее время Манианске-Лазне в Чехии). Олизар побывал там во время своих путешествий за границей в конце 1810-х годов.

¹⁵²Мария Федоровна (урожденная София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская; 1759- 1828); вдова Павла I («вдовствующая императрица»), мать императоров Александра I и Николая I. Занималась развитием благотворительных и сиротских заведений.

¹⁵³Александра Федоровна (урожденная принцесса Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская; 1798 - 1860) — российская императрица, жена Николая I, мать будущего императора Александра II

В. Кн. Елена Павловна

¹⁵⁴Елена Павловна, великая княгиня (урожденная принцесса Фредерика Шарлотта Мария Вюртембергская; 1806- 1873), жена великого князя Михаила Павловича. Активно занималась общественной, меценатской и благотворительной деятельностью, одна из основательниц Крестовоздвиженской общины сестер милосердия; горячая сторонница либеральных преобразований, она была хозяйкой салона, в котором обсуждались и готовились Великие реформы 1860-х годов

¹⁵⁵На самом деле свадьба Александры Федоровны и тогда еще великого князя Николая Павловича состоялась 1 июля 1817 года, в церкви Зимнего дворца. Не очень понятно, где и когда мог ее увидеть Олизар, которого в то время не было в Петербурге – возможно, он ее встречал в период ее помолвки за границей.

¹⁵⁶Во время восстания 14 декабря 1825 года Александра Федоровна пережила сильный нервный испуг за своего мужа и своей семьи и после этого страдала нервным тиком лица. Из-за ее болезни пришлось даже несколько раз откладывать официальную коронацию Николая I. В дальнейшем императрица также отличалась болезненностью и часто уезжала лечиться на европейские курорты, однако она пережила мужа на шесть лет.

¹⁵⁷Динабургская крепость – крепость в уездном городе Динабург Витебской губернии (в настоящее время – г.Даугавпилс в Латвии), начала строиться по приказу Александра I в 1810 году для укрепления западной границы Российской империи. Расположена по обеим берегам реки Западная Двина (Даугава). Во время войны 1812 года была повреждена. Дальнейшие работы по её сооружению проводились под руководством специалистов Инженерного департамента Военного министерства, достраивалась и перестраивалась вплоть до 1870-х годов.

¹⁵⁸ Причиной поездки Таганрог Александра I в Таганрог была болезнь императрицы Елизаветы Алексеевны, которой врачи прописали пребывание на юге – однако в источниках нигде не говорится о желании Елизаветы Алексеевны поехать в Киев. Ей рекомендовали ехать в Крым, однако Александр I выбрал Таганрог, который посетил еще ранее в мае 1818-го во время путешествия по Югу России и остался доволен городом; император посчитал Таганрог во всех отношениях удобным для супруги. Елизавета Алексеевна согласилась с выбором мужа.

¹⁵⁹Аракчеев Алексей Андреевич (1769-1834), государственный и военный деятель, пользовавшийся особенным доверием Александра I, особенно во второй половине его правления. Занимал различные должности, в том числе с 1812 года – начальника Императорской канцелярии, и с 1817 года – начальника военных поселений. С именем Аракчеева связывают реакционные тенденции последних лет царствования Александра I. Нет, однако, никаких определенных данных о том, что именно по совету Аракчеева императорская чета отправилась в Таганрог.

¹⁶⁰Формально смертная казнь в России была отменена указами Елизаветы I от 1743, 1753 и 1754 годов. «Натуральная смертная казнь» должна была заменяться на «политическую» со ссылкой в каторжные работы, а для непривилегированных сословий также на наказание кнутом (что часто было равносильно смертной казни). Такое же положение сохранялось и при Екатерине II, однако, несмотря на отмену смертной казни в отношении общеуголовных преступлений, ее применяли, в частности, к Мировичу (за попытку освобождения Иоанна Антоновича), к руководителям восстания Пугачева и др.

¹⁶¹ Lit-de-justice (фр.; дословно “ложе справедливости») — торжественное заседание французского (парижского) парламента времён Старого порядка (до Великой Французской революции), в присутствии короля и пэров, обязывавшее парламент вносить все королевские постановления в свой реестр и лишавшее их возможности протеста. Название произошло от того, что над королевским троном в углу зала нависала сень (балдахин), что придавало трону сходство с ложем.

¹⁶²Верховный уголовный суд – особый чрезвычайный судебный орган, образованный специально для суда над декабристами после завершения следствия. Указ Сенату 1 июня 1826 г. определял состав Верховного уголовного суда, в который вошли 18 членов Государственного совета, 36 – Сената, 3 – от Синода, и 15 высших военных и гражданских чинов. Хотя формально Николай I не входил в число членов суда, фактически он руководил всеми его действиями.

¹⁶³ Слухи о том, что для казни был приглашен палач из Финляндии или Швеции, ходили в русском обществе, однако, скорее всего, эти слухи не соответствуют действительности. Имя палача, впрочем, нигде в источниках не упоминается. Известно, что проектированием и постройкой виселицы занимались английский архитектор Герней и полицмейстер полковник Постников (который затем распоряжался самой казнью). Герней и Постников построили вначале «учебную модель» виселицы и испытывали ее на территории Петербургской городской тюрьмы (см. «Декабристы-литераторы в воспоминаниях современников», 1980, том 2)

¹⁶⁴ Трубецкая Екатерина Ивановна (1800-1854), урожденная графиня Лаваль, дочь французского эмигранта, с 1820 года – жена князя С.П.Трубецкого, одного из руководителей Северного общества декабристов. Первая среди жен декабристов подала прошение и последовала за мужем в Сибирь. Умерла в ссылке в Иркутске.

¹⁶⁵Муравьева Александра Григорьевна (1804-1832), урожденная графиня Чернышева, в 1823 году вышла замуж за декабриста Никиту Муравьева. После осуждения мужа последовала за ним в Сибирь, оставив у свекрови, Е.Ф.Муравьевой, троих малолетних детей. Умерла на каторге в Петровском заводе.

¹⁶⁶ Мария Волконская была второй среди жен декабристов (после Е.И.Трубецкой), которая поехала в Сибирь за мужем, преодолев колоссальное сопротивление своей семьи. Своего единственного сына Николая, которому было меньше года, она оставила у родственников, через полтора года ребенок умер

¹⁶⁷Несмотря на то, что действующее законодательство о ссылке не запрещало женам ехать к осужденным мужьям, однако для выезда жен декабристов правительство чинило многочисленные препятствия, по каждому прошению необходимо было личное разрешение Николая I. Женщинам запрещалось брать с собой в Сибирь детей, рожденных до ссылки, поэтому некоторые были вынуждены оставить детей на попечение родственников.

¹⁶⁸«Работа с тачкой» - это, в какой-то степени, поэтическое преувеличение. Непосредственно в Нерчинских рудниках работали восемь декабристов, первыми отправленными в Сибирь, среди них С.П.Трубецкой и С.Г.Волконский, к которым как раз в это время приехали из жены. Остальные осужденные, в том числе те, к которым впоследствии приехали жены и невесты (всего в Сибирь приехали 9 жен и 2 невесты), были собраны в Читинском остроге, а впоследствии (в 1830 году) переведены в тюрьму в Петровском заводе, и никогда не были задействованы на рудничных и тяжелых заводских работах. Однако надо заметить, что образ «осужденного с тачкой» широко распространен именно в польской мемуаристике и публицистике того времени, см.например стихотворение Мицкевича «К русским друзьям»:

…Бестужев! Руку мне ты протянул когда-то.

Царь к тачке приковал кисть, что была открыта

Для шпаги и пера. И к ней, к ладони брата,

Пленённая рука поляка вплоть прибита...

(пер.Якобсона)

(Хотя Александр Бестужев, к которому обращены эти строки, не был даже на каторге). Среди польских политических ссыльных (осужденных, в частности, за участие в восстании 1830-1831 годов) впоследствии некоторые действительно отбывали наказание в рудниках и на заводах, но обычно «тяжелые работы» продолжались недолго, чаще образованных ссыльных использовали для работы в канцелярии, бухгалтерии и др.

¹⁶⁹Лепарский Станислав Романович (1754-1837), генерал, поляк по происхождению, в 1826-1837 годах занимал должность коменданта Нерчинского управления – особого органа, созданного специально для надзора за декабристами на каторге и в ссылке. Оставил по себе добрую память среди большинства декабристов и их жен, многое сделал для облегчения положения заключенных. Умер в Петровском заводе, на его могиле установлен памятник, деньги на который по подписке собрали сами декабристы.

¹⁷⁰Речь идет об Иване Матвеевиче Муравьеве-Апостоле (1762-1851). Русский дипломат, писатель, сенатор, отец трех братьев декабристов – Матвея, Сергея и Ипполита. В мае 1826 года получил свидание с сыновьями Матвеем и Сергеем в крепости, после этого выехал за границу с семьей (второй женой и детьми от второго брака). Историки отмечают, что Ивану Матвеевичу, возможно, было сделано властями специальное предложение уехать, в том числе потому, что Сенат должен был участвовать в вынесении окончательно приговора по делу. Официально он был «уволен по болезни в чужие края» и выехал за границу еще до казни Сергея, жил в Вене и Флоренции, до 1847 году числился в списках «неприсутствующих» сенаторов. В Россию вернулся в конце 1840-х годов. Вернувшись, он посадил в своем имении Хомутец на Украине три дерева в память о своих сыновьях, и написал (тогда же или раньше) элегию на древнегреческом языке, вот ее подстрочный перевод: "Три лавровые дерева, предмет гордости посадившего их, полны силы и прелести юной красы, росли, сплетаясь ветвями и устремя верхи свои к небу, стояли крепко, прямо и были славой отчизны. Но Зевс грянул Перуном - неслыханное дело! - в дерева, посвященные Фебу, и поразил их до корня! Они потеряли красу свою и теперь повержены на той земле, которую должны были любить и защищать. Какая же участь того, кто их посадил?.. Осиротевшая глава его лежит под их пеплом!.."

