В.Б. Бахаев. Декабристы братья Борисовы на поселении в Бурятии//"Труды Бурятского института общественных наук БФ СО АН СССР", Улан-Удэ, 1973, С. 163-173

Жизнь и деятельность декабристов братьев Борисовых в Бурятии осталась почти не изученной. Одной из причин этого является недостаток источников. В настоящее время биограф Борисовых может располагать небольшим количеством официальной переписки о них, немногими их письмами к сестрам и товарищам по ссылке, переводами произведений иностранных авторов по вопросам философии и права П. Борисова, переплетенной тетрадью с корреспонденцией на имя братьев и двумя небольшими самостоятельными произведениями П. Борисова ¹. Лишь небольшая часть этих документов относится к периоду их жизни в Бурятии. Немногочисленность документальных материалов о жизни братьев Борисовых в Бурятии объясняется относительной краткосрочностью их пребывания здесь.

Не располагая новыми данными и опираясь на неиспользованные документальные материалы о братьях Борисовых, привлекая дополнительные сведения из переписки других декабристов, мы стремились в какой-то мере восполнить пробел в биографии братьев Борисовых- период из жизни в Бурятии.

В июле 1839 года после тринадцатилетнего пребывания на каторга декабристы братья Андрей Иванович и Петр Иванович Борисовы были отправлены на поселение в слободу Подлопатки Верхнеудинского округа Иркутской губернии.

Освобождение декабристов от каторжной работы в 1839 году было неожиданно осложнено тем, что новый генерал-губернатор Восточной Сибири В. Я. Руперт, назначенный на этот пост в 1837 году, решил считать время пребывания декабристов на каторге не с момента вынесения им приговора, как это делалось до него, а со времени прибытия их на Нерчинские рудники. В случае установления такого порядка подсчета срок пребывания здесь декабристов удлинялся на год, два и более Кроме того, после освобождения декабристы должны были бы разъезжаться из Петровского завода по одному, по двое, а не группой, как это было принято раньше. Несмотря на указание нового коменданта Петровского завода полковника Н. Р. Ребиндера на то, что принятая практика освобождения декабристов противоречит предложению В. Я. Руперта, последний отстаивал свою точку зрения. Для разрешения возникшего разногласия они были вынуждены обратиться в Петербург.

Лишь после того, как из Петербурга пришло подтверждение правоты Н. Р. Ребиндера и вышел указ об освобождении оставшихся декабристов из Петровского завода, В. Я. Руперт был вынужден уступить.

Незадолго до окончания срока каторжной работы братья Борисовы указали местом своего поселения слободу Усть-Кяхту, расположенную неподалеку от Кяхты. «Я думаю, что мы с братом будем поселены около Кяхты,— пишет П. И. Борисов сестрам 27 февраля 1839 года.— Это пограничное место представляет многие выгоды для людей трудолюбивых, открывая постоянный сбыт произведениям всякого рода: на рукоделие... припасы сена, скот и друлие вещи всегда можно найти там покупщиков. Мне и брату дадут от казны 30 десятин пахотной и сенокосной земли и по 200 рублей на годовое содержание каждому из нас. Меня не страшат ни труды, ни хлопоты, и, сколько я могу предвидеть, мы можем жить сносно, но нам всегда будет трудно помогать вам, любезные сестрицы, за несколько тысяч верст и, что всего важнее, через руки других часто счет неверный» ². В письме он просит сестер подумать о приезде к ним на поселение, чтобы жить одной семьей. Содержание этих строк говорит, что надежды братьев о возможностях материальной жизни на поселении в Усть-Кяхте были весьма радужны.

Однако просьба братьев Борисовых о поселении их в слободе Усть-Кяхте не была уважена. Их направили на поселение в село Подлопатки, куда они просились, «если невозможно в слободу Усть-Кяхту».

Район Подлапатки относится к неблагоприятной для земледелия зоне. Сухие песчано-каменистые почвы, малоснежные зимы, частые засухи при полном отсутствии ирригационных сооружений и при примитивных орудиях труда и приемов земледелия нередко делали труд хлебопашца напрасной тратой сил и средств. В неурожайные годы основная часть жителей слободы влачила жалкое существование.

