М.В. Нечкина. Заговор в Зерентуйском руднике

В сердцах Отечества сынов. Иркутск, восточно-сибирское книжное издательство, 1976 г., сс. 85-107. [Купюры восстановлены по перв. изданию статьи - Красный Архив, т. 13, 1925 ]

Кажется с первого взгляда, что мысль о восстании совершенно покинула декабристов в Сибири. Разбитые, побежденные царским правительством, раскиданные по глухим сибирским углам, многие из них далеко ушли от прежних революционных настроений. Даже намерение бежать мелькало у немногих, и то лишь в первое время. Тем ярче выделяется на этом фоне уныния и упадка сил попытка декабриста И. И. Сухинова организовать восстание в Зерентуйском руднике, поднять и освободить ссыльных и каторжан Нерчинского округа и, наконец, освободить всех государственных преступников читинского острога. Заговор был открыт, и правительство жестоко расправилось с его участниками расстрелами, кнутом и плетьми. Главный организатор его И. И. Сухинов удавился в тюрьме ночью 1 декабря 1828 года перед исполнением приговора. Из всей жизни декабристов в Сибири это единственная попытка подняться с оружием против власти, вырваться вновь на волю, и из всех декабристов И. И. Сухинов принадлежит к числу немногих, для которых революционное дело не умерло в сибирских рудниках.

О восстании в Зерентуйском руднике мы знали до сих пор преимущественно по мемуарной литературе. Наиболее полