Письма И. Горбачевского к Бестужевым. Публ. М. Азадовского //«Декабристы в Бурятии». Верхнеудинск, 1927, сс. 89–98

Два письма Горбачевского к братьям Бестужевым

[Опубликованы в качестве приложения к Письма В. А. Бечаснова к Бестужевым. Публ. М. Азадовского //«Декабристы в Бурятии». Верхнеудинск, 1927, сс. 89–98 ]

Чтобы полнее представить материалы о Бечаснове, хранящиеся в Бестужевском архиве, приводим два письма И. И. Горбачевского с упоминанием о нем. Мы не ограничиваемся только перепечаткой тех мест из этих писем, где говорится о Бечаснове, но воспроизводим их целиком, так как эти, еще не появлявшиеся в печати, письма представляют огромный интерес для характеристики взаимоотношений декабристов и бытовых условий первых дней их поселенческой жизни.

№1

И. Горбачевский - Н. Бестужеву¹

23-го сентября [1839]

Добрейший мой, любезнейший Николай Александрович [Бестужев]! Напрасно ты меня упрекаешь за то, что до сих пор к вам не писал, ты сам знаешь, это первая оказия с тех пор, как вы находитесь в Ливийских степях и песках.—Ваши письма я все получил, за которые вас благодарю, да и тысячу раз еще благодарен, они мне много принесли удовольствия и утешения. Сию минуту пришел ко мне Грузин и спрашивает, к кому я пишу. Я отвечал — к Ник[олаю] Алекс[андровичу], он тотчас закричал тебе здравия. С тех пор как вы уехали, наше препровождение времени одинаково, едим, пьем и ничего не делаем, совершенно также как и вы; без своего дому, милый мой Николай, плохо, и очень плохо, - ни за что нельзя взяться, ничего невозможно купить, ничем нельзя завестись, но за всем тем я кое-что сделал, — и даже приобрел; купил 140 копен сена и лошадь. Алек[сандр] Иль[ич] дал мне железа, я его уже продал, и вышло мне барыша 123 руб., так что сено и лошадь остались у меня в барышах. - Хочу непременно купить лошадей еще и возить бревна и камни, и буду стараться, таким образом, чтобы они мне окупились в продолжение зимы. Земли мне еще не отвели, не знаю, получили ли вы ее, пожалуйста уведомь меня, какая существует форма, чтобы дали мне 15 десятин. Я не знаю, что делать с этим. Михайло или ты, напишите ко мне подробно, чем вы хотите, так сказать, промышлять и какие ваши планы и надежды, добрый мой Николай. Это не одно любопытство заставляет меня об этом спрашивать, это есть как бы какая потребность души знать обо всем об тех, которых любишь душевно.— Пишите, пожалуйста, ко мне подробно, что вы делаете или что хотите делать, я бы на вас смотря и сам бы то же делал; разумеется все от местности зависит, но однакож, как посмотришь на людей, все-таки лучше. Вообрази, мой добрый Николай,— я от Поджио до сей минуты не только ни одного письма не получил, но даже ни одной строчки,— посылаю вам разные письма, поясалуйста не потеряйте их и перешлите все к Петру в Подлопатки, для прочтения, а потом пусть он, или вы ко мне назад пришлите, на некоторые надобно мне отвечать. — Смотрите, не бросайте и не потеряйте.

Вещи ваши в будущий вторник отправляются к вам. Они мне столько хлопот наделали» что я очень рад с ними развязаться. Дважды их переносил с места на место, что стоит 7 руб. Пусть тебе это не покажется странным, здесь людей даром не дают; второе самое главное то, что никто не брался их перевезти,— как посмотрят на эти громады, так и назад, или очень дорого просят — насилу мне отыскал человека Дмитрий Захарович. Вчера я получил письмо от Дельс (?). Она пишет, что сколько ни пишут в Тифлис о высылке вещей и денег брата моего, никто ни слова не отвечает,— и чорт знает, что об этом думать.

Сестра говорит и наверное полагает, что эти вещи и деньги должны пропасть,— ибо что думать, когда пишут, просят и — не отвечают.- Одного оружия осталось на 800 руб. серебром и какой то кубок, поднесенный брату жителями Ленкорана, дорогой цены, — все это в неизвестности. Сестра пишет и спрашивает меня, не писал ли кто нибудь из Тифлиса об этих вещах. Глупость и невежество да и только,— что будешь делать с этими бабами.