Вот в такой уголок Забайкальского края приехали на поселение братья Борисовы в начале августа 1839 года в сопровождении мухоршибирского волостного головы. Они были поставлены здесь на квартиру и отданы под надзор сельскому старшине. Действительные условия места их поселения оказались весьма далекими от тех представлений, которые они имели о Забайкальском крае во время своего пребывания на каторге.

Братья Борисовы из опасения остаться без всяких средств при отсутствии какого-нибудь источника помощи и дохода не решились заняться земледелием и обзавестись собственным хозяйством. Не могли сбыться и их надежды на занятие ремеслом. Бедность жителей слободы, натуральный характер их хозяйства, оторванность от остального мира, отсутствие постоянной торгово-экономической связи с Кяхтой, Селенгинском, Верхнеудинском, на что они надеялись до своего приезда, делало его бессмысленным. Да и в Подлопатках не было ни сырья, ни сбыта, «и других условий. Действительность оказалась во много раа горше той, какую они могли ожидать.

Сведения о безысходном положении братьев Борисовых в Подлопатках доходили, видимо, до их товарищей, хотя они сами никому не говорили и не писали о своих материальных затруднениях. Во всяком случае, ни в одном из их писем, адресованных товарищам по ссылке, этот вопрос не затрагивался. Некоторые из друзей старались оказать Борисовым денежную помощь, найти какое-нибудь оплачиваемое занятие. В «Книге Доходов и расходов» ³, которую регулярно вел П. И. Борисов на поселении, имеются сведения о поступлении денежной помощи братьям во время их жизни в Подлопатках от декабристов А. В. Поджио и А. 3. Муравьева. Предположительно можно присоединить к ним и С. Г. Волконского, с семейством которого и с ним самим был дружен П. И. Борисов. Нельзя без волнения читать скупые строки этой книги. Они рисуют тяжелую материальную жизнь братьев в Подлопатках, беспомощность их положения. Это перечень тех небольших сумм, причем некоторые из них в натурализованном виде, которые они получили за два года жизни в Подлопатках (за вторую половину 1839 года они получили только 25 рублей от А. В. Поджио):

1840 г.

Апреля 11 за метляка от А. И. О.⁴:

сахару голову 10 фунтов - 16 [р.] 90 [к.],

цветочного чаю 2 фунта - 16 [р.]

табаку Жукова 1 фунт - 2[р.] 50[к.]

Мая 15 за букет от А. И. А.⁵, голову сахара 15 фунтов - 25 [р.] 35 [к.]

коробочку цветочного чаю - 40 [р.]

------------------------------------------

100 [р.[ 75 [к.]

1841 г.

Марта 27 получено от (неразборчиво) головы Метелкина из Удинска -231 [р.] 31 [к.]

Мая 31 полученные 1840 [г.] августа 26 от А. 3. Мур ⁶ поступили в расход - 200 [р.]» ⁷

Эта помощь была оказана братьям Борисовым товарищами и друзьями. А. И. Орлов и А. И. Арсеньев были друзьями декабристов. Для того, чтобы хоть немного облегчить им жизнь и в то же время не задеть их самолюбия, они давали П. Борисову заказы на рисунки насекомых и букетов цветов. Деньги, поступившие от неизвестного нам Метелкияа из Верхнеудинска, вряд ли являются платой за привезенные Борисовыми из Петровского завода сельскохозяйственные орудия, так как последние, по словам П. И. Борисова, стоили немногим более 100 рублей. Скорее всего А. И, Орлов склонил Метелкина к заказу каких-то рисунков работы П. Борисова, за выполнение которых и была получена указанная сумма денег.

Позднее, в прошении о пособии П. И. Борисов вспоминает об условиях их жизни в Подлопатках: «Со времени поступления моего с родным моим братом на поселение Вархнеудинского округа в селение Подлопатки претерпевали мы жесточайшую нужду и недостаток в пропитании нашем. Принужденный находиться безотлучно при больном моем брате Андрее, не мог я ничего предпринять к снисканию себе пропитания» ⁸. Удивляет, что при такой нужде братья не обратились к губернским властям и выше с просьбой о выделении им денежного пособия от казны, которым, как они знали, пользовались их некоторые товарищи. Возможно, это был отзвук глухого протеста против грубого произвола губернских властей по отношению к ним в первые же месяцы их жизни в Подлопатках, причиной которого была болезнь Андрея.