Известен также стихотворный перевод поэта-декабриста Федора Глинки:

И.М. Муравьев-Апостол

Три юные лавра когда я садил,

Три радуги светлых надежд мне сияли;

Я в будущем счастлив судьбою их был...

Уж лавры мои разрослись, расцветали.

Была в них и свежесть, была и краса,

Верхи их, сплетаясь, неслись в небеса.

Никто не чинил им ни в чем укоризны.

Могучи корнями и силой полны,

Им только и быть бы утехой отчизны,

Любовью и славой родимой страны!..

Но, горе мне!.. Грянул сам Зевс стрелометный

И огнь свой палящий на сад мой послал,

И тройственный лавр мой, дар Фебу заветный,

Низвергнул, разрушил, спалил и попрал...

И те, кем могла бы родная обитель

Гордиться... повержены, мертвы, во прах,

А грустный тех лавров младых насадитель

Рыдает, полмертвый, у них на корнях!..

Это стихотворение при жизни Ивана Матвеевича не было опубликовано и ходило в списках – возможно, в списках его видел и Олизар. Впервые оно было опубликовано в русском переводе только в 1869 году. Грустный парадокс заключается в том, что старший сын, Матвей (1793-1886), все эти годы был жив и находился в ссылке в Сибири, и отец практически не оказывал никакой помощи своему сыну и не поддерживал с ним отношений. Олизар, возможно, намекает на то, что Иван Матвеевич на свои путешествия получил деньги от правительства, хотя точных подтверждений этому нет. Непонятно, почему Олизар говорит о «трех покойниках» - возможно, он не знает о том, что Матвей был жив (с Матвеем лично он, по-видимому, не был знаком), либо это просто образное выражение

12Александр Федорович Ланжерон портрет работы Джорджа Доу, из Военной галереи в Зимнем дворце.jpg

А.Ф. Ланжерон

¹⁷¹Ланжерон Александр Федорович (1763- 1831), французский эмигрант, во время революции в 1790 году переехал в Россию, где поступил на военную службу, участник войн со Швецией, Турцией, войны 1812 года и заграничных походов. Был назначен членом Верховного уголовного суда. Документы свидетельствуют о том, что Ланжерон также голосовал за смертную казнь осужденным вне разрядов. Протокол Верховного уголовного суда от 29 июня 1826 года включает вопрос: «Какому наказанию подлежат подсудимые, коих вины… не входят в общие разряды?...» 19 членов (приводится список, включая Ланжерона) голосуют за формулировку: «поступить по 1-му пункту сентенции 1775 года о Пугачеве, т.е.четвертовать, голову взоткнуть на кол, части тела разнести по 4 частям города, положить на колеса, а после на тех же местах сжечь». (Восстание декабристов, том 17, стр. 143-144) . В неопубликованных баллотировочных листах при голосовании о судьбе П.И.Пестеля Ланжерон пишет: «Оставить его в неразряды согласно утвержденному мнению общего присутствия. Граф Ланжерон» (см. здесь ). Из всех членов Верховного уголовного суда против смертной казни голосовал только адмирал Н.С.Мордвинов.

¹⁷²Pater Patriae (лат.) – «Отец Отечества». Почетный титул, который получил от римского сената Цицерон после подавления им заговора Катилины. Впоследствии этот титул был дан римским сенатом императору Августу. В России титул «Отца Отечества» был присвоен сенатом Петру Первому после победы над Швецией и заключения Ништадского мира

ГЛАВА XIV

Покидая Петербург, я пожелал также увидеть Москву, куда сам по себе, по доброй воле, никогда бы, как говорится, не выбрался. Новая жертва Марии, решившей разделить судьбу своего мужа, хотя бы наигоршую, укрепила романтический настрой моего сердца, и я почувствовал потребность в добровольном отшельничестве. Я собирался, упорядочив дома важнейшие дела, вновь уехать жить в свое крымское имение. Чтобы заодно заняться полезной работой и не дать себе одичать, решил взять с собой из Петербурга какого-нибудь англичанина, специального секретаря и товарища в путешествии, чтобы у него научиться его языку. Я обратился за этим к доброй знакомой, отлично владеющей этим языком, княгине Изабелле Гагариновой, урожденной Валевской¹⁷³, чтобы мне такого индивидуума порекомендовала. Через несколько дней явился ко мне довольно молодой и приятный человек с рекомендацией от княгини, некто P. Knight, с охотой готовый к путешествию, быстро соглашается на все условия нашего договора, просит только несколько дней для выправки паспорта и урегулирования своих интересов на месте. Довольный находкой англичанина, сама фамилия которого для начала уже была лекцией о том, что Knight необходимо читать как Найт, еду я, наконец, с ним в Москву. Недалеко от Вышнего Волочка встречаюсь с В. князем Михаилом, который там производил какую-то ревизию и также ехал в Москву.

14 Изабелла Гагарина (Валевская) (портрет работы Сергея Зарянко, 1850-е годы).jpg

И. Гагарина

Конечно, я останавливаю свою повозку, когда он к нам подъехал, и мы отдаем ему поклон. Как потом оказалось, это была несчастливая любезность.

Великий князь три дня забавлялся в этой столице; прибыв туда на следующий день, я сразу иду к его адъютанту Бибикову, спрашивая его, нет ли у меня возможности засвидетельствовать свое уважение Его Высочеству, которому я столь многим обязан и благодарен.

Выезжая из Петербурга, и зная, что жена еще находящегося в заключении Михаила Орлова (и старшая дочь генерала Раевского) находилась в Москве и что я мог бы ей устно привезти вернейшие известия о судьбе ее мужа, пошел к брату ее мужа графу Алексею Орлову, который отличился в своей верности царю и начинал пользоваться большой популярностью.

Он принял меня вежливо и поручил успокоить золовку о судьбе ее мужа, за которой он следил. «Скажите ей, - добавил, - что ее муж не может рассчитывать на дальнейшую карьеру, но что он не будет, по крайней мере, находиться с другими в Сибири!»

Итак, я решил устное поручение гр. Алексея передать его золовке, провести у нее вечер, а на следующее утро выехать из города. Но там мне встречаются новые хлопоты: когда я рассказываю о неудачной встрече, несчастливом сходстве моего англичанина с Завадовским, и насколько это мне повредило во мнении В. князя, госпожа Орлова расспрашивает об этом Найте, а на мои ответы говорит: «насколько мне известно, это один и тот же, он служил в доме у графа Орлова, и я вам скажу даже, что с ним дурно расстались, и что над ним нависают серьезные подозрения; из-за пропажи каких-то брильянтов!... Будьте бдительны!» А я как раз имел на 300000 рублей драгоценностей в шкатулке, которую княгиня Юсупова¹⁷⁴ посылала через меня своей сестре, графине Браницкой! Объял меня великий страх; я возвращаюсь побыстрее в свое жилье, заглядываю первым делом в шкатулку, драгоценности там! Но через минуту размышления я решаю, что лучше здесь расстаться со своим учителем. – Призываю его и деликатно ему объясняю, что мне рассказали о его прошлом.

На это потекли у него из глаз слезы. – «Нет, ответил он, кто рассказал, кто так судит, тот солгал; я стал, как многие иностранцы, жертвой оговора – в моей стране я был драматическим актером, имел талант к декламации. Вызвали меня как учителя языка за приличное, может даже за большое жалованье. Бросил я свою профессию в поисках лучшей судьбы; но вместо парнишек для ученья дают мне маленьких детей, чтобы я был их нянькой! Я согласился и на это, но увидел далее, что, превратившись из учителя в няньку, мог бы вскоре опуститься и до низшей службы, после первого недолжного полученного приказа, означающего обязанности, не согласные с моим достоинством.

14 Александра Васильевна Браницкая (портрет работы И.Грасси, 1793 год.jpg

А.В. Браницкая

Это могло быть правдой; однако после двух известных неприятностей я потерял интерес к Найту, и учтиво его наградив, отослал в Петербург. На этом незначительном происшествии закончился мой запланированный английский! Отнюдь не судьбу следует обвинять в этом, а лень моей воли, которая у меня, как и у многих других, всегда причиной недостигнутых добрых целей!

Услышав советы Бибикова, я выехал наутро из Москвы – мешок, этот незабвенный мешок бумаг, отданный мне следственной комиссией, ехал со мной, привязанный под козлами ямщика. К сожалению, упомянутый мешок оторвался ночью между Тулой и Орлом при ударе кибитки на какой-то выбоине; погруженный в сон, я увидел лишь в Орле, что мешок потерян, а в числе этих бумаг была моя переписка с Фелиньским¹⁷⁵, о которой я беспокоился; я уведомил письменно смотрителя почтовой станции в Орле, чтобы если почтальон найдет мешок, то спрятал бы его у себя, пока я не востребую его из Киева.

Но мне в голову прийти не могло, чтобы эта потерянная вещь могла быть причиной моего повторного ареста и дальнейших преследований в течение семи с лишним лет!

К несчастью, этот мешок нашелся не почтальоном, а каким-то простым мужиком; там в поисках денег он приметил разные блестящие масонские знаки¹⁷⁶; принимая их за какую-то казенную собственность, он не оставил это себе, а отдал исправнику, который при рапорте отослал мешок губернатору. Губернатор, вычитав в масонских патентах мое имя, а там же найдя удивительным образом оторвавшиеся печати следственной комиссии, сделал из этого выводы, что бумаги были предназначены туда, и отослал вновь при рапорте несчастливый corpus delicti¹⁷⁷ в ту же комиссию в Петербурге.

