М.Н. Кучаев. Станислав Романович Лепарский (биографический очерк)//"Русская Старина", 1880 год, № 8, c. 710-724

СТАНИСЛАВ РОМАНОВИЧ ЛЕПАРСКИЙ

Комендант Нерчинских рудников 1826 по 1837 год.

24-го июля 1826 года бывший командир Северского конно-егерского полка, генерал-майор Лепарский получил в городе Курске, где он проживал после сдачи полка новому командиру, письмо от начальника главного штаба барона Дибича, следующего содержания: «М. Г. Станислав Романович. Государь император, полагаясь в полной мере на правоту вашего превосходительства, строгие правила чести и преданность вашу престолу, намерен вверить вам, весьма важный, особенно по нынешним обстоятельствам, пост коменданта в Нерчинске, ибо государственные преступники, требуюющие особенного, строгого и благоразумного надзора, большею частию будут находиться на работах в тамошних рудниках,— место, представляющее вам случай обратить на себя особенное внимание государя императора и оправдать высочайшую доверенность. При таком назвачении на сие место его величество соизволил определить вам жалованья по 8,000 р. в столовые деньги, по 12,000 р. в год, и сверх того, вы можете надеяться, что его величество уважит просьбу вашу о всем том, что признаете нужным к успокоению вашему при сем назначении» По сему его величеству угодно знать: согласно ли ваше превосходительство принять сие место, о чем прошу покорно уведомить меня с сим же фелъдъегерем для докдада его величеству.

С совершенным почтением и пр. Иван Дибич.

В полковом штабе гренадерского, короля Прусского, полка. № 1253.

17-го июля 1826 г. Его превосходительству С. Р. Лепарскому»

На это письмо генерал Лепарский в тот же день м с тем же фельдъегерем послал ответ следующего содержания:

«М. Г. Иван Иванович. В письме вашего превосходительсва, от 17-го июля сего года за № 1253, сего числа ко мне последовавшем с фельдъегерем, имею честь донести:

В твердом находясь намерении продолжать службу государю императору до смерти моей, или пока силы мои дозволят, я, повергаясь к стопам его императорского величества, всеподданнейше поручаю себя высочайшему распоряжению, приемля место коменданта в Нерчинске.

Сколь я не считаю себя счастливым, видя обращенное на себя внимание государя императора, но страшусь только того, дозволят ли малые мои способности и пожилые лета исполнить порученную обязанность с таким успехом, как я желать должен.

При сем, основываясь на отзыве вашего превосходительства, обещающем высочайшее уважение к просьбе моей, осмеливаюсь всеподданнейше просить ваше превосходительство представить на благоусмотрение августейшего императора о крайнем стеснении домашних моих обстоятельств, требующих для уплаты моих долгов и устронния дел, по случаю удаления моего из здешнего края, исходатайствовать у его величества отпуска, кроме путевых издержек, двадцати пяти тысяч рублей с тем, чтобы таковая сумма ежегодно пополнялась третью частью из назначенных мне жалованья и столовых денег.

С глубочайшим почтением и проч. Станислав Лепарский.

Июля 24-го 1826 года. г. Курск".

Таким образом состоялось назначение генерала Лепарского комендантом Нерчинских рудников, куда были сосланы лица осужденные по мятежу 14 декабря 1825 года и которым присвоено общее название декабристов.

Оценка личности генерала Лепарского метко и правильно выражена в одном письме к г-же Муравьевой, от 7-го декабря 1828 года (неизвестно кем это письмо послано, вероятно: Екатериной Федоровной Муравьевой. [Так к статье. - М.Ю.]

"Если генерал Лепарский помнит еще меня, передай ему мое почтение и знаки уважения, которые все общество согласилось узнать в нем в должности столь деликатной и трудной, сочетающей строгость долга с зовом человечности"

Е. Ф. Муравьева отвечала

"Генерал тебе должен сказать, что он очень тронут воспоминаниями, которые ты ему засвидетельствовала в моем письме, и что он поблагодарил бы тебя сам, если бы не боялся пробудить в тебе мучительные воспоминания о Чите"

[В статье цитаты из писем приведены по-французски. - М.Ю.]

В 1876-м году, 4-го апреля, умер родной племянник Нерчинского коменданта отставной генерал-лейтенант Осип Адамович Лепарский, который 12 лет пробыл в Сибири, состоя плац-майором при своем дяде. Из оставшихся после него семейных бумаг извлечены последующие сведения.

I

Станислав Романович Лепарский родом поляк, из дворян Киевской губернии. Родился он в 1754 году, в Свирском (?) уезде. Воспитывался он в Полоцкой иезуитской школе и был для своего времени человеком впоиве образованным, знал латынь и свободно выражался и писал на французском и немецком языках. В военную службу он поступил 1776 году, рядовым, по вольному найму, в Каргопольский карабинерный полк. 22-го сентября 1779 года он был произведен из вахмистров в первый офицерский чин. Большую часть военной службы он проходил в Северском конно-егерьском полку и участвовал, вместе с полком, во всех военных походах. Кроме обязанностей фронтового офицера, им исполнялись и особого рода поручения; так, в молодых еще годах, ему было поручено вести в Сибирь подольских конфедератов и он так ловко исполнил это поручение, что имя его с того времени сделалось известным во всей армии; в 1808 году он исполнял должность (в чине подполковника) Ясского коменданта, где находилась в то время главная квартира действующей армии. В 1800 году он был назначен, также в подполковническом чине, командиром Северского конно-егерьского полка, которым и прокомандовал до проиводства в генералы 19-го марта 1826 года.

С.Р. Лепарский

26-го ноября 1802 года майору Лепарекому пожалован был орден св. Георгия 4-го класса, при высочайшем рескрипте, в котором сказано, что военный орден ему жалуется, по постановлению думы, за мужество, оказанное при взятии приступом города Измаила.

Командуя шестнадцат лет Северским полком, Лепарский имел счастие пользоваться особенным благосклонным вниманием великого князя Николая Павловича. Его высочество, состоя шефом Северского полка, удостоивал его командира частною собственноручною перепискою и личными свиданиями, так как во время смотров и инспекций великий князь останавливался в квартире Лепарского. Из содержания этой переписки видно, что великий князь интересуясь не только фронтовою и служебною стороною своего полка, но и всеми подробностями и мелочами его внутреннего быта имел полную возможность оценить высокие качества чести, правоты и долга, которыми руководствовался в своей жизни Станислав Романович, и что, кроме того, Николай Павлович постоянно и неизменно удостоевал его уважением и доверием. Сделавшись императором, государь Николай Павлович в трудное и тяжелое начало своего царствования, когда им глубоко чувствовалась потребность в людях, соедняющих непоколебимую преданность с честным пониманием его целей и намерений, вспомнил своего прежнего товарища до оружию и, назначив Лепарского комендантом Нерчинска, без сомнения не мог сделать лучшего выбора.

Прослужив слишком пятьдесят лет кавалерийским солдатом, протянув тугую боевую лямку терпеливо, Станислав Романович приобрел на старости лет вид хмурый и угрюмый. Строгий и малосообщительный со своими подчиненными, даже несколько придирчивый ворчун в требованиях служебного дела, крайне ревнивый и взыскательнгый к обязанностям чести офицеров, Станислав Романович, при упорном неполебимом исполнении своего долга, мог, в тоже время, служить и образцом кротости, доброты и человеколюбия. В продолжении 16-летнего командования полком ни один рядовой его полка не был оштрафован или наказан «по суду», ни один офицер не подвергся взысканию или неприятностям по службе. По выходе его из полка все офицеры, по подписке, поднесли ему золотой кубок, на принятие которого последовало соизволение государя. И Станислав Романович до последнего дня своей жизни не переставал интересовался кавалерийскою службою; в Сибири он вел переписку с своими бывшими полковыми сослуживцами, которые ему сообщали малейшие подробности из происшествий полковой жизни.

В должности коменданта Нерчинских рудников Лепарский не был забыт наградами и милостями государя. 14-го апреля 1829 года ему был пожалован ордев св. Анны 1-й степени; 22-го августа 1831 года — орден св. Владимира 2-й степени; 15-го января 1832 года — аренда на 12 лет казеной мызы в Курляндской губернии — Фридрихлуст и Феддгоф (которая впоследствии переведена была на деньги в размере 1,630 р. в год); 1-го января 1833 года - чин генерал-лейтенанта.

ЗО-го мая 1837 года, в 1-м часу пополудни, Станислава Романовича поразил удар и ровно через двадцать суток, т. е, 17-го июня, он в том же самом часу тихо скончался на руках своего племянника Осипа Адамовича. Станислава Романовича похоронили по православному обряду (он был католик) в ограде церкви Св. Петра и Павла в Петровском соборе. Над его могилой поставлен памятник: чугунный крест с якорем.

Станислав Романович прожил 84 года, в том числе 62 в военной службе и 56 лет в офицерских чинах. Семьи у него не было и наследства он не оставил.

П

Назначение Лепарского комендантом Нерчинска было обставлено следующими условиями: 1) плац-майору, двум плац-адъютантам и лекарю приказано производить четвертное жалованье, и, сверх того, при определении дать следующие чины и выдать не в зачет третное жалование по четвертному окладу. 2) После каждых трех лет службы производить в чины: плац-майора до генерал-маиорскаго, а плац-адъютантов до майорского чина. 3) Трем писарям канцелярии из кантонистов производить жалованье двойное по окладам писарей, одному—старшего, а двум — младшего и по положению провиант и амуницию. 4) Назначение всех лиц предоставить непосредственно усмотрению коменданта, и для этого ему было вадано открытое предписание за подписью дежурного генерала главного штаба, причем лиц, выбранных комендантом и согласившихся на этот выбор, местное начальство обязывалось отправить в то же время к новому назначанию, не ожидая отдания в приказе и донося только от себя своему начальству. Согласно этим правилам Станислав Романович прежде всего пригласил на должность плац-майора своего родного племянника Осипа Адамовича Лепарского, служившего в то время в чине капитана в Северском полку. В пригласительном письме к племяннику из Москвы 25-го сентября 1826 года, он, между прочим, говорит: «Быв назначенным комендантом в Нерчинск, соблюдаю по привязанности моей к тебе долг родства, делаю тебе предложение принять там место плац-майора; ни мало не советуя последовать оному или нет, ибо ты в таких летах, что уже можешь располагать собою весьма зрело. Согласие твое в том мне сделает удовольствие, а противное тому не обратит к тебе моего негодования и не уменьшит моей привязанности.» Перечислив затем все выгоды нового назначения, он продолжает: «Это выгоды; теперь обязанности: надо жить в отдаленных краях без общества и находить только удовольствие в исполнении долга службы. Непоколебимость верности к монарху и исполнение правил по моей инструкции, строгой и человеколюбивой».

Перед отправлением к новому назначению, Станислав Романович представился государю в Москве. Государь во время разговора одевался и аудиенция продолжалась около часа. Станислав Романович вышел очень взволнованным и растроганным, но в чем заключались указания, данные ему Государем, неизвество, потому что старик об этом никому ничего не сообщал.

Государственные преступники по мятежу 14-го декабря 1825 года первоначально содержались, как известно, в Читинском остроге; с устройством же для них особой казармы они были переведены в Петровский завод в 1830 году. Петровский завод был избран центром комендантского управления, и сборным пунктом для «декабристов» благодаря его климатическим условиям, потому что он со всех сторон был окружен горами и лесами, и густоте его населения, что давало возможность правильно вести хозяйство для содержания значительного числа людей. Всех жилых домов в Петровском заводе было 368, из них казенных 14 и обывательских 354. Жителей душ обоего пола - 2,035, в том числе разного рода ссыльных 483. При коменданте состояли один плац-майор, два плац-адьютанта, лекарь и 216 нижних чинов и в том числе 3 писаря, 2 фельдшера и 12 казаков при 14-ти казачьих строевых лошадях. Всех государственных преступников с 1826-го по 1838-й год в разное время было прислано 87; из них в течении этого времени один был отправлен с фельдъегерем обратно назад, 55 водворены на поселения, один умер и затем в 1838 году состояло на дицо 30. В числе ссыльных было 10 женатых, которых в место ссылки сопровождали их семейства, а именно: кн. Трубецкой, Никита Муравьев, кн. Волконский, Юшневский, Нарышкин, фон-Визин, Давыдов, Анненков, Ивашев и барон А. Е. Розен. На постройку казармы и других казеных домов в Петровском заводе было ассигновано по смете 47,251 руб. 181/4 коп., но из этих денег израсходовано только 33,680 руб. 83 коп, и таким образом против сметы сделано сбережение 13,561 руб. 35 коп. На содержание государственных преступников, на отопление, освещение и ремонт казармы с 1827-го по 1838-й год было удержано казною 70,082 р, 51 к, следовательно на каждый год среднем числом приходилось 6371 р. 14 коп. Счет денег велся в то время на ассигнации.

С переселением декабристов в Петровекий завод комендантом были сделаны следующие распоряжения: 1) 17-го сентября 1830 г. за № 740 дава была строгая инструкция к всегдашнему исполнению дежурному по караулам офицеру. 2) 4-го октября того же года за № 783 дана была инструкция относительно топки печей и предохраннтельных мер от пожаров. 3) 15-го октября 1831 года за № 718 дополнительная инструкция дежурным по караулам офицерам, в некоторой степени ослабдяющая строгость первоначальной. 4) 22-го июля 1832 года указан порядок и сроки свиданий женатых преступников с их семействами. 5) в списке 21-го марта 1837 года указан очередной порядок исполнения государственными преступниками работ и 6) в списке 26-го сентября 1836 года показано распределение государственных преступников в казарме по отделениям.