Свидетельства о существовании психической болезни у А. И. Борисова в начальный период его жизни на поселении противоречивы. В ряде официальных документов говорится о его заболевании еще в 1827 году. При освидетельствовании узников Благодатского рудника, первых восьми декабристов, привезенных в Забайкалье,на каторгу, врач Влод-зимежский в апреле 1827 года записал: «Андрей Борисов — здоров, Петр Борисов — помешательством в уме» ⁹. Что он перепутал братьев, нет сомнения: в других местах дела часто упоминается о головных болях у Андрея и о невыходе его из-за этого на работу. В письмах М. А. и Н. А. Бестужевых 1839 года об А. И. Борисове говорится как о душевнобольном человеке. В то же время начальник Верхнеудинского округа В. С. Шапошников и городской штаб-лекарь А. И. Орлов в донесениях, П. И. Борисов в письме утверждают, что состояние Андрея нормальное. Правда, в письме можно найти строки, которые косвенно говорят об обратном. Противоречивость суждений о состоянии здоровья А. И. Борисова, выраженных в источниках, объясняется разным назначением их. Более поздние письма М. К. Юшневской, Ф. Ф. Вад-ковского, воспоминания А. Б. Белоголового убеждают нас в правоте Бестужевых. Болезнь А. И. Борисова протекала, как это часто бывает у душевнобольных, со временными спадами и обострениями и, кроме редких случаев, не носила буйного характера. Один из периодов обострения его болезни приходится на первые месяцы жизни в .Подлопатках. В письме от 9 сентября 1839 года Е. П. Оболенскому Н. А. Бестужев сообщает о своих соседях по поселению: «От Борисовых брат [М. А. Бестужев] приехал вчера. Петр страждет от Андрея. Тот решительно поступает с ним ка.к с мальчиком: не дает ему книг; не позволяет раскладываться в уверенности, что уедет в Урик ¹⁰; запирает его с 7 часов вечера до 9 часов утра; не выходит сам и не дает ему выходить никуда. Когда Ильинский ¹¹ с женою, Старцов ¹² и брат, которые его [Ильинского.— В. Б.] провожали на место нового назначения в Кайдалов (за Читою), то он не пустил их к себе: заиер П. И. и только (?) повели (?) с ним в окно переговоры; до утра не выпустил его. Наши уговорили П. И. писать о переводе к нам в Селенгинск»¹³. Судя по письму Н. А. Бестужева, болезнь Андрея Ивановича в этот период (как, впрочем, почти до конца его жизни) не представляла опасности для окружающих и не требовала изоляции его от общества и от брата, без которого он не мог жить.

Но не так думал генерал-губернатор В. Я. Руперт. Получив каким-то образом известие (не из письма Н. Бестужева, так как оно было послано с оказией) о болезни Андрея Ивановича, он распорядился о немедленном помещении больного в больницу в отделение сумасшедших.

Внезапный увоз Андрея Ивановича в Верхнеудинск сильно осложнил жизнь братьев и заставил их пережить долгие тревожные дни опасений и неясных надежд. И без того печальная и трудная жизнь Борисовых в Подлопатках омрачилась разлукой, срок и последствия которой были неизвестны. Особенно тяжело разлука отразилась на Андрее Ивановиче, тем более, что ко времени получения распоряжения генерал-губернатора и его выполнения приступ болезни прошгл. Можно понять душевное состояние Андрея Ивановича, не переносившего другого общества, кроме брата, и увезенного от него неизвестно на какое время. Протестуя против произвола губернских властей, Андрей отказался принимать пищу. Это была фактически вторая по счету голодовка среди декабристов. Впервые декабристы, среди которых был и А. И. Борисов, применили голодовку в ответ на действия тюремной администрации на Благодатском руднике, которая попыталась унизить декабристов до положения молчаливых и послушных каторжников-рабов. Голодовка декабристов, проведенная впервые в истории революционной борыбы в России, напугала и озлобила тюремное начальство, но оно вынуждено было уступить и согласиться на некоторое смягчение положения политических узников Благодатского рудника. В голодовке на руднике участвовали восемь человек, я коллективная поддержка помогла им выстоять тогда в борьбе. В 1839 году Андрей Борисов объявил голодовку в одиночку.

Сведения о голодовке, объявленной А. И. Борисовым, содержатся а донесениях В. С. Шапошникова и А. И. Орлова.