Итак, собиралась надо мной новая тучка преследований, о которой я ничего не знал, а развлекшись несколько дней в Киеве, устремился домой, чтобы своим присутствием утешить нескольких друзей и верных слуг. Я также спешил и в свой костел, к уважаемому отцу настоятелю, и к достойному домашнему доктору, ибо рад был провести с ними немного времени перед своим отъездом на повторное отшельничество в Крыму.

Примечания к главе XIV

¹⁷³Гагарина Изабелла Адамовна (1800-1886), урожденная Валевская, падчерица генерала графа И.О.Витте (1781-1840), замужем за князем С.С.Гагариным (1795-1852), директором Императорских театров. В молодости Изабелла славилась своей красотой, одно время к ней сватался П.И.Пестель, однако брак не состоялся. Впоследствии занималась благотворительностью, основала католический сиротский приют для девочек в Петербурге.

¹⁷⁴ Юсупова Татьяна Васильевна (1769-1841), урожденная Энгельгардт, сестра графини А.В.Браницкой, младшая из пяти сестер Энгельгардт – племянниц князя Потемкина. В первом браке замужем за М.С.Потемкиным, во втором браке с 1793 года замужем за князем Н.Б.Юсуповым. Имея огромное состояние, Юсупова увлекалась коллекционированием драгоценных камней. В ее коллекции находились известный бриллиант, по своей величине и красоте названный Полярной звездой, серьги королевы Марии Антуанетты, алмаз Аль-дебаран, жемчужная и алмазная диадема королевы Неаполитанской, супруги Мюрата Каролины, знаменитая жемчужина, Перегрина, которую в 1620 купил король Филипп II Испанский и другие известные драгоценности.

14 Алоизий Фелиньский (Рисунок Польсковского из иллюстрированного еженедельника за 1862 год.jpg

А. Фелиньский

¹⁷⁵ Фелиньский Алоизий (Felińsky Alojzy; 1771-1820), польский поэт, драматург, переводчик, теоретик литературы. Во время восстания 1794 года – адъютант и секретарь Т.Костюшко. В 1818-1820 годах был директором и профессором польской литературы в Кременецком лицее в Подолии. В Кременецком лицее в то время учились многие деятели польской культуры, интеллигенция, будущие члены тайных обществ (Олизар учился в этом же лицее в 1808-1814 годах). Фелиньский известен как автор ряда трагедий в стиле классицизма на сюжеты из польской истории, а также ряда патриотических песен, в том числе «Гимна на годовщину провозглашения Королевства Польского», который был впоследствии переделан в знаменитый гимн «Боже, который Польшу…» («Boże coś Polskę...»), доживший до наших дней. Олизар в юности дружил с Фелиньским и переписывался с ним, а впоследствии занимался разбором его архива и изданием его произведений.

¹⁷⁶Олизар был членом масонских лож «Совершенная тайна» в Дубно и «Увенчанная добродетель» в Киеве. С.С.Ланда указывает также, что Олизар еще в 1818 году вступил в члены киевской масонской ложи «Соединные славяне», где вскоре стал одним из руководителей. «Именно об этом времени писал в своих воспоминаниях С.Волконский, ошибочно назвавший Олизара Оливером: «Тогда господствовал в обоюдным убеждениях соединенный славянский элемент, и это я подкреплю не одними моими воззрениями: в то время учредилась в Киеве масонская ложа под именем Les slaves réunis («Соединенные славяне») – одно это название доказывает наклонность общую к соединению. Le grand Maître de la chaise («Мастер стула») был поляк, губернский предводитель дворянства киевской губернии, граф Оливер… а члены были без разбору и русские и поляки, и дружно, по-братски подавали друг другу руку (Записки С.Г. Волконского – цит. по Ланда С.С. Мицкевич накануне восстания декабристов // Литература славянских народов, вып.4, М., 1959)

¹⁷⁷Corpus delicti (лат.) – юридический термин, означающий вещественные доказательства или улики преступления/p>

ГЛАВА XV

Едва протекло две недели, как получаю эстафету от киевского губернатора, уже знакомого Ковалева¹⁷⁸, взывающего, чтобы я немедленно к нему приехал и поскорее ему показался, почтенный этот человек поприветствовал меня словами:

«Любезнейший граф! Новое несчастье!

Что такое? Спрашиваю, -

«Приказали мне препроводить вас в Киев, удерживать на месте и иметь перед глазами для дальнейшего распоряжения в соответствии с приказами, которые получат от в. князя Константина из Варшавы? Но это, наверное, вскоре выяснится, добавил он учтиво, желая утешить. Этот новый арест был мне горек, но я его не опасался, не мог представить себе, что он был последствием запроса из закрытого уже Петербургского следственного комитета в действующую еще Варшавскую комиссию¹⁷⁹.

15.Петр Францишек Потоцкий (портрет работы Казимира Войняковского).jpg

П. Потоцкий

Товарищами этого местного ареста я имел нескольких почтеннейших жителей, среди них гр. Петра Потоцкого¹⁸⁰ - старосту щижецкого¹⁸¹, Францишка Харленского¹⁸² - бывшего киевского председателя уголовной палаты, и Станислава Федоровича¹⁸³, владельца доброй шляхетской деревни, всеобщего любимца; он слыл за очень знающего лекаря от Бога; хотя не патентованный, но прослушавший академические медицинские курсы в Вильно, за свое любительство он был вынужден заплатить втридорога медицинским чиновникам.

Для чего нас держали в Киеве и по чьему приказу? Для всех это было загадкой, вероятно, однако, что кем-либо произнесенное имя на Петербургском или Варшавском следствии было достаточным поводом, чтобы задержать эту особу и иметь ее под рукой.

Потоцкому в это время было уже более 80 лет, энергия этого характера, соединенная с подлинной аристократической гордостью давнего авторамента¹⁸⁴ , были совершенно замечательны. Не забывал он никогда, что принадлежал к гербу Пилява¹⁸⁵, что происходил из примасовской линии¹⁸⁶, что был послом Речи Посполитой в Стамбуле, а потом в течение многих лет киевским губернским маршалом.

Управление его, возможно, было не столь выгодным, сколько достойным, с аристократическим размахом решал он многие вещи, а особенно перед московскими властями, что ему добавило немало недругов в этой среде. При нем был секретарь, итальянец родом, человек способный, но злобный. Он-то, редактируя русские письма, которые Потоцкий, не понимая толком, доверчиво подписывал, не одному ему оказал плохую услугу в глазах высшей власти, даже во времена императора Александра.

Арест наш киевский был только на словах, следовательно, легкий; мы могли между собой и со всеми общаться, а поскольку старик Потоцкий был немного нездоров и очень одинок, приятно мне было за ним ухаживать. В минуты доверительной беседы он рассказывал мне о делах прошлого, о своем печальном положении в роли посла Речи Посполитой при Великой Порте в царствование настолько недееспособного короля!¹⁸⁷

Он пенял Станиславу Малаховскому¹⁸⁸, который его победил на выборах маршалка Великого Сейма¹⁸⁹, что тот плохо сориентировался, когда король примкнул к Тарговице¹⁹⁰ . «Я бы в таком случае, сказал он, провозгласил бескоролевье¹⁹¹ , а народ первому деятельнейшему еще смог бы доверить судьбы своего дальнейшего бытия!»

Не допрашивали нас ни о чем, были мы только, как один из нас выразился, «в запасе для повешения!»

Потоцкого, однако, один раз спрашивали по требованию варшавской комиссии, знал ли он о Патриотическом союзе и его целях? Естественно, он ответил отрицательно; однако как дошло до него известие, что Яблоновский плачется в показаниях и всех в это впутал, разгневанный старик хотел казнить доносчика: написал, вопреки усиленным просьбам нашим, особое письмо губернатору, представляя, что ему Яблоновский о каких-то своих проектах болтал, и что он сурово его за них разгромил, чтобы почтенных людей не баламутил. Ковалев, как я сказал, был добрый человек, удалось нам, следовательно, этот каприз старца сделать для него безвредным. Вскоре потом отпущенный также из Киева и вернувшийся в свою сельскую резиденцию в Белиловку¹⁹², он вскоре закончил жизнь, повторяя постоянно:

«Они настолько воры, что сумели у меня украсть последнюю весну, которую добрый Бог очень хотел мне предоставить! Семья Харленского, одновременно со мной арестованного, меня также очень обихаживала; он был женат на Грохольской, сестре Адольфа и Игнация¹⁹³ (имевшего несчастный поединок с князем Эдвардом Любомирским¹⁹⁴, в котором последний погиб); панна имела большое приданое, на лицо красивая, но хворая; была в опасном положении, когда ее мужа отвезли в Киев, написала завещание на случай несчастливой развязки, которой имела повод опасаться, и доверила его мне, прося, чтобы при необходимости я был исполнителем ее последней воли. Я не мог отказать ей в таком доверительном поручении, но тут приходит из Варшавы приказ, чтобы меня единственного немедленно доставить в тамошнюю следственную комиссию!

Жил в Киеве бывший польский офицер (адъютант) при Даву¹⁹⁵, войсковой товарищ Артура Потоцкого¹⁹⁶, п. Каэтан Швейковский¹⁹⁷; встречаю я его как раз на улице, а он мне кричит издалека: «Сегодня у меня обед! Только что приехал из Петербурга адъютант Воронцова¹⁹⁸ , молодой гр. Петр Бутурлин¹⁹⁹; он также будет у меня на обеде и интересные мы услышим известия, поскольку он в самый день экзекуции выехал²⁰⁰ – покрылся я мурашками от этих слов, зная, что той же ночью должен быть выслан в Варшаву на неверное будущее, но через минуту размышления успокоился и, веря сильно в милосердие Провидения, подумал в то же время, что это известие может быть мне даже очень полезным в смелой защите, с которой я смогу выступить перед следственной комиссией, если бы меня вновь спрашивали о том же, что и в Петербурге. В голову мне, однако, никак прийти не могло, что это потерянный мешок с печатью еще петербургской комиссии, которая его просматривала, содержал в себе доказательство нового политического преступления, о котором меня будут допрашивать в Варшаве.

15Станислав Костка Замойский (портрет работы Иоганна-Баптиста Лампи-старшего.jpg

C. Замойский

А однако именно так и было!

Среди бумаг, захваченных в разных шкафах и ящиках находились, как я сказал, и мои масонские патенты. Каким способом закрался среди них некий шуточный мистификационный патент, предназначенный для какого-то индивидуума, над которым мы хотели подшутить, этого до сих пор не понимаю – Густав Малаховский ²⁰¹ (позднее министр Просвещения во время революционного правительства), в то время веселый и остроумный молодой человек, был автором этого патента. Однако удивительно то, что этот патент, украшенный фальшивыми подписями виднейших зарубежных дипломатов, аккредитованных тогда в Петербурге, не попался сразу же на глаза петербургской следственной комиссии. Выяснилось бы это сразу же и я, быть может, избежал бы повторного заключения?

Лишь ревизия мужика, а затем губернатора этот устрашающий патент вытащила на свет, комиссия же, увидев какое-то новое неизвестное доказательство моих политических покушений, приказала Варшавской комиссии открыть эту неожиданную тайну?

Той же самой ночью вывез меня из Киева предоставленный губернатором чиновник Данилевский, малороссиянин, гуманный и добрый человек.

В путешествии я имел время оценить этот особенный случай, что именно в день исполнения приговора из столицы выехал молодой торопливый офицерик, невинной амбицией которого было перегнать фельдъегерей или правительственных курьеров, и если известие о смерти главнейших предводителей заговора пришло раньше в Киев, а в Варшаву лишь следом, и что в Варшаве, судя по дате моей отправки из Киева, не смогут подумать, что я уже об экзекуции петербургской что-либо мог знать? Эта мысль придала мне надежды, и я решил смело домогаться очной ставки с покойниками, если бы меня их якобы признаниями хотели оплести в комиссии, чем бы еще более засвидетельствовал свою невиновность.

Итак, в добром воодушевлении я ехал в новое заключение; не стану, однако, описывать подробности, дам лишь общий набросок устройства варшавской следственной комиссии.

Председателем комиссии был ординат граф Станислав Замойский²⁰², председатель сената, человек добрый, но с виду холоден и слабого характера.*). Рядом с ним несколько достойных и добрых членов, как Валентий²⁰³ и Игнаций Соболевские²⁰⁴, к которым присоединили людей, известных своей никчемной службой, как генералы Рожнецкий²⁰⁵ и Раутенштраух²⁰⁶ и т.д.

Самым упорным и яростным врагом нашим, превосходящим хамством самого Чернышева, так как имел в сравнении с ним намного больше ума, был тот известный Новосильцев²⁰⁷, который нам принес столько несчастий и вреда! Как императорский комиссар при правительстве якобы конституционного королевства, он сидел возле председателя Замойского. Но председатель был немым, а все допросы были особенным занятием Новосильцева.

Когда дошла до меня очередь, Новосильцев отозвался вполголоса – но так, однако, чтобы я услышал: «итак, это мешок с бумагами!» Язвительная мысль была уже в том, что он приказал мне немедленно рассказать историю моего sac a papier или потерянного мешка с бумагами. Вначале разговор сопровождался усмешками, как допрашивающих, так и в особенности обвиняемого, эти господа не могли скрыть, что мистификация была неожиданной для них, но повинуясь ли полученным приказам, или желая воспользоваться оказией моего заключения, они начали меня допрашивать о сношениях, которые я имел с обоими патриотическими союзами?

Отвечал на это: «что я уже объяснил все перед императорской комиссией и получил от нее патент невиновности, что же нового я мог бы еще рассказать о себе королевской комиссии²⁰⁸? А обращаясь к Замойскому, я сказал:

15Николай Николаевич Новосильцев (портрет работы С.С.Щукина, не позднее 1808 года).jpg

Н.Н. Новосильцев

«Господин граф должен убедиться, что случай потери моего мешка с бумагами не заслуживает пытки скукой заключения; потому не соизволит ли он приказать прислать мне несколько книг из своей библиотеки для развлечения?»

Замойский казался удивленным, пораженным особенно тем, что человек в положении узника смеет, минуя Новосильцева, обращаться с чем-либо к нему напрямую и неуверенным голосом ответил: «Какие могу я вам прислать книжки? А Новосильцев подхватил:

«Пошлите ему работу Дроза об искусстве быть счастливым»²⁰⁹ А я на это: «Совет, достойный вашего ума, господин граф, и в особенности вашего сердца!!»

Я увидел, что моя находчивость понравилась большинству - Замойский прислал мне потом в заключение книги, но их выбор попахивал удивительной осторожностью, ибо это были путешествия священника Оливье по Турции²¹⁰.

Через несколько дней я получаю письменные вопросы комиссии о моих сношениях с заговорщиками?

Я ответил на это немного резко, отмечая, как мучительно и напрасно объясняться еще раз о тех же наветах, которым императорская комиссия и сам император, переговорив со мной, веры не дали, и закончил просьбой об очной ставке с якобы моими обвинителями, Муравьевым, Пестелем, Бестужевым, которые (о чем следователям, как и мне, было прекрасно известно) в эту минуту уже не жили!!

Комиссия решила освободить меня немедленно; однако В. князь Константин, оскорбленный дерзким тоном, которым я дал понять, что было бы неверным опуститься с высшей инстанции правосудия до низшей, приказал меня еще на пару недель дольше задержать в заключении.

Кармелиты²¹¹ и другие тюрьмы были еще настолько переполнены, что меня держали под арестом в каких-то казармах, которые с давних пор называли прусскими.

Клетка моя находилась на втором этаже, но по несчастью выходила на юг и в июле? Итак, это было мое sotto i piombi²¹², а к тому же окна, снаружи замазанные мелом, пропускали блеск и жар, лишь видеть ничего не позволяли! Зато я подумал, сколько утонченности в том, чтобы докучать узникам, лишь подследственным, а не подсудимым и вовсе не приговоренным?

Любым правительствам еще труднее озаботиться правами любви, чем отдельным людям! … а отсюда мной овладела печальная философская мысль, что еще много пройдет времени, прежде чем истинное христианство овладеет правительствами всего мира, хотя западная часть Европы идет в верном направлении!

*) Кто его видел в скромной, возможно в излишней любезности или в приятельских отношениях как с Великим князем Константином, так и с Новосильцевым, могли бы легко осудить его как человека слабого характера. Позже полученные из верных источников известия потребовали от меня исправить собственное давнее мнение, которое выросло из моего горького чувства, когда я увидел правление наемника при хозяине во время моего допроса в следственной комиссии. Ординат Замойский при внешней мягкости был, конечно, человеком сильной воли; в домашнем управлении обвиняли его даже в самовластье. Как благоразумный консерватор, он не мог сразу разделить порыва молодых людей, могущих навлечь на страну огромные бедствия! Ибо бельведерская революция никогда бы не смогла так быстро изменить все по воле народа без особенной трусости Великого князя²¹³. Замойский, однако, предостерегал постоянно и сразу после сеймового суда²¹⁴ императора Николая, что если тот не укротит власти Великого князя и не сменит Новосильцева, страна должна будет дойти до вспышки величайшего негодования; тогда как в противном случае он (Замойский) своей головой ручается императору в верности! Не услышали его. Несмотря на все бесправие исполнительной власти, Замойский (председатель сената) верил и хотел верить в законность конституции конгрессового королевства, а нарушения ее властями считал злоупотреблениями. Так, когда назначили его председателем следственной комиссии по делу патриотического союза, он долго сопротивлялся этой должности; под давлением своих был вынужден принять это президенство, но старался, насколько возможно, тупить заостренные зубы и когти наших врагов, при внешней для них неспешности, и немало узников почувствовали его благородное сочувствие, а следовательно и облегчение. Когда вспыхнуло восстание, ординат был в деревне; уведомленный сыном Владиславом²¹⁵ о том, что случилось, не мог он, с одной стороны, идти за революционным движением, так как присягал на верность королю, и не хотел связываться с противоположной стороной, то есть с Великим князем, и решил ждать на границе у Владислава Браницкого²¹⁶; послал даже воззвание сенату, предлагая свое посредничество в переговорах с Николаем, если бы его для этого захотели использовать, но в Варшаве уже было организовано народное правительство²¹⁷. Тогда присланный к нему императорский фельдъегерь отвез его в Петербург, где он, хотя и был назван членом русского Государственного совета, как и другие сенаторы Королевства, бывшие случайно в наших провинциях (т.е. за пределами королевства), был там скорее узником, заложником, чем правителем; императору он при первом разговоре припомнил о давнейших своих предостережениях и заклинал о великодушии. Сын его Константы ²¹⁸ командовал польским полком и своему брату Владиславу поручил его формирование (примечание мемуариста)

Церковь Успения Божией Матери и Святого Иосифа

Если в петербургском заключении у меня случилась забавная сцена с сержантом-брадобреем, то еще более потешный разговор я имел со стражником варшавского заключения. Через час после моего размещения приходит какая-то фигура в офицерском сюртуке, но без эполет, то есть, как говорят франты, в неглиже, уведомляет меня, что он является моим стражником и спрашивает:

- Как ваша фамилия?

- Если вы мой стражник, то вам мою фамилию должны были сообщить!

- Но я был бы рад ее поточнее услышать.