Этими данными и документами исчерпывается сторона официальных отношений коменданта к декабристам.

III

Здесь приходится упомянуть о тяжелой обязанности, выпавшей на долю Станислава Романовича при самом начале его деятельности на новом поприще. В мае 1828 года несколько человек из ссыльно-каторжных, вознамерились, под предводительством Сухинова, произвести, с целию набега открытое восстание в Зарентуйском руднике Нерчинского округа. План Сухинова, как это следствием открылось, заключался в том, чтобы захватить солдатские ружья, порох, казну, овладеть тюрьмами, рудниками и заводами и, присоединив к себе каторжных, ссыльных рабочих и местных жителей, пробраться в Читинский завод и освободить там государственных преступников. Заговор этот был открыт чрез одного из участвовавших в нем, и все остальные соучастники заговора были преданы военно-уголовному суду. Высочайшим, за собственноручным его величества подписанием, указом 13-го августа 1828 года, последовавшим на имя коменданта, повелено было генералу Лепарскому исполнить по этому делу приговор военного суда, по силе учреждния § 7 о действующей армии. Хотя Лепарский в значительной степени смягчил строгость приговора коммисии военного суда, тем не менее из числа обвиняемых шестеро были приговорены к смертной казни расстрелянием (Иван Сухинов, Павел Голиков, Василий Бочаров, Федор Мартюков, Тимофей Непомнящийи Василий Михайлов)—13 к наказанию плетьми и трое оправданы (Вениамин Соловьев, Александр Мозалевский и Константин Птицын). За два дня до исполнения приговора Сухинов повесился в своей камере.

Приговор суда был исполнен 3-го декабря 1828 года.

Обращаясь затем к характеру личных отношений Лепарского к декабристам, следует, прежде всего, обратить внимание на заведенную им систему внутреннего хозяйства. Декабристы принадлежа по рождению и по воспитанию к образованном классу общества, не могли, разумеется, довольствоваться теми скудными средсвами, которые казна по положению отпускает на содержание ссыльно-каторжных, а потому им пришлось оплачивать свое существования своими собственными средствами. С этою целью они устроили артель на выборном начале. Содержание артели обходилось в год 17,5 тысяч рубией или, средним числом, 250 руб. на человека. Артель управляласьь выборными экономом, казначеем и библиотекарем. Она имела в своем распоряжении общую столовую, огород и сад и аптеку. Больные пользовались безвозмездными услугами своего товарища Христиана Богдановича Вольфа, бывшего штаб-лекаря первой армии. Для выходящего из тюрьмы на поселение в кассе артели всегда находилась сумма, необходимая для первоначального обзаведения и устройства.

Организовать такого рода артель было делом не совсем легким. Декабристы по образованию и образу мыслей составляли однородную и тесно сплоченную группу, поставленных в одинаковое положение, но по родственным связям, прошлому общественному положению и богатству они не подходили под один уровень. Некоторые из них, весьма впрочем немногие, получали целые капиталы от своих родных, другие—более или менее умеренное вспомоществование, а 32 человека, т е. почти половина всего общества ровно ничего от родных из России не полгучали. Положение последних было затруднительно в особенности потому, что они никак не могли избавить себя от материальноцй поддержки своих товарищей, ибо, проживая постоянно в запертой казарме, они кончено не могли личным трудом себя одевать и себя прокармливать. Поэтому надо было Станиславу Романовичу обнаружить много такта и деликатности для того, чтобы удачно осуществить артельный порядок хозяйства, не оскорбляя бедных и не навязывая богатым необходимость благодетелствовать своим товарищам. Для разрешения этого щекотливого вопроса Лепарский предложил на обсуждение общества два способа выхода из затруднения: 1) или войти ему с представлением по начальству об ассигновании суммы вспомоществования из казны на содержание бедных и неимущих 2)или же содержать артель на общую складчину, ассигнуя для этой цели опредленный процент от всех поступающих денежных получек, и делая раскладку общей суммы, необходимой на содержание артели, между ее членами по их личному усмотрению. Первый из этих способов, по мнению Лепарского, имел то важное неудобство, что разрешая представленное им затруднение далеко неудовлетворительно, он мог вызвать стеснительные меры для богатых и, преимущественно, для семейных. Выбор же второго способа, при указанной постановке вопроса, разрешал задачу вполне удовлетворительно, ибо богатые, внося в общую кассу известную и весьма умеренную сумму из своих достатков на содержание неимущих товарищей не делали, строго говоря, им никакого одолжения, а единственно из чувства самосохранения, платили за те привелени, которыми они пользовались не по букве закона, а по духу терпимости и снисхождения.