В донесениях В. С. Шапошникова, А. И. Орлова расстройство рассудка у А. И. Борисова отрицается. Причем А. И. Орлов так характеризует своего пациента: «Он был болен расстройством печени, но характером тих, спокоен и даже робок. Если же есть или было в нем какое умственное расстройство, то, вероятно, оно типа меланхолического или ипохондрического, но едва ли сопряжено с бешенством»¹⁴. Делая такое заключение, В. С. Шапошников и А. И. Орлов, видимо, желали освободить А. И. Борисова из больницы, понимая пагубность обстановки сумасшедшего дома на его душевное состояние. Общеизвестен факт близости А. И. Орлова к декабристским кругам, поэтому доброжелательное отношение его к больному А. И. Борисову понятно. Несколько неожиданна позиция В. С. Шапошникова в данном деле, ко и она вполне объяснима, если иметь к виду, что, по имеющимся сведениям, его отношение к декабристам было доброжелательным.

Внезапное насильственное разлучение с больным братом заставило П. И. Борисова о многом подумать и принять единственно возможное в данном случае решение. На следующий же день после увоза Андрея в Верхнеудинск он написал письмо В. С. Шапошникову, от которого, как ему сказалось, зависело многое. Письмо написано наскоро, без обычной для автора логичности. Это указывает на то смятенное состояние и взволнованность, в которой находился в это время П. И. Борисов. Утверждая о необходимости совместной жизни с братом, отрицая его душевное расстройство, он, в частности, пишет: «Быть вместе с братом было и всегда будет постоянным, единственным моим желанием. Он никогда не был для меня тяжким бременем, в особенности после освобождения нашего, а я как прежде, так и теперь, для него необходим. Ум его очень далек от помешательства... он бывает иногда в меланхолии, к которой примешивается даже несколько мизантропии, однако же мизантропии безвредной, он боится людей, не желая им зла... Никогда ке впадает в безумие, тихой и даже робкой его нрав, недоверчивость к людям, опасение навлечь на себя и на других малейшие подозрения, подвернуться стеснительности, нести снова тяжесть наказания служит лучшим ручательством, что не сделает ничего вредного и не нарушит общественного порядка и спокойствия... Искуснейшие врачи редко успевают в исцелении нравственных недугов, их исцеливает почти всегда тихая, спокойная жизнь и время. Если нельзя возвратить его ко мне на поселение в Подлопатки... то покорнейше прошу поместить и меня в удинскую больницу, чтобы я мот ходить за моим братом и облегчить его страдания, которых он вовсе не заслужил и которых я один причиною» ¹⁵. Последнее желание П. И. Борисова было исполнено: когда Андрей Иванович сильно ослаб и возникли опасения неблагоприятного исхода голодовки, В. С. Шапошников без разрешения генерал-губернатора вызвал П. И. Борисова в Верхнеудинск и поместил его в больницу к брату. Тем самым был приостановлен возможный необратимый процесс медленного угасания Андрея Ивановича Борисова. Письмо содержит ряд интересных для нас данных. Так, из него узнаем, какое значение для братьев имела совместная жизнь. Несмотря на категоричность отрицания П. И. Борисовым безумия брата, в «нравственном недуге» Андрея Ивановича — «меланхолии» с примесью «мизантропии» — нетрудно увидеть некоторые признаки психического заболевания; методы лечения, предложенные П. И. Борисовым, похожи на методы лечения людей с тихим помешательством. Некоторые места письма могут послужить отправной точкой для предположения о причинах заболевания Андрея Ивановича Борисова.

Узнав о помещении А. И. Борисова и Я. М. Андреевича ¹⁶ в больницу, иркутские декабристы, их жены сами и через своих знакомых, друзей в городе начали просить генерал-губернатора отменить свое распоряжение и освободить двух несчастных из больницы. Но «...ни слезы Рупертовой жены, ни ее моленья, ни просьбы добрейшего Безносикова¹⁷, ни доводы вдравого рассудка не могли убедить высокопревосходительного к отмене бесчеловечного приказания держать Борисова и Андреевича в домах сумасшедших»¹⁸.

После получения донесений В. С. Шапошникова и А. И. Орлова об опасном состоянии А. И. Борисова В. Я. Руперт согласился, наконец, освободить его из больницы и отправить онова на поселение в Подлопатки вместе с братом. Я. Андреевич был оставлен в больнице. Освобождение А. И. Борисова из больницы произошло в конпе октября. Таким образом, А. И. Борисов пробыл в больнице около месяца и своим освобождением, в основном, обязан своей стойкости.