На это я ему назвал свое имя и фамилию и в свою очередь спросил о его звании.

Он на это, довольно смешно напыжившись, говорит:

- Неужели господин не читал газет?

- Признаюсь, что я не имел для этого подходящего времени, таскаясь из заключения в заключение.

- Мое имя известно в Европе.

Заинтриговал меня сильно этот Наполеон, Веллингтон или Меттерних, но в этой столь обыденной физиономии мне было трудно выследить какое-либо сходство с именами, известными в Европе.

- Знали ли вы Кюхельбекера²¹⁹?

- Я слышал о нем.

- А знаешь, кто его узнал и схватил?

- Не знаю.

- Это я, Георгиев²²⁰ – и стал за это офицером.

Так мне доверился мой новый стражник, грубоватая откровенность которого не раз меня забавляла.

В какой-то день, уже после моего допроса в комиссии, Георгиев с веселой миной приходит ко мне, поздравляя меня такими словами:

«Wy nie takoj widno maszennik, kakim was zdieś prywieźli? Wam pozwolono gulat!»²²¹ Что означает: Вы не такой, видать, злодей, каким вас сюда привезли? Вам позволена прогулка.

Не купившись на его на комплимент, спрашиваю его оживленно:

- В каком саду? Саксонском²²² или Красиньских²²³? Он на это: «Niet, izwiniete – po kalidora»

(Нет, простите - по коридору)

Итак, свобода прохаживаться пару часов по коридору так повлияла на смену мнения обо мне почтенного Георгиева, это довольно характерно!

Он на это: «Niet, izwiniete – po kalidora»

(Нет, простите - по коридору)

Через четыре недели после моего первого появления в комиссии приезжает плац-майор Аксамитовский²²⁴ с уведомлением, что уже в этот вечер я буду свободен! И что я должен только поехать с ним к генералу Раутенштрауху для выполнения некоторых формальностей. В третьем часу дня заезжаю я также в открытой повозке из королевской конюшни; едем через весь город до виллы этого высокого чиновника²²⁵, который со мной все же был весьма любезен. Проездом через главнейшие улицы Варшавы я вижу огромную афишу, объявляющую на этот же вечер оперу Вебера «Вольный стрелок»²²⁶, моя любимая музыка; заинтересованный, как она звучит по-польски, я решил воспользоваться случаем и быть вечером в театре.

Генерал Раутенштраух вышел, держа какую-то бумагу и поздравляя с освобождением, подписанным на вчерашнем заседании комиссии. «Ты тут должен, добавил он, подписать маленькую расписочку, лишь после чего сможешь окончательно покинуть заключение». Эта маленькая расписочка содержала обещание никому не сообщать, о чем меня допрашивали в комиссии; при этом обо всем, что было бы против правительства, если бы я когда-либо узнал, то немедленно донес бы; в общем, что буду почетным шпиком. Спрашиваю генерала, не мог бы он меня от подобной обязанности уволить?

Ни в коей мере, ответил он; впрочем, это лишь форма, о которой особенно печется Великий князь, и без которой никто меня из заключения не выпустит.

- А как подпишу, когда буду свободен? – спросил я.

- Через два или три часа. – Я подписал расписку.

15Игнаций Соболевский (портрет работы Марчелло Баччарелли).jpg

И. Соболевский

Отвозит меня Аксамитовский в мою клетку, а я считаю часы и минуты, чтобы выбраться в театр. Пробило семь, никто не приехал меня освободить; пропала увертюра, а такая прекрасная! – подумал я. Но можно еще захватить кусочек второго акта, где они зачарованные пули топят? Бьет восемь, никто не пришел! … тут у меня слезы навернулись, как будто мне было лет восемь!.. а тогда уж другая мысль настала! Что за удивительное и испорченное творение этот человек! В казематах, рядом с Муравьевым и Бестужевым, судьба которых была столь грозной, я не беспокоился ни о чем! А такое малое препятствие привело меня в отчаяние.

Наконец я составил себе план поехать к князю Ксаверию Любецкому²²⁷, с которым мы были в таком близком кровном родстве, и рассудил, что буду иметь по крайней мере несколько свободных недель, чтобы провести их в Варшаве среди родственников и друзей. Случилось иначе, когда уже минуло и завтра и послезавтра, а тюрьмы никто не отпирал, тогда я вполне успокоился, вновь отданный воле Божьей, а не человеческой, уже приспособил мысли к многолетнему заточению, когда вечером второго дня, тот самый противный плац-майор прибыл и приказал мне выбираться в дорогу!

Завез он меня сначала на площадь, где я застал свою повозку и вещи, а также служащего Любецких²²⁸, которые предусмотрительно подумали о дорожных нуждах.

Присланный полицейский офицер вручил мне два служебных пакета, адресованных киевскому губернатору, которые, как потом оказалось, содержали лишь такие слова:

В первом: «Граф Олизар и его бумаги получены»

Во втором: «Граф Олизар и его бумаги как ненужные, отсылаются!»

Комментария к такому способу трактовки людей в XIX веке в стране якобы конституционной, я полагаю, не требуется!

Примечания к главе XV

¹⁷⁸ Ковалев Иван Гаврилович (1782 – после 1836), в 1822-1828 годах киевский гражданский губернатор. Впоследствии занимал должности гражданского губернатора в Енисейской и Тобольской губерниях. Современники давали Ковалеву-губернатору такую характеристику: «Этот человек был вполне гуманный и ни с кем не спорящий, соглашавшийся со всеми докладами». В другом месте своих мемуаров Олизар пишет о том, что Ковалев был человеком добрым, но глупым.

¹⁷⁹Варшавская следственная комиссия была образована 7 (19) февраля 1826 года. После обширных показаний Яблоновского начались массовые аресты в Варшаве. Первоначально великий князь Константин пытался не допустить перенесения расследования деятельности тайных обществ из Петербурга в Варшаву (столицу Царства Польского, которое он считал своей личной вотчиной) и пытался представить показания декабристов в Петербурге о деятельности польских тайных обществ как результат интриги против тех, кто «пользовались покровительством покойного императора» (См. И.Беккер. Декабристы и польский вопрос. // ВИ, 1948, N 3), однако Николай I настоял на особом неконституционном следственном органе. Комиссия состояла из 10 человек: пяти русских (включая ненавистного многим Новосильцева) и пяти поляков, на лояльность которых можно было надеяться, председателем был назначен граф Станислав Замойский. В Варшаву были перевезены и те участники польских обществ, которые первоначально допрашивались в Петербурге. Варшавская комиссия закончила свою работу значительно позже петербургской – 22 декабря 1826 года, и 3 января 1827 года представила Константину Павловичу пространное донесение. Все привлеченные к следствию лица были разделены на семь разрядов; в первый разряд попали те члены Патриотического общества, которые были «употреблены для сношения с русскими тайными обществами, зная или не зная о цели сего общества». Всего же Варшавский следственный комитет передал конституционному Сеймовому суду восемь человек – граждан Царства Польского (подданные остальной Российской империи передавались суду Сената в Петербурге): эти подсудимые были Крыжановский, Солтык, Плихта, Гжимала, Залусский, Заблоцкий, Маевский и ксендз Дембек.

¹⁸⁰Потоцкий Петр Францишек (Potocki Piotr Franciczek; 1745-1829) государственный и военный деятель Речи Посполитой, староста щижецкий, генерал-майор польской армии. Представитель польского магнатского рода Потоцких герба «Пилява». Во время Барской конфедерации (1768—1772) поддерживал конфедератов, после поражения восстания эмигрировал в Германию, затем вернулся на родину и получил прощение от короля, выполнял различные дипломатические поручения. В 1788-1792 годах- посол Речи Посполитой в Стамбуле. Сторонник и пропагандист Конституции 3 мая 1791 года, участник восстания Костюшко. С 1812 по 1823 год был Киевским губернским предводителем дворянства (предшественник Олизара на этой должности). Был членом Патриотического общества и симпатизировал декабристам.

¹⁸¹Щирец или Щижец (польск. Szczerzec, укр. Щирець) — одно из имений рода Потоцких, ныне посёлок городского типа Пустомытовского района Львовской области в Украине.

¹⁸²Харленский Францишек (Charlęnski Franciszek, по другим данным – Charlecki), граф Боньча, женат на Генрике, урожденной Грохольской (Henryka Grocholska: 1801 – после 1826 ?)

¹⁸³Федорович Станислав (Fedorowicz Stanisław) – неустановленное лицо. Из текста не вполне понятно, учился ли Федорович на медицинским факультете Виленского университета, или еще на каких-то курсах, можно предположить, что он не имел официального разрешения на врачебную практику, из-за чего должен был заплатить штраф, как упоминает Олизар.

¹⁸⁴Авторамент или Ауторамент (польск. Autorament, от лат. Auctoramentum — оплата фехтовальная) — вид найма войска в Речи Посполитой. В 1630-х годах король Владислав IV Ваза провёл реформу наёмного войска, разделив его на автораменты народный и иноземный. В народный авторамент, то есть войска местной военной традиции, набирали по принципу товариществ. Завербованный товарищ приводил с собой рядовых, коней и челядь. Войска иноземного авторамента — это подразделения западноевропейской военной традиции. Вербовка проводилась по индивидуальному найму. В таких подразделениях офицерами были преимущественно иностранцы, а подразделения состояли из вольных людей разных национальностей, навербованных в Речи Посполитой.

¹⁸⁵Герб Пилява (Pilawa) — польский дворянский герб: в голубом поле два белых креста и половина третьего с правой стороны. Герб впервые упоминается как награда за победу над пруссами при городе Пиляве; был пожалован витязю Зарославу королем Польским Болеславом Кудрявым в XII веке. В дальнейшем был гербом рода Потоцких и подвластных им городов (например, Червонограда в Львовской области).