С 1827-го по 1838 год декабристами было получено от своих родных 354, 758 руб. 90 коп., а их женами 778 135 руб 97 коп. всего 1132894 руб 95 коп, кроме огромной массы посылок книгами и вещами. Из рапорта Лепарского генерал-адъютанту графу Бенкендорфу от 23 марта 1833 года за № 306 видно, что относительно хранения и расходования этих сумм велась строгая отчетность под непосредственным наблюдением комендантского управления и при участии в контроле лиц, кому эти деньги посылались; что о всех распоряжениях коменданта относительно устройства и внутренней жизни артели было доведено до сведения высшего правительства (равно как и ведомость о денежных суммах была приложена к тому рапорту) и со стороны высшего начальства не последовало никаикх стеснительных для жизни декабристов и их семейств распоряжений. Наконец и местное главное начальство края не оставлялр этого дела без своего вмешательства, так что Лепарскому приходилось отписываться от разных щекотливых по своему содержанию, запросов, например, ему нужно было удостоверить местного генерал-губернатора, что декабристы не делают никаких займов между жителями заводского населения и оплачивают свои расходы наличными средствами.

Устраивая хозяйственный быт декабристов, первоначально в Читинском остроге, а потом в Петровском заводе, Лепарский всеми возможными способами старался облегчать участь изгнанников, испрашивая для них льготы и разного рода смягчения. При самом вступлении в отправление своей должности он вошел с представлением о том, не дозволено ли будет больным из ссыльно-каторжных

cнимать до их выздоровления кандалы, дабы этим содействовать успеху их лечения. На это последовало высочайшее соизволение, причем Государь предоставил коменданту право распространить эту льготу и на тех здоровых государственных преступников, которые своим добрым поведением заслуживают одобрение и право на облегчение их участи. Основываясь на таком указании, Лепарский приказал всех государственных преступников одновременно расковать, не делая между ними никаких исключений. Меру эту он привел в исполнение с некоторою торжественностию, в первое воскресенье после получения официальной бумаги. В новой ленте со звездой он явился к обедне в тюремную церковь и, собрав после молебна, всех государственных преступников в общее зало, передал им на словах милость государя и приказал немедленно со всех всех снять железные кандалы. По инструкции всех государственных преступников предписано было употреблять в рудничные работы. Лепарский по этому предмету также вошел с представлением, объясняя в нем, что он не признает возможным строго придерживаться указания на этот счет инструкции, так как многие из государственных преступников по слабости здоровья, или от пожилых лет, или же, наконец, и вследствие полученных ими в стражениях ран не в состоянии перенести тяжесть каторжных работ. Ему ответили, что он может в деле поступать по своему усмотрению. Таким образом de facto декабристы освободились от работ, устроили в Петровском заводе несколько мельниц в саду казармы, куда по очередному спкску преступники, в сопровождении конвойных, отправлялись нга работу, хотя эту работу производили те же конвойные, а их спутники занимались садоводством, огородничеством или же просто прогулкой.