В конце декабря 1839 года Н. А. Бестужев пишет Е. П. Оболенскому: «Борисовы снова в Подлопатках; в Удинске увидели, что Андрей" вовсе не так плох, как об нем писал генерал-губернатор, и потому отослали их из-под присмотра...(?). Но, кажется, они оба поменялись ролями: с Андреем нельзя было заговорить прежде, а с Петром вовсе невозможно говорить теперь. Он не отвечает ничего на наши письма; Горбачевского также»¹⁹. Еще более осуждает поведение П. И. Борисова М. А. Бестужев. «Борисовы теперь опять привезены в Подлопатки из Удинска,— пишет он Е. П. Оболенскому. — Жаль Андрея, еще больше жаль Петра. Вместо того, чтоб стараться удерживать брата от глупостей, а своим здравым рассудком придумывать средства к его излечению, он, напротив, совершенно поддался вму и не только не старается его разуверить, но теперь и сам уверился, что - брат его в полном рассудке, и потому действует совершенно в том же духе. Жаль его. На все мои и Горбачевского письма он ни слова не отвечает. В последний же раз, возвращая мне газеты и журналы, которые я ему посылал, он приказал мне сказать: чтоб я вперед не смел к нему иичего посылать и не имел бы с ним никакого сношения. Это значит, что он уже совершенно в полону у брата, который не давал ему ни писать, ни читать, говоря, что лучше думать, чем набивать вздором голову, а теперь уже заставляет его делать и говорить глупости. Вот к чему вся философия без твердости характера».²⁰

Эти два отрывка из писем свидетельствуют о разрыве отношений между Борисовыми, с одной стороны, и Бестужевыми и Горбачевским — с другой, они не раскрывают его причин. Правда, если слова из письма М. А. Бестужева: «придумывать средства к ...излечению» связать с описанием разрыва, то можно предположить, что М. А. и Н. А. (Бестужевы и И. И. Горбачевский советовали П. И. Борисову что-то предпринять, но последний не принял совета и рассердился настолько, что порвал с ними всякие отношения. Более определенно на существование совета и его характер указывает следующая фраза из сентябрьского письма Н. А. Бестужева к Е. П. Оболенскому: «Наши уговорили [Петра] Ивановича писать о переводе к нам в Селенгинск»²¹. Речь идет только о П. И. Борисове. Могут быть возражения, что перевод А. И. Борисова подразумевался. Но надо иметь в виду, что прошения о переводе каждый декабрист писал от своего имени. В частности, Андрей и Петр о переводе их из Подлопаток под Иркутск писали отдельные прошения. Совет Бестужевых в сентябре был принят П. И. Борисовым, но после помещения Андрея в больницу, когда он понял, что брат без него не сможет жить «и на поселении, ни в доме общественного призрения, настойчивые повторения его могли рассердить декабриста и послужить причиной разрыва. В таком случае похолодание в отношениях между Борисовыми я некоторыми их товарищами в период их жизни в Сибири было вызвано причинами личного свойства и не имело под собой никакой другой основы.

Понятно, что энергичные, жаждущие трудовой деятельности Борисовы, в силу тяжелых обстоятельств, в которых они находились, вынуждены были обречь себя на бездеятельность и нужду. О том, что братья стремились к деятельности на культурном поприще, свидетельствуют плоды их литературных занятий, натуралистические наблюдения, рисунки, выполненные на каторге и позже, после выезда из Подлопаток, и педагогическая деятельность в Малой Разводной под Иркутском. Отсутствие каких-либо возможностей для проявления своих способностей и применения своих сил обедняло жизнь братьев Борисовых в Подлопатках, вызывало у них нравственные страдания, опустошенность. Тягостная обстановка усугублялась пониманием декабристов, что такая невыносимая для живой души и разума жизнь специально создана для них, чтобы принизить их человеческое достоинство и свести на нет их потенциальные возможности общественной деятельности. А что может быть горше для свободомыслятощих людей, чем страдания от продуманного произвола, жертвой которого они были?