¹⁸⁶Потоцкие (Potoccy) — шляхетский, позднее графский польский род, получивший своё название от дер. Поток близ Кракова. Первый известный в истории Потоцкий — Сулислав, каштелян сендомирский (1247). Потоцкие возвышаются с конца XVI в. Родоначальником так называемой «примасовской линии» («Золотая Пилава») рода Потоцких был Павел Потоцкий (? — 1674) —военачальник, польский писатель XVII века; пробыл 13 лет в плену в Москве, завоевал там расположение царя Алексея Михайловича, женился на русской дворянке и позже вернулся на родину; автор сочинений о России в царствование Алексея Михайловича. Его сын Теодор (Федор) Потоцкий был архиепископом Гнезненским – примасом Польши, отсюда и название этой ветви рода.

Архиепархия Гнезно, одна из старейших епархий католической церкви, была образована около 999—1000 годов. С 1418 года архиепископы Гнезно получили право короновать польских королей и особое звание примасов Польши и Литвы, имеющее почетное верховенство относительно других польских архиепископов. Упоминаемый в мемуарах Олизара Петр Потоцкий – правнук Павла Потоцкого, основателя ветви, и внучатый племянник примаса Федора Потоцкого.

¹⁸⁷Король Станислав II Август Понятовский (Stanisław August Poniatowski; 1732-1798) — последний король Речи Посполитой в 1764—1795 годах. После смерти короля Августа III был выдвинут партией Чарторыйских кандидатом на трон и в 1764 году при немногочисленном участии шляхты и решительной поддержке Екатерины II был избран королём. Пытался проводить назревшие в стране реформы, но в итоге оказался в конфликте и с польскими магнатами, и с российскими властями. После подавления восстания Костюшко и третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году Понятовский оставил Варшаву и под российских войск прибыл в Гродно, где и подписал акт отречения от престола Речи Посполитой 25 ноября 1795 года, в день именин российской императрицы. Последние годы жизни провёл в Санкт-Петербурге. Внезапно скончался в своей резиденции в Мраморном дворце. Похоронен с королевскими почестями в храме святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте.

¹⁸⁸Малаховский Станислав (Małachowski Stanisław; 1736-1809) — польский политический деятель, представитель польского дворянского рода Малаховских герба «Наленч». Был маршалом коронного трибунала и за справедливость получил наименование Аристида польского. В 1788 году единогласно был избран маршалом Четырехлетнего сейма (выиграв выборы у Станислава Потоцкого, о чем упоминает Олизар) и принял горячее участие в составлении конституции 3 мая. На одноименной картине Яна Матейко изображён в центре, с текстом конституции в руке. Желая способствовать признанию равноправности низших классов, он в 1791 году записался в число варшавских мещан и, вступив в соглашение с своими крестьянами, дал им личную свободу. После второго раздела Речи Посполитой в 1793 году сложил все должности и удалился в Италию, позже в свои галицийские имения. В дальнейшем занимал различные должности в Варшавском герцогстве при Наполеоне.

¹⁸⁹Четырёхлетний сейм или Великий Сейм (1788-1792) — сейм Речи Посполитой, совершивший важнейшие реформы в общественно-политическом устройстве Речи Посполитой. Его целями стало восстановление суверенитета и политическое и экономическое реформирование государства. На деятельность Сейма оказали большое влияние революционные события во Франции. Сторонники реформ встретили существенное сопротивление со стороны большинства польских магнатов и богатой шляхты, которые были заинтересованы в сохранении своего положения, и от соседних стран (Австрии, Пруссии и России), которым была выгодна слабость Польши. Главным достижением Сейма стало принятие в 1791 году Конституции 3 мая, которая считается первой кодифицированной национальной конституцией в Европе и второй в мире (после США). Конституция должна была реформировать давние политические недостатки системы государственного устройства Речи Посполитой; вместо системы шляхетской анархии были провозглашены централизованная конституционная монархия, политическое равенство между мещанами и шляхтой; конституция отменила устаревшие парламентские обычаи, такие как Liberum veto, которое ставило сейм в зависимость от любого депутата, который мог быть подкуплен какой-либо группировкой и блокировать любую законодательную инициативу. Результаты реформ Великого сейма были ликвидированы в результате деятельности Тарговицкой конфедерации и военного вмешательства Российской империи. Конституция действовала только 14 месяцев и 3 недели и в дальнейшем на протяжении десятилетий бралась в качестве образца для многих польских партий и организаций, боровшихся за независимость страны.

¹⁹⁰Тарговицкая конфедерация - союз польских магнатов, направленный против реформ, принятых Четырёхлетним сеймом, в том числе против Конституции 3 мая 1791 года. Конфедерация была создана 14 мая 1792 года в местечке Торговице под Уманью (ныне Кировоградская область Украины); во главе ее стояли Щенсный (Феликс) Потоцкий и Северин Ржевуский, которые обратились к Екатерине II с просьбой вернуть старые порядки в Речи Посполитой. Акты, изданные Тарговицкой конфедерацией, отменяли действие новой конституции и всех законов, принятых Четырехлетним Сеймом. Последний польский король Станислав Август Понятовский после длительных колебаний и переговоров с Екатериной II присоединился к Тарговицкой конфедерации. Деятельность Тарговицкой конфедерации привела ко второму разделу Речи Посполитой в 1793 году, после чего конфедерация была объявлена распущенной.

¹⁹¹Бескоролевье, безкрулевье (bezkrólewie) - так назывались периоды междуцарствия в Польше; обычно на это время католический архиепископ, примас Польши, исполнял полномочия временного главы государства.

¹⁹²Белиловка (польск. Bialolówka, укр. Білилівка) – село в Волынской губернии, ныне в Житомирской области Украины. С конца XVIII века находилась во владениях семьи Потоцких. Петр Потоцкий умер в 1829 году в Бердичеве и был похоронен на приходском кладбище в Белиловке. После Ноябрьского восстания в 1831 году имение было конфисковано, дворец Потоцких не сохранился.

¹⁹³Грохольский Адольф (Grocholski Adolf; 1797-1863), участник Ноябрьского восстания, впоследствии жил в своих различных имениях на Украине (в частности, одно время был предводителем дворянства в Бердичеве), разводил арабских скакунов. Финансировал деятелей польской эмиграции и накануне Январского восстания в начале 1860-х годов был корреспондентом «отеля Лямбер» (консервативного крыла польской эмиграции).

Грохольский Игнаций (Grocholski Ignacy; 1795-1825), младший брат предыдущего, офицер польской гвардии, поручик коннострелкового полка. Член тайного общества косиньеров. Имел в обществе репутацию авантюриста и забияки. Впоследствии в 1825 году сам был убит на дуэли.

¹⁹⁴Любомирский Эдвард, князь (Lubomirski Edward Kazimierz; 1796-1823) – польский поэт, дипломат, переводчик и историк. Один из первых представителей польской романтической литературы. Был вызван на дуэль Игнацием Грохольским (ссора произошла на балу из-за дамы) и получил рану в бок, из-за которой скончался через шесть недель после дуэли. Перед смертью успел оставить завещание, в котором оставил большие деньги на благотворительность, в частности на его средства была основана в Варшаве Глазная больница для бедных, страдающих офтальмологическими заболеваниями.

¹⁹⁵ Даву Луи-Николя (фр. Louis-Nicolas Davout; 1770-1823) — полководец наполеоновских войн, маршал Империи (с 19 мая 1804 года). Имел прозвище «железный маршал». Единственный маршал Наполеона, который не проиграл ни одного сражения. В 1813 году, после сражения под Лейпцигом, заперся в Гамбурге и сдал его лишь после низложения Наполеона.

¹⁹⁶Потоцкий Артур Станислав (Potocki Artur Stanisław; 1787-1832), граф — представитель графского рода Потоцких герба «Пилява», родоначальник кшешовицкой линии. Сын писателя и путешественника Яна Непомуцена Потоцкого (1761—1815) – автора романа «Рукопись, найденная в Сарагосе». Во время наполеоновских войн был адъютантом князя Юзефа Понятовского - маршала Наполеона Бонапарта. Умер в Вене, перезахоронен в Вавельском соборе Кракова. Был женат на Софье Браницкой (1790-1879), дочери гетмана Ксаверия Браницкого и Александры Браницкой, урожденной Энгельгардт.

¹⁹⁷Скорее всего речь идет об этом человеке: Świejkowski Jan Kajetan (около 1783 – после 1826 ?), полковник войска польского. Герб Траска (Trzaska), жена – Октавия Потоцкая (1783-1842) Его дочь, Эмилия Швейковская (1820-1894), была замужем за Мечиславом Потоцким (1799-1878), известным авантюристом, сыном Щенского (Феликса) Потоцкого и Софии Потоцкой-Глявоне.

¹⁹⁸Воронцов Михаил Семенович (1782—1856), граф (впоследствии князь), государственный деятель, участник войны 1812 года и заграничных походов. В 1815-18 гг. командир русского оккупационного корпуса во Франции. В 1823—1844 годах занимал должность новороссийского и бессарабского генерал-губернатора; в этой должности активно способствовал хозяйственному развитию края, строительству Одессы и других городов. Позднее был наместником на Кавказе. В другой главе мемуаров Олизар подробно пишет о своем знакомстве с Воронцовым и его семьей во время пребывания в Крыму.

¹⁹⁹Бутурлин Петр Дмитриевич (1794-1853), участник войны 1812 года, адъютант графа М.С. Воронцова; дипломат, секретарь русской миссии в Риме в 1822—1825 гг. Был женат с 1822 года на Авроре Осиповне Понятовской (1800—1872), жил с семьей в Италии, принял католичество. Брат М.Д. Бутурлина, автора обширных воспоминаний, печатавшихся в «Русском архиве» в 1897-98 гг., в которых, в частности, Олизар тоже фигурирует.