Что же касается до личных отношений Станислава Романовича к декабристам, то нельзя не отдать справедливости глубокой и сердечной заботливости и попечительности старика к своим несчастным и в этой именно заботливости заключается начало симпатии, которая, установившись однажды прочно между ними, не прекращалась до самой смерти старика. Строгий, угрюмый, несообщительный педант-служака, казалось бы, должен был внушать скорее страх, нежели любовь, но на самом деле теплая о нем память, как о великодушном и честном человеке живет до сего времени в Сибири. Правда, он был строг и придирчив к малейшим мелочам внешнего порядка, к исполнению установленных формальностей и обрядов, но, взамен того, он не стеснял свободы внутренней жизни, и в своих формах был вежлив, деликатен и мягок. Педантизм его характера рельефно обрисовывается в его отношении к племяннику, Осипу Адамовичу, который постоянно при нем находился, как в полку, так и в Сибири. Дядя горячо любил племянника, как родного сына, и,пользовался обратною взаимностью. Но за все упущения, неисправности и беспорядки, происходившие в заводе, Осип Адамович являлся единственным ответчиком и получал от строгого начальника выговоры, распеканции и проч. Неколько раз племянник расходился с дядей, но всегда последний делал первый шаг к примирению. Замечательная черта: дядя и племянник, будучи оба родом поляки, никогда между собою не говорили по-польски. Во всю свою жизнь Станислав Станислав Романович ни одной строки не написал, ни одного слова не сказал на польском языке, и только перед смертию, за несколько часов до того, когда он лишился языка, он заговорил с племянником ласково и тепло на своем родном языке. В казарму декабристов Станислав Романович являлся редко и всегда во всеоружии власти и комендантского достоинства. Различные просьбы от декабристов он выслушивал угрюмо и строго, и для всех у него был всегда один ответ: «не могу». Но этот отказ никого впрочем не смущал, потому что парламентером их всегда являлся Осип Адамович, добряк в самом широком значении. Адвокатура племянника перед дядюшкой почти постоянно увенчивалась, после обычного ворчанья, полным успехом. Когда Осип Адамович отправлялся проводить инспекторские смотры военным командам в заводах или на ревизию присутственных мест в районе комендантского управления, Станислав Романович составлял ему на бумаге подробную инструкцию, что ему следует делать: в котором часу вставать, как одеваться, что кому сказать и проч., одним словом полную нотацию как десятилетнему мальчику. Декабристских дам Станислав Романович принимал не иначе как стоя, и с угрюмостию старого солдата; но отправляясь к ним с визитом, он держал себя светским человеком, был любезен и доступен ко всевозможным просьбам и желаниям. Одним словом, старик был двойственная личность. С формальной, так сказать, официальной староны, это был угрюмый, непреступный генерал, привыкший командовать и требовать беспрекословного повиновения; в обыденной жизни—внимательный, образованный и снисходительный старик, способный горячо сочувствовать горю и понимать больное сердце. Эта двойственность имела благотворное влияние на судьбу декабристов. С одной стороны строгость установленных порядков, угрюмый вид военной тюрьмы невольно сдерживали страсти и уединяли етот отдельный мир от остального света , а эти условия в свою очередь избавляли от вмешательства в их внутреннюю жизнь посторонних начальствующих лиц; с другой —материальный и нравственный быт декабристов был упрочен с сохранением интересов для них дорогих и им присущих по воспоминанию, образованию и родстенным связям. От этого декабристы не позабыли России, н не утратили веры в ее будущность, а пережившие ссылку, явились лучшими исполнителями великих реформ Царя-Освободителя.

Могила С.Р. Лепарского в Петровском заводе

По инструкции Станиславу Романовичу дана была неограниченная власть над заключенными, но в продолжении 11-ти лет только один случай заставил его прибегнуть к мере наказания. Федор Федорович Вадковский, чаловек вспыльчивого и горячего темперамента, поссорилсд однажды с Судговым [Сутгофом] и, под влиянием минутной вспышки схватил нож. Комендант приказал подвергнуть виновного одиночному заключению. Вадковский не угомонился и написал Лепарскому дерзкое письмо, в котором он его укорял в несправедливости и в притеснениях. На это старик положил следующую характерную розолюцию:

«Объявить Ф. Ф. от меня на его письмо: прошу ко мне не писать никаких ремонстраций и рефлексий; я не для того оставил каждому чернила и бумагу. Тот, кто по малому понятию, не следует благоразумию, кротости и терпению прочих товарищей, должен быть мною укрощаем, тем более, что сие служит к пользе его, и избавляет от худых последствий как его самого, так и приставленных при нем (т. е. товарищей) от искушений, подвергающих их неизбежному несчастию. Пусть называет Федор Федорович, и кто хочет, это несправедливостию или еще и хуже; я этим не обижаюсь и не нахожу причины в чем- либо упрекать свою совесть, а тем более в пригнетении человечества. Имею даже право при сем сказать о себе: хотя называют поступок мой несправедливым но я и в сей крайности, т. е. в удерживании от шалостей, поступаю мерами самыми нежными, ибо, имея более власти, употребляю только то, что начертано как обязанность в моей инструкции, чтобы всех поступивших под мой присмотр преступников вообще держать заверты замками»

Эта резолюция была плац-майором объявлена Вадковскому при следующей записке: «комендант спрашивает у вас: будете ли вы вперед избегать всяких ссор с Судговым и по поводу прежней ссоры не заводить новой, как с ним, так и с прочими. Если даете в том слово, то останетесь под арестом казарме на прежнем основании, и особый часовой от дверей ваших будет снят. Вадковский, разумеется, дал требуемое слово, и тем эпизод этот, после двухчасовой бури, окончился.