Таким образом, условия жизни братьев Борисовых в Подлопатках были настолько тяжелыми, что закономерным исходом их должны были быть или полуголодное существование и ранняя смерть в этом бедном, миром забытом уголке, или перевод их отсюда куда-нибудь, где можно было бы найти источники дохода или материальную поддержку и облегчить хоть немного страдания Петра Ивановича от болезненного Андрея. Это понимали они сами, понимали и их друзья, декабристы. Осуществилось второе: летом 1841 года Борисовы были переведены село Малая Разводная в нескольких верстах от Иркутска (в настоящее время входит в черту города).

Принято считать, что братья Борисовы, понимая безысходность и беспомощность своего положения в Подлопатках, решились в начале 1841 года просить о переводе их куда-нибудь за Байкал, лишь бы избежать нищенской жизни в месте их поселения. Гак рассматривают, например, перевод Борисовых составители сборника «Сибирь и декабристы», опубликовавшие прошения Борисовых о переводе без дополнительных комментариев и разъяснений. Способствует такому пониманию вопроса о переводе братьев письмо П. И. Борисова к С. Г. Волконскому, написанное 19 марта 1841 года, на следующий день после написания прошений. Он пишет: «Незавидное местоположение бедной нашей деревушки, лежащей в глуши среди песков и гор, заставило меня, наконец, согласиться с желанием моего братца оросить перевода на ту сторону Байкала, представляя воле и усмотрению высшего начальства назначить для нас любое из селений, находящихся неподалеку от Иркутска... как просьба наша, кажется, весьма основательна, то полагаю, что она не будет оставлена без удовлетворения»²². Но более внимательное изучение дела о переводе Борисовых показывает, что такой взгляд на него неверен.

Изучение материалов дела - о переводе Борисовых из Подлопаток, хранящихся в Иркутском государственном архиве, откуда, составители сборника «Сибирь и декабристы» взяли для публикации прошения Борисовых, позволило установить ряд неясностей и несоответствий. В начале дела находится неподшитая небольшая записка без указания адресата, места, откуда она прибыла, без подписи и без даты. Текст ее гласит: «Болезненное состояние государственного преступника Андрея Борисова при всех попечениях брата его Петра не может иметь облегчения по неимению врачебных пособий в месте их поселения. Если Ваше Высокопревосходительство благоволите принять во внимание это обстоятельство, то от Вашего предстательства будет зависеть перемещение обоях Борисовых в окрестностях Иркутска, где могли бы они пользоваться и врачебным пособием и вспоможествованием своих товарищей»²³. Записка написана на листочке бумаги небольшого формата и, судя по характеру его сгибов, не могла служить самостоятельным письмом: она была вложена в чье-то письмо. Выше текста записки рукой В. Я. Руперта начертано карандашом: «Войти с представлением к графу Бенкендорфу, 28 января». Следовательно, записка написана в начале 1841 года я поступила к В. Я. Руперту в конце января. 12 марта вo время пребывания в Петербурге В. Я. Руперт написал намеченное представление Бенкендорфу. Последний вошел с докладом к царю и уже 21 марта ответил В. Я. Руперту, что перевод Борисовых разрешен. Местом для перевода по выбору Руперта было назначено небольшое село Малая Разводная, расположенное на берегу Ангары, по дороге из Иркутска к озеру Байкал.

Таким образом, получается, что Борисовы были непричастны к своему переводу в село Малая Разводная, так как они написали свои прошения 18 марта, то есть за три дня до появления письма Бенкендорфа с -разрешением на перевод. По тем временам за такой короткий срок прошения не могли быть доставлены не только в Петербург, но даже в Иркутск. Действительно, в Иркутск они пришли, как докладывает гражданский губернатор А. В. Пятницкий генерал-губернатору, только 7 апреля. Когда же прошения достигли Петербурга и были представлены Бенкендорфу, то он написал на них сверху: «Уже переведены в Малую Разводную»²⁴.