²⁰⁰То есть 13 июля 1826 года – в день казни пятерых декабристов в Петербурге на кронверке Петропавловской крепости

15Густав Малаховский (рисунок Франсуа де Вийяна).jpg

Г. Малаховский

²⁰¹ Малаховский Густав (Małachowski Gustaw;1797-1835) – член Патриотического общества, участник Ноябрьского восстания, во время восстания - министр иностранных дел Народного правительства (у Олизара ошибочно назван министром просвещения). После поражения восстания жил в эмиграции. В 1834 году был заочно приговорен российским судом к повешению за участие в восстании.

²⁰²Замойский Станислав Костка (Станислав Андреевич; Zamoyski Stanisław Kostka; 1775-1856), польский и русский государственный деятель. В 1815 возглавил депутацию Варшавского герцогства для переговоров с императором Александром I, который с тех пор благоволил к нему. С 1822 года – председатель Сената (Сейма) конституционного Царства Польского. В 1826 году назначен председателем Варшавской следственной комиссии по расследованию деятельности тайных обществ Царства Польского. При начале восстания в ноябре 1830 года отказался поддержать восставших и переехал в Санкт-Петербург; с 1831 — член Государственного Совета Российской империи, занимал различные должности. Впоследствии выехал жить за границу, умер в Вене.

Станислав Замойский был XII ординатом Замостья. Ордина́ция (ordynacja) — принятая с XV века в Королевстве Польском и Великом княжестве Литовском форма майората, при которой земельные владения того или иного магната (т. н. ордината) после его смерти переходили к старшему сыну как неделимое и неотчуждаемое имущество. Усадьбы в составе ординации нельзя было ни продать, ни заложить. В пределах своей ординации глава семейства был полновластным хозяином и обладал чуть ли не суверенными правами, не многим уступая по степени самостоятельности князьям Священной Римской империи. На этой территории магнаты строили не только усадьбы, но и целые города (одним из них и был город-крепость Замостье, принадлежащий роду Замойских). Ординации сохранялись в Российской империи и позднее в независимой Польше. Последние ординации были ликвидированы в 1939-1945 годах.

²⁰³Соболевский Валентий Фаустин (Sobolewski Walenty Faustyn; 1765-1831), граф, польский государственный деятель, занимал различные должности в Речи Посполитой, Варшавском Герцогстве и Царстве Польском. В 1816-1819 годах министр юстиции Царства Польского, с 1826 года – председатель Административного Совета. Член Варшавской следственной комиссии.

²⁰⁴Соболевский Игнаций, двоюродный брат Валентия, см. о нем прим. 13

²⁰⁵Рожнецкий Александр (Александр Александрович; Rożniecki Aleksander; 1774—1849) — польский и русский генерал, участник восстания Костюшко и Наполеоновских войн. С 1815 года занимал различные должности в Царстве Польском, в частности командующего польской кавалерией и жандармерией, с 1826 года – начальника тайной полиции и военной разведки. Член Варшавской Следственной комиссии. После начала восстания в ноябре 1830 г. вместе с великим князем Константином Павловичем бежал из Варшавы и в январе 1831 г. прибыл в Санкт-Петербург (один из свиты Константина вспоминал о бегстве из Варшавы так: «Остался при отряде один генерал Рожнецкий, начальник тайной полиции, человек, которого вся нация ненавидела. За поимку этой личности была объявлена значительная награда»)..Был зачислен с сохранением чина в русскую военную службу с назначением «состоять при особе Его Величества», с 1832 года назначен членом Государственного совета и членом Совета управления Царства Польского. С 1839 года в отставке, умер в Варшаве.

15Юзеф Раутенштраух (современная литография.jpg

Ю. Раутенштраух

²⁰⁶ Раутенштраух Юзеф (Rautenstrauch Józef; 1773-1842) – польский и русский генерал, родом из богатой варшавской купеческой семьи немецкого происхождения, получил личное дворянство из рук короля Понятовского, у которого служил в канцелярии. Участник восстания Костюшко и Наполеоновских войн, в битве под Лейпцигом попал в прусский плен. С 1815 года в Царстве Польском занимал должность дежурного генерала, участник следствия по делу Валериана Лукасинского (в 1822-1826 года) и член Варшавской следственной комиссии в 1826 году. В Ноябрьском восстании активного участия не принимал, после восстания занимал различные военные и административные должности в крае, в частности был председателем дирекции театров Царства Польского и добился в этом больших успехов, при нем было построено несколько театральных зданий, открыта школа для обучения артистов оперы и балета, назначены специальные стипендии.

²⁰⁷Новосильцев Николай Николаевич (или Новосильцов; 1761-1838) — русский государственный деятель. В молодости один из ближайших друзей и сподвижников Александра I в первые годы его правления, член так называемого «Негласного комитета», в дальнейшем занимался разработкой конституционных проектов и учреждений для Царства Польского, а также разработкой тайных проектов конституции для России. С 1821 года советник наместника Царства Польского и доверенное лицо великого князя Константина Павловича. В 1824-1831 годах попечитель Виленского университета и Виленского учебного округа. Либерал в молодости, в дальнейшем стал ярым консерватором. С именем Новосильцева связаны многочисленные нарушения Конституции в Царстве Польском, создание тайной полиции, введение цензуры и политические процессы в Царстве и Западных губерниях, в частности он организовал масштабное расследование против студенческих организаций в Вильно и округе (процесс филоматов и филаретов). В 1826 году член Варшавской следственной комиссии. После начала восстания в 1830 году Новосильцев вернулся из Польши в Петербург; в дальнейшем председатель комитета министров (с 1832 года) и Государственного совета (с 1834 года).

²⁰⁸Олизар иронически подчеркивает своеобразную двойственность государственного устройства страны, при котором Николай I был одновременно абсолютным монархом всей Российской империи и при этом конституционным королем в автономном Царстве (Королевстве) Польском.

²⁰⁹ Дроз Франсуа Ксавье Жозеф (Droz François-Xavier-Joseph; 1773—1850) — французский моралист и историк. Впервые стал известен сочинением «Essai sur l’art d'être heureux» («Эссе об искусстве быть счастливым», 1806) . Главный его исторический труд - «Histoire du règne de Louis XVI» («История короля Людовика XVI», 1839-1842); написал также еще ряд работ о христианской философии и морали и политической экономии.

²¹⁰Оливье Гийом Антуан (Olivier Guillaume-Antoine; 1756-1814) — французский путешественник, натуралист, энтомолог и ботаник, автор ряда научных работ. В течение шести лет путешествовал по Ближнему и Среднему Востоку для сбора естественнонаучных коллекций, в 1807 году издал описание своих путешествий в трех томах под названием «Voyage dans l'Empire Ottoman, l'Égypte et la Perse» («Путешествие в Османскую империю, Египет и Персию») Собранные им коллекции сегодня хранятся в Музее естественной истории в Париже и частично в Музее в Эдинбурге.

²¹¹Кармелиты» - речь идет о монастыре католического ордена «босых кармелитов» в Варшаве на улице Краковское предместье. Монастырь начал строиться в Варшаве в 1639 году. Во время следствия по делу Патриотического общества и других политических процессах в Российской империи в 1820-1830-х годах помещения монастыря использовались в качестве тюрьмы. Монастырь был закрыт царскими властями в 1864 году после подавления Январского восстания за поддержку повстанческого правительства. В настоящее время сохранился главный храм монастыря – Церковь Успения Божией Матери и Святого Иосифа, построенная в стиле барокко в конце XVII-начале XVIII века (известно, что именно в этой церкви Шопен в юности дал свой первый сольный концерт на органе). Это единственная церковь в центре Варшавы, которая чудом уцелела во время восстания 1944 года и не была разрушена.

²¹²Sotto i piombi (итал. Piombi — «Свинцовая тюрьма») — одна из двух Старых тюрем во Дворце дожей в Венеции, построена в период с 1309 по 1424 годы. Свое название тюрьма получила от того, что расположена прямо под крышей Дворца, покрытой свинцовыми пластинами. Зимой свинец не защищал от холода, а летом, наоборот, он сильно нагревался, создавая тяжелые условия для заключенных. Эта тюрьма состояла из семи камер и была предназначена для заключённых высокого положения и политических преступников. В 1755 году Джакомо Казанова совершил свой знаменитый побег из тюрьмы, историю о котором он опубликовал в 1787 году. Это был единственный побег из этой тюрьмы.

²¹³Восстание в Варшаве началось 29 ноября 1830 года. Оно было организовано тайным обществом подхорунжих во главе с инструктором военной школы Петром Высоцким, среди заговорщиков были в основном военная молодежь и студенты. Одним из первых действий восставших была попытка захватить Бельведерский дворец – резиденцию великого князя Константина. Сам великий князь успел сбежать и ночью покинул Варшаву. В дальнейшем, вместо того чтобы организовать с помощью имеющихся при нем войск отпор восставшим, Константин проявлял полную пассивность. Он вызвал к себе русские полки, и к двум часам ночи Варшава была очищена от русских войск. Объясняя свою пассивность, Великий князь говорил: «Я не хочу участвовать в этой польской драке», имея в виду, что происходящее — конфликт исключительно между поляками. На следующий день представители польского правительства (Административного совета) начали с Великим князем переговоры, в результате чего Константин обязался отпустить бывшие при нём польские войска и уйти за Вислу. Поляки, со своей стороны, обещали не тревожить его и снабдить припасами. Обе стороны выполнили свои обязательства: Константин со свитой в безопасности покинул Царство Польское; крепости Модлин и Замостье были сданы полякам, и вся территория Царства Польского была освобождена от русской власти.