Деликатность Лепарского видна также и в следующей резолюции, данной им на просьбу Миткова [Митькова] позволить ему, на том освовании, что он уже поступил в разряд переселенцев, навещать во всякое время своих семейных товарищей:

«Все лица, назначенные на переселение, воспользуются правилами, предназначенными поселенцам по сдаче их гражданскому начальству, а до того времени зависят от правил, о них предписанных. Поэтому сколько бы я не желала сделать удовлетворения по записке Михаила Фотиевича (Миткова) , но не могу изменять порядка существующего, в чем особенно препятствует мысль, что буде я предоствлю одному ходить в к госпожам, без объявления от них желания иметь гостя в своем доме, тогда могут и остальные этим воспользоваться, чем не только обеспокоятся госпожи , но отягощены будут лишнею службою солдаты, ходящие в конвой, и я должень буду увеличить караул; к тому же, кроме того, я не буду знать, кто налицо в каземате или кто куда ушел. По всему изъясненному я прошу Михаила Фотиевича,—если он в те дни, когда его здоровье позволит, пожелает быть быть в доме своих товарищей женатых, потребовал бы, дабы госпожа во всякое время дня, присылала ко мне человека своего сказать мне словесно. Касательно же того примера, что другие этим пользуются, то мне сие неизвестно, кроме экономов, А. Н. Муравьева И Вольфа, подающих помощь больным, да Басаргина, уотребляющего молоко в доме г-жи Ивашевой».

Попечительность Станислава Романовича о декабристах—это заботливость любящего отца к своим детям. Каким он был полковым командиром в отношении к своим подчиненным офицерам и солдатам, таким он остался до конца своих дней к зключенным, вверенным его надзору: строгим, заботливым и сердечно-деликатным. Свойство его характера император Николай Павлович имел возможность близко узнать, когда еще был великим князем. Состоя шефом Северского полка Николай Павлович во время своих посещений полка останавливался в квартире его командира. Станислав Романович умел с большим тактом соединять почтительную подчиненность своему высокому гостю, вместе с заботливою о нем понечительностью, которая вызывалась юношеским в о время возрастом великого князя. В собственноручных письмах к Станиславу Романовичу великий князь относился всегда к нему с милостивым благоволением и с уважением. Вступив на престол, император Николай Павлович выбрал для Лепарского именно тот пост, где свойства его личного характера могли иметь полезное применение для осужденных, которых царь карал по требованию закона, но в сердце своем великодушно прощал. Своим поведением и образом действий Ленарский безусловно оправдал этот выбор. Переписка его с генерал-губернатором Восточной Сибири Броневским, многочисленные письма многих из декабристов к Осипу Адамовичу свидетельствуют и о глубокой любви декабристов к коменданту и о нежной заботливости последнего о своих детях, которая не ограничивалась пределами комендантского управления, но следовала за узниками и в то время, когда они отправлялясь на поселения, оставляя тюрьму, которую Лепарский заставил их полюбить. Генерал-губернатор Броневский имел справедливое основание писать к Станиславу Романовичу: «Семейка ваших узников поубавилась и остальным срок не весьма отдален; спустив с рук последних, вы вплетете себе в венок достохвальной вашей службы пальму, которая выражать будет заслугу и добродетель и на этом поприще, ибо и эти головы, наполненные разным винегретом идей н разнородностью характеров, постоянно как дети лобызают благодетельную руку вашу и в одно слово не могут нахвалиться прошедшею зависимостью, основанную на строгой справедливости и человеколюбии.

13-го августа 1836 года"

IV

Очерченная крупными штрихами многолетняя и праведная жизнь Станислава Романовича Лепарского не богата внешним блеском и событиями, но кажется достойна внимания по своему внутреннему содержанию. В армии, в течение почти пятидесятилетней службы Станислав Романович пользовался репутациею отличного боевого и фронтового офицера. Командуемый им полк Северский конно-егерский стол на самом лучшем счету и августейший шеф полка великий князь Николай Павлович не только им гордился, но всегда его ставил в пример гвардейским полкам. В преклонных уже годах Станислав Романович получил назначение опекуна над сосланными в каторжную работу по мятежу 14-го декабря 1825 года. Без блеска и без шума, но стойко и по солдатски лросто он простоял 12 лет на своем тяжком и крайне трудном посту и угас тихо и спокойно, окруженный семьей горячо его любивших изгнанников, в самом далеком и темном углу Сибири. Задачу свою он исполнил благородно.