Кто же был, по существу, организатором перевода Борисовых из Подлопаток? Для получения ответа на этот вопрос необходимо установить автора записки. Для этого пришлось перебрать имена всех высших чиновников и гражданских лиц в Иркутске, с мнением которых мог бы считаться В. Я- Руперт. Одним из таких лиц мог быть гражданский губернатор А. В. Пятницкий, являвшийся вторым должностным лицом в Иркутской губернии после В. Я. Руперта. Но ки его отношение к декабристам, ни служебное и общественное положение не давали основания для предположения, что он был автором .записки: В. Я. Руперт не считался ни с ним, ни с его мнением и в своих действиях был самостоятелен. Можно было предположить автором запаски ревизировавшего в то время Восточную Сибирь сенатора Толстого, но оснований для такого предположения также нет, тем более, что в дела о «государственных преступниках» он почти не вмешивался. Словом, иркутские материалы о Борисовых не дали ответа на этот вопрос. В фондах Центрального государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства в деле о Борисовых, кроме представления В. Я. Руперта в III отделение, оказалось ходатайство начальника VII округа корпуса жандармов генерал-майора с неясной подписью о переводе Борисовых из Подлопаток. Фамилию его удалось установить из бумаг Борисовых, хранящихся в фонде Якушкиных в этом же архиве. Это был Николай Яковлевич Фалькенберг, человек, не лишенный чувства .гуманизма, сострадания. О нем похвально отзывается, например, Н. А. Бестужев. Н. Я. Фалькенберг пытался помочь М. Н. Глебаву добиться перевода из Кабанска в Братск к П. А. Муха-нову, был в дружеских отношениях с некоторыми другими декабристами. В конце 1840 и начале 1841 гада он совершал очередной объезд подведомственной ему территории, в которую входила вся Сибирь, посетил места поселения декабристов, в том числе забайкальских. Во время посещения Забайкалья он беседовал с декабристами и узнал от них о тяжелых условиях жизни Борисозых в Подлопатках, возможно, был у них сам и написал указанную записку В. Я. Руперту. Не довольствуясь этим, он после приезда из Забайкалья в Иркутск написал от себя лично ходатайство о переводе Борисовых. В нем он, в частности, пишет: «...Старший из них, Андрей, с давнего времени находится во временных припадках сумасшествия, меньший Петр, будучи, особенно тихого нрава, при всей попечительности о своем брате не в силах останавливать больного в сильных припадках, но, напротив, по крайней уступчивости своей усиливает только действие нравственной болезни»²⁵. В стиле и содержании этого отрывка явственно ощущается влияние декабристов. Действительно, забайкальские декабристы несмотря на некоторое охлаждение в отношениях с Борисовыми по-прежнему не переставали беспокоиться о судьбе своих несчастных товарищей. Об этом, в частности, говорится в письме М. К. Юшневской к И. И. Пущину, написанном в июне 1840 года из Горячинска: «Вы бы не узнали Петра Борис[ова]. Так его измучил брат. Я думаю, что бедный Петр Иванович] скоро умрет или с ума сойдет сам. Теперь хотят хлопотать чтобы их перевеста куда-нибудь и развести по разным комнатам с Андреем»²⁶. М. К. Юшневская не указывает, кто именно «хотят хлопотать» о переводе Борисовых, но нетрудно догадаться, что речь идет о М. А. и Н. А. Бестужевых, И. И. Горбачевском, Е. П. Оболенском, которых она навестила во время своего пребывания в Забайкалье весной 1840 года. Видимо, выбор В. Я. Рупертом села Малая Разводная для поселения Борисовых тоже не случаен: здесь жили декабристы А. П. и М. К. Юшневские, А. 3. Муравьев, А. И. Якубович. Через Н. Я. Фалькенберга декабристы могли оказать влияние на В. Я. Руперта при определении места нового поселения братьев.

Таким образом, в перемене дальнейшей судьбы братьев Борисовых и значительном облегчении их участи. Посредством перевода на новое место поселения решающую роль сыграли их товарищи декабристы. Нельзя, конечно, при этом забывать о Н. Я. Фалькенберге: его влияние, соучастие (в значительной маре способствовали переводу братьев Борисовых из Подлопаток в Малую Разводную. На этом можно было бы закончить разбор обстоятельств перевода П. И. и А. И. Борисовых из Подлопаток, но приведем еще небольшой отрывок из письма-прошения П. И. Борисова к Бенкендорфу, интересного для характеристики декабриста. Само прошение в основном повторяет содержание опубликованного прошения, адресованного В. Я. Руперту, но содержит ряд новых, весьма существенных деталей. Рассказывая о причинах, которые вынуждают его просить о переводе, он пишет: «...человека с моим здоровьем и состоянием, поставленного в необходимость снискивать себе пропитание обрабатыванием земли, ожидает не безбедная и спокойная жизнь, но нищенская сума.

Не сетую да судьбу мою, не осмеливаюсь роптать на нее, желаю одного — и в теперешнем моем состоянии содержать себя собственным трудом, предаваясь занятиям, к которым чувствую себя способным и посредством которых могу обеспечить свое существование»²⁷.