²¹⁴ Сеймовый суд в Варшаве был создан по результатам деятельности Варшавской следственной комиссии указом от 7 апреля 1827 года, на основании Конституции Царства Польского. Николай I долгое время не соглашался не учреждение конституционного суда, но был вынужден уступить в том числе под давлением брата Константина. Суду были преданы 8 членов Патриотического общества. Заседания суда были гласными, суд под председательством Петра Белинского, вопреки давлению Николая I, отверг обвинение в государственной измене и вынес мягкие приговоры, а некоторых полностью оправдал. Николай I не согласился с решением Сеймового суда и тайно вывез часть подсудимых в Петербург, откуда отправил в ссылку в Сибирь административным решением. Это вызвало возмущение польской общественности

²¹⁵Замойский Владислав Станислав (Zamoyski Władysław Stanisław; 1803-1868) — один из сыновей Станислава Костки Замойского (см.примечание 25), польский военный и государственный деятель. С 1828 г. – личный адъютант Великого князя Константина Павловича. При начале восстания посредничал в переговорах Административного Совета с Константином; после переговоров, освобожденный от службы лично Великим князем, присоединился к восставшим. После поражения восстания жил во Франции, был одним из руководителей консервативного крыла польской эмиграции, ближайшим сподвижником князя А.Чарторыйского. Участвовал в создании польских легионов в Италии, а затем в годы Крымской войны – в Турции. Умер в Париже

²¹⁶ Браницкий Владислав-Григорий Ксаверьевич (1782—1843) — генерал-майор русской армии из польского рода Браницких, участник наполеоновских войн. Сын бывшего гетмана Ксаверия Браницкого и Александры Браницкой, урожденной Энгельгардт. В дни междуцарствия 1825 года поддерживал Великого князя Константина. С 1826 года занимал должность егермейстера императорского двора. Во время Ноябрьского восстания попытался занять двойственную позицию: не выступил открыто на стороне Империи, но и не поддержал восставших. В дальнейшем занимал различные придворные и государственные должности. В 1838 году после смерти матери стал единственным наследником ее огромных имений в Белой Церкви, одним из крупнейших землевладельцев во всей Российской империи и Европе. Умер в Варшаве. Был женат на Розе (Руже) Потоцкой, одной из дочерей Феликса (Щенсного) Потоцко

²¹⁷Временное народное правительство было сформировано 4 декабря 1830 года и включало 7 членов во главе с князем Адамом Чарторыйским. Правительство послало делегатов (князя Друцкого-Любецкого и Езерского) в Петербург для переговоров с Николаем I с изложением требований восставших, однако император фактически отказался разговаривать с «мятежными подданными». После этого 25 января 1831 года был принят акт о детронизации Николая I и династии Романовых. Вскоре после этого Николай I выдвинул войска для подавления восстания.

²¹⁸Замойский Константин (Zamoyski Konstanty; 1799—1866), старший сын Станислава Костки Замойского, брат Владислава Замойского (см. примечания 215), наследник майората (ординации) Замостья. Во время Ноябрьского восстания сформировал из добровольцев 5-й уланский полк, который принял активное участие в боевых действиях, награжден орденами повстанческого правительства.

15Вильгельм Карлович Кюхельбекер (гравюра И.Матюшина с неизвестного оригинала).jpg

В. Кюхельбекер

²¹⁹Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797-1846) — русский поэт, писатель и общественный деятель. Из семьи обрусевших немцев. Учился вместе с Пушкиным в Царскосельском лицее. Декабрист, член Северного общества, участник восстания 14 декабря 1825 года в Петербурге. Во время восстания пытался выстрелить в Великого князя Михаила Павловича, но пистолет дал осечку. После поражения попытался бежать за границу, добрался до Варшавы, но 19 января 1826 года был опознан унтер-офицером Волынского полка (квартировавшего в предместье Варшавы) Никитой Григорьевым. Осужден Верховным уголовным судом по 1 разряду, однако не был отправлен в Сибирь, а провел несколько лет в одиночном заключении в крепостях (Шлиссельбурге, Динабурге и Свеаборге), только в 1836 году был отправлен в Сибирь сразу на поселение. Умер в ссылке в Тобольске, перед смертью потеряв зрение.

²²⁰Никита Григорьев, у Олизара ошибочно Георгиев (Georgiew). Кюхельбекер, одетый в простнародный тулуп, представился крепостным человеком барона Маренгейма (на самом деле знакомого Кюхельбекера, который жил в Варшаве) и спросил, где найти офицера конной артиллерии Семена Есакова (также приятеля Кюхельбекера, вместе с которым они учились с Царскосельском лицее). Этот человек показался Григорьеву подозрительным, он вспомнил о том, что несколько дней назад в полку читался приказ о розыске беглеца и он отвел Кюхельбекера на гауптвахту, где тот в итоге признался. За свое участие в опознании Кюхельбекера Григорьев был приказом Дибича произведен в прапорщики.

²²¹Здесь и в следующем абзаце Олизар передает речь Григорьева по-русски (на искаженном русском языке) латинским транслитом

²²²Саксонский сад в Варшаве (Ogród Saski) – городской парк в районе Средместье. Первоначально был заложен как французский парк в 1724-1748 годах для короля Августа II Сильного. Считается первым публичным городским парком в Варшаве (с 1727 года), на протяжении XVIII века здесь проходили бесплатные публичные концерты. Частично разрушенный во время восстания Костюшко, в начале XIX века был переделан в английский парк. Вновь был отстроен после Второй мировой войны и существует по сей день.

²²³Сад Красиньских в Варшаве (Ogród Krasińskich) – городской парк в районе Средместье, в Муранове. Сад Красиньских был заложен в 1676 году в стиле барокко как часть дворцово-паркового комплекса Дворца Красиньских, построенного для воеводы Яна Доброгоста Красиньского. С 1766 года стал публичным парком. В годы Второй мировой войны территория парка оказалась частично включенной в территорию Варшавского гетто. Заново отстроен и открыт после войны, в настоящее время внесен в реестр архитектурных памятников.

²²⁴С вероятностью, речь идет об этом человеке: Аксамитовский Винценты (Aksamitowski Wincenty; 1760-1828), польский бригадный генерал. Участник восстания Костюшко, один из организаторов польских легионов в Италии, участник Наполеоновских войн, в 1812 году – заместитель начальника штаба маршала Мюрата, ранен при Бородино. После отречения Наполеона вышел 15 июня 1814 года в отставку и возвратился на родину, где в 1815 году вступил на службу в армию Царства Польского в чине генерал-майора, до 1825 года командовал польской артиллерией, затем в резерве по состоянию здоровья. Умер в Варшаве. Олизар упоминает о нем, как о «плац-майоре» - возможно, был комендантом тюремных учреждений, точных указаний на такую его должность найти не удалось.

²²⁵Речь идет о служебных апартаментах генерала Раутенштрауха в Примасовском дворце на улице Сенаторской в Варшаве.

²²⁶Вебер фон Карл Мария (Weber von Carl Maria; 1786-1826), барон, немецкий композитор, дирижер, основоположник немецкой романтической оперы. Автор опер «Сильвана», «Абу-Гассан», «Оберон» и др. Руководил музыкальным театром в Праге, а затем с 1817 года – в Дрездене. Самой знаменитой оперой Вебера считается «Вольный стрелок» (нем. Der Freischütz; в русском переводе иногда - «Волшебный стрелок»). Иногда ее называют «первой немецкой национальной оперой». В основе оперы - либретто Иоганна Фридриха Кинда по одноименной новелле Иоганна Августа Апеля и Фридриха Лауна. Мировая премьера оперы состоялась 18 июня 1821 года в Берлинском драматическом театре, под управлением автора. Премьера в Петербурге состоялась 12 мая 1824 года, в Варшаве - в 1826 году. Действие оперы происходит в Богемии вскоре после Тридцатилетней войны, в основе сюжета – рассказ о том, как юноша продал душу дьяволу за волшебные пули, которые всегда попадают в цель.

15Ксаверий Друцкий-Любецкий (портрет работы Мари-Прево Гомье).jpg

К. Друцкий-Любецкий

²²⁷Друцкий-Любецкий Францишек-Ксаверий (Drucki-Lubecki Franciszek Ksawery; Ксаверий Францевич; 1778-1846), польский и русский государственный деятель. Выпускник Петербургского сухопутного кадетского корпуса, в русской военной службе с 1797 года, участник походов А.В.Суворова в Италии и Швейцарии. С 1806 года в штатской службе на различных должностях. С 1821 года член Государственного совета и министр финансов Царства Польского, в этой должности за несколько лет полностью ликвидировал дефицит бюджета и сделал автономное королевство прибыльным и финансово независимым. В 1827 году вопреки желанию Николая I настоял на том, чтобы члены Патриотического общества были преданы Конституционному сеймовому суду и был в числе тех, кто добивался мягкого приговора, чем вызвал недовольство императора. Консервативный политик, во время Ноябрьского восстания пытался лавировать между восставшими и великим князем Константином, был отправлен в Петербург для переговоров с Николаем I, однако его миссия не увенчалась успехом. Не веря в успех восстания, остался на службе в Петербурге, где был назначен членом Государственного совета, в дальнейшем участвовал в работе комиссии Сперанского по составлению Свода законов, выполнял различные дипломатические поручения.

Друцкий-Любецкий – двоюродный брат Олизара. Его мать, Геновефа Друцкая-Любецкая (1748-1784), урожденная Олизар – родная сестра Филиппа-Нереуша Олизара (ок.1750-1816), отца Густава Олизара.

²²⁸В оригинале в этом месте «Любельцких» (Lubelckich) вместо Любецких – это явная опечатка издателя.

* Опубликовано с согласия автора перевода и примечаний.