В продолжение своей долголетней жизни Станислав Романович не отличился особенными заслугами на боевом поприще или поприще государственной деятельности, но тем не менее он оставил по себе глубокую память.. Все пережившие его декабристы и потомки их в один голос отзываются о нем с чувством глубокой признательности. Сила этой симпатии опирается на честный его характер, в самом шии этого выражения. Наружными приемами своего обращения он скорее отталкивал, нежели привлекал к себе, даже с виду кавался букой: но вместе с тем он обладал развитым тактом сердца: умел примерять суровые требования долга с деликатностию бдагородной и образованной души. В Северском полку все офицеры составляли вокруг своего командира одну семью, крепко сплоченную правилами чести и военного достоинства, и в которой никогда не было дрязг, скандалов или «историй»; в Сибирн заключенные узники, как холостые, так и женатые, сгруппировались около Станислава Романовича однородною семьей, потому что несчастные изгнанники нашли в нем не сурового и грубого начальника, а истинного покровителя, с душою заботливою, доброю и ласковою.

Сганислав Романович не имел своей семьи и единственным близким к нему человеком приходился его родной племянник Осип Адамович. Племянник в значительной степени наследовал качества своего дяди и в течение своей долголетней службы (он умер 1-го апреля 1876-го года), занимая пост коменданта в Нерчинске, Смоленске и Шлиссельбурге, всеми был всегда любим и уважаем за доброту, ласку и приветливость. Отношения между дядей и премянником были всегда искренние и дружеские. Станислав Романович сделал его своим надушеприказчиком. Хотя по его формулярному списку и значилось, что ему принадлежит в городе Киеве дом с садом и маленькое, в том рае, имение, но на самом деде после его смерти, кроме долгов ничего не осталось. Дом в Киеве и другое движимое имущество было им продано для уплаты долга за сдачу полка, так как оказался недочет в некоторых казенных суммах. Этот недочет образовался, как видно из подлинных документов, по следующему случаю: в 1815 году командир 1-й конно-егерской дивизии генерал Хруцев предписал командирам полков этих дивизий, чтобы они по случаю невысылки комиссией Киевского комиссариатского депо фуража, заимообразно 21740 руб., о чем тогда же донес начальству, но денег на возврат израсходованных не получил. Переписка по этому делу тянулась без всякого результата до 1826 года и Лепарский при сдаче полка новому командиру должен был пополнить недочет в полковых суммах из собственных средств. Он продал свой дом в Киеве и приобрел на эти деньги чистую квитанцию о сдаче полка. Лепарский вел жизнь очень умеренную, не позволял себе никаких излишеств, родных у него не было, знакомых также весьма немного, а между тем он умер в совершенной бедности, оставив после себя одни только долги. Казалось бы, что, получая в Сибири содержание не менее генерал-губернаторского, кроме того довольно значительную аренду, да прокомандовав в доброе старое время 16 лет кавалерийским полком, Лепарский мог бы весьма легко и удобно, при своей умеренной жизни, сколотить копейку, а между тем им было прожито даже свое родовое имущество и сделаны значительные, по тогдашнему времени и по его состоянию, долги. Странность эта объясняется крайнею добротою и снисходительностью характера старика, который не мог устоять, чтобы не расходовать все свои сбережения на дело благотворительности и на помощь ближнему. Ни один солдат из его полка не выходил в отставку не обеспечнным для дальнейшего своего существования. Служил он очень туго и только на пятидесятом году офицерской службы достиг генеральского чина, между тем как будучи лично известен и притом с самой отличной сторонв великому князю, а впоследствии императору Николаю Павловичу, пользуясь, кроме того, чуть не дружеским расположением приближенных к государю лиц, и наконец занимая такой значительный, по тогдашнему времени, пост коменданта над декабристами, он, разумеется мог бы, при маленьком старании, легко себя награждать, но Станислав Романович никогда не льстил, не любил просить и заискивать и никогда на судьбу не жаловался. В течение семидесятилетней службы он только два раза обращался к государю с личною просьбою: 1) перед назначением в Нерчинск, об уплате его долгов (заимообразно) на сумму 20,000 руб. ассиг. и 2) за день до смерти он дрожащею рукою написал всеподданнейшее прошение об уплате остальных долгов на 14,000 руб. ассиг. Просьбы его были уважены. В Сибирь Станислав Романович отправился не ради земных благ, до которых он не был охотник, не ради служебной карьеры, потому что приближался уже к концу седьмого десятка своей жизни, но для того чтобы доказать непоколебимую преданность своему возлюбленному государю:, довершить долголетнюю трудовую и честную жизнь подвигом добра.

М.Н. Кучаев.

1876 год, Санкт-Петербург

------------

Мы в Фейсбуке

Мы во Вконтакте

Мы в Телеграмме

ugluka@mail.ru