Поражает независимый, полный сознания собственного достоинства тон этого письма. Петр Борисов не сетует на свою судьбу, не ванит себя в том, что оказался в таком положении.

П. И. Борисов лозднае вспоминал о двух годах жизни в Подлопатках, как о наиболее тяжелом периоде своей жизни. Именно жизнью, полной лишений и тревог, убогостью места поселения и кратковременностью пребывания можно объяснить тот факт, что они не оставили заметных следов в культурной, общественной жизни Бурятии. Но это не значит, что двухгодичная жизнь декабристов братьев П. И. и А. И. Борисовых в Подлопатках осталась совершенно неприметным, обыденным явлением. Уже само появление в среде сибирского крестьянства политических ссыльных декабристов было важным событием, тем более, что оно предварялось широкой народной молвой, усиленной необычным составом сосланных, секретностью препровождения на каторгу и долголетним содержанием их в изоляции от остальных сосланных. В этом смысле появление и жизнь Борисовых в Подлопатках оказали взбудораживающее влияние на умы его жителей. Оно подогревалось постоянным общением, хозяйственными отношениями ссыльных декабристов с жителями села, по крайней мере с частью их, которые неизбежно должны были установиться. К сожалению, мы не располагаем конкретными свидетельствами этих взаимоотношений и можем судить о них только гипотически.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹Основные документы, имеющие отношение к братьям П. И. и А. И. Борисовым, хранятся в фондах Государственного архива Иркутской области (ГАИО), ЦГАОР, Государственном историческом музее (ГИМ), одно письмо П. И. Борисова — в Государственной библиотеке имени В. И. Ленина, его же «Книга доходов» в Институте русской литературы (ИРЛИ).

²ЦГАОР, ф. 279, оп. 1, д. 207, л. 19 об., 20.

³ИРЛИ, ф. -187, оп. 1, ед. хр. 68

⁴Александр Иванович Орлов, верхнеудинский штаб-лекарь

⁵Александр Ильич Арсеньев, управляющий Петровским заводом.

⁶Артамон Захарович Муравьев, декабрист.

⁷ИРЛИ, ф. 187, оп. 1, ед. хр. 68, л. 3 об

⁸ЦГАОР, ф. 279, -оп. 1, ед. хр. 207, л. 10 об.

⁹ЦГАОР, ф. 109, 1 экспедиция, оп. 5, ед. хр. 61, л. 113.

¹⁰В селе Урик под Иркутском жил на поселении С. Г. Волконский с семьей.

¹¹Ильинский — врач Петровского завода в период пребывания там декабристов, зять Старцовых.

¹²Видимо, Д. Д. Старцов, селенгинский купец, друг Бестужевых.

¹³ИРЛИ, ф. 606, ед. хр. 7, л. 273.

¹⁴ГАИО. ф. 24, оп. 3, картон 15, ед. хр. 389, л. 148.

¹⁵ЦГАОР, ф. 109, оп. 5, д. 61, л. 28.

¹⁶Декабрист Я. М. Андреевич был болен тихим помешательством и помещен в, Верхнеудинскую больницу.

¹⁷Адъютант В. Я. Руперта, сопровождавший последнюю партию декабристов из петровского завода в Иркутск.

¹⁸Из письма декабриста Ф. Ф. Вадковского к Е. П Оболенскому ИРЛИ ф 606 он. 1, ед. хр. 7, л. 189 об

¹⁹ИРЛИ, ф. 606, оп. 1, ед. хр. 7, л. 276 об.—277 об.

²⁰ИР ЛИ, ф. 606, оп. 1, ед. хр. 7, л. 279—279 об

²¹Там же, л, 273.

²²ЦГАОР, ф. 279, оп. 1, ед. хр. 207, л. 2 об.

²³ГАИО, ф 24, оп. 3, картон 15, ед. хр. 389, л. 2.

²⁴ЦГАОР, ф. 109, оп. 5, ед. хр. 61, ч. 28, л. 6.

²⁵Там же, ч. 1, л. 3.

²⁶Рукописный отдел Государственной библиотеки имени В И. Ленина ф. 243 оп. 4, ед. ор. 40, л. 138.

²⁷ЦГАОР, ф. 109, оп. 5, ед. хр. 61, ч. 1. л. 6 об.