Бечасный меня морит и бесит своим французским языком,— вот француз появился в Сибири, вот настоящий доморощенный француз.— Что будешь с ним делать, и чорт знает, что у него за планы, — я, к нему напишу, что я его письмо получил запечатанное, следовательно только его не читал, — эффект французского языка пропал,— и лучше бы прямо по русски писал бы, это [немножко] и приличнее и умнее. — Я посылаю к тебе два его письма, посмотри, как он противуречит сам себе.

Тебе интересно знать о моей квартире, наследником О. А. я не хочу быть, ибо не стоит того, но тебе муху, Николай, жаль, очень жаль, что тебя здесь со мной нет, я тебя несколько раз вспоминал, я теперь узнал, что перемены во всем хороши, не в одном кушаньи, но даже... и что за прелесть жить в Петровском, чего душа хочет — все есть, все хорошо, все прекрасно, только одно худое ты дело сделал,— не остался в Петровском на поселении; что ты нашел в Селенгинске? песок, да и только.— Не хочу тебя раздражать, не хочу голодному говорить о хлебе,— ты сам виноват, так и терпи,— по делом тебе.— Я могу тебе на это отвечать так, как ты ко мне пишешь, — я вас всех приглашал остаться в Петров[ском] и тебя тоже, а ты, ты,— ты рожа?! и в добавок морской цитрон,— бедный Михайло, как бы я его теперь угостил, вот задал бы я ему праздник, был бы тут и стар и млад, и твердое и мягкое, и сладкое и кислое.— А теперь, что он терпят бедный, мне его очень жаль; — он видит только пред собой песок, да Селенгу. Удивительное наслаждение! я к нему напишу особенно,— или лучше сказать, я к тебе, Миша, не пишу особенно, но тут же целую тебя, в душе моей благодарю тебя за письма, посылаю Бечасного, читай и узнаешь из них старого своего знакомого.— Кроме шуток, что за наслаждение было бы нам, если б ты с братом здесь был поселен. Какой демон вас научил проситься в другое место, а не в Петровское? — Когда буду посылать к вам вещи, тогда еще напишу, теперь 10-й час, а в 11-м часу едет Сахаров.

Вчера Алекс[андр] Иль[ич] получил от Артамона письмо, в котором он пишет, что слышал и ему самому говорил Мевиус, что Арсеньев переведен в Грузию,—Алекс[андр] Иль[ич] рад этому,— дай бог ему всего хорошего. Не знаю, что со мной тогда будет, я лишусь многого. — Кажется он к вам сам хочет писать; я здесь не буду на весы класть ваши вещи, просто их положу на возы, а вы там сами сосчитайте пуды, весы говорят у вас там есть, это я не буду делать для того, чтобы ломки избавиться. — Прощай, мой Миша, буду к тебе во вторник еще писать, целую тебя тысячу раз, пиши ко мне. Твой до гроба И. Горбачевский.

Прощай, мой друг, мой милый добрый Николай, как бы я тебя горячо теперь обнял и прижал бы к своей груди,— пиши ко мне, сделай милость. Клянусь тебе, одно утешение осталось получать от друзей известия: все глупость, все дрянь, эти хозяйства, эта промышленность, эти заботы, одно осталось нам утешение — вспоминать и помнить своих друзей и товарищей общего нашего несчастия.

Обнимаю тебя, целую тебя, мой Николай. Твой навсегда И. Горбачевский.

Извините беспорядку моего письма, спешу.

№ 2

21 декабря [1839]

Сегодня получил только, мой милый Михайло, твое письмо от 9-го декабря.—Я очень обрадовался этому, но не спасибо тебе за журнал Сына Отечества,— мало и мало [не разборч.], а тем более что п Ал. Ильич выписал Библиотеку, досада да и только, и как ты не вздумал прежде спросить у нас, что выписывать, теперь будет у нас два экземпляра Библиотеки, а Сына Отечества ни одного.

За это я приказываю Николаю посадить тебя под арест на три дня, — он должен тебя три дня не выпускать в гости, и ты должен повиноваться - иначе я расстрою планы А-ра Ильича, который за тебя сватает Олимпиаду Петровну, даст тебе в приданое два пуда расковки и одну жанху, а я со своей стороны на хозяйство даю тебе чугунку четвертьведерную; приданое немаловажное,— не смейся и не шути, и ежели ты имеешь охоту и чюства, то напиши,— Ал. Ил. с приданым привезет к тебе Олимпиаду в карандасе c торжеством и великолепием. — Я написал от Тютчева письма в Иркутск к нашим, но вообрази, Марья Казимировна [Юшневская] не утерпела, сказала об этом Артамону, — горе с нею, но к щастью, говорят, что он до сих пор не верит, боится подозревать, что его мистифицируют. Это выйдет история, подобно Пущинской.

Меня не удивляет поступок Петра с тобою, он и со мной почти то же сделал и делает - он на мои письма отвечает словами, и самыми пустыми и вздорными. Я его обработаю за тебя и за себя, и перестану писать. Лучше его оставить в покое, пусть, что хочет, то и делает. Новенького у нас нет ничего, мы теперь получаем оное из газет и журналов, которые ты прислал.

Николая поручения исполнены,— работа идет, не знаю, что будет дальше, уведомлю.— На пять повозок поделок (?), втулок и на пять лошадей подков куплено, а у меня всё лежит, только нет извощика,никто не берется, мало тяжести, вместе с этим железом, пошлю Николаю и его диван. — Столов еще не взять от Иванова. — Я получил письмо от сестры Квист ², она пишет, что у нас был Ребиндер, а на щет моего наследства и слуху нет.

Николай, старый цитрон за то, что не пишет ко мне, целую его мысленно, обнимаю моего Николая и жалею очень, что не могу придти к нему в полности, - ты спросишь мое препровождение времени,— только тогда мне и весело, когда бываю у Алекс. Ильича или у Дм. Захаровича, но дома — чорт его побери — так скучно, что и глядеть нельзя на него; — прощай, мой Миша, целую тебя, будь здоров — пиши ко мне, да уведомь, прислать ли к тебе Певушку — сурьезно ты подумай, — два пуда расковки и чугунка тебя на первый раз поддержут.

Я получил от Бечаснова письмо,— оно теперь у Борисова. Пришлю к тебе его, уморил меня. Я хохотал, как дурак,— вообрази, у него из слюды окошки, он видит, что ему сено везут, от нетерпения он бросил письмо, которое ко мне писал и побежал к сену,— чтобы скорее добежать и сократить дорогу, он махнул через чужой двор и второпях наткнулся на цепную собаку, та его и обработала, тулуп ему изорвала, штаны и колено тоже разорваны, он отскочил, зацепился и упал. Умора. Прощай, твой И. Горбачевский.

Бечасный пишет, что он хотел погладить лошадь свою, а она за нежность его к ней, хватила его задней ногой.— Он пишет: «вот приятности хозяйства». Но никак не признается в своей неловкости.

Алекс. Ил. целует всех вас и кланяется.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹Письма годом не датированы. По контексту видно, что относятся к первому году поселения после выхода из Петровской тюрьмы, т. е. к 1840 году. [В позднейшем издании писем Горбачевского дата уточнена - это 1839 год, ее и привожу - М.Ю] Неоднократно упоминаемый Александр Ильич — Арсеньев, горный инженер, управлявший Петровским заводом во время пребывания там декабристов. Декабристы нашли в нем истинного друга и покровителя; особенно тесная дружба сближала его с братьями Бестужевыми. Подробно о нем — в воспоминаниях бр. Бестужевых, стр. 218-220. Упоминаемый дважды Петр - декабрист Петр Иванович Борисов, живший первое время в с. Подлопатках или Подлопатинском, откуда был вскоре переведен в М. Разводную. Артамон — Арт. Зах. Муравьев; Мария Казимировна — Юшневсная; Ребиндер — комендант Петровского завода, позже был кяхтинским градоначальником; с декабристами был в очень дружеских отношениях и позже даже; породнился с Трубецкими

²Сестра Квист — Анна Ивановна Квист, родная сестра Горбачевского, бывшая замужем за главнокомандующим 1-й армией, Ил. Ил. Квистом.

------------

Мы в Фейсбуке

Мы во Вконтакте

Мы в Телеграмме

ugluka@mail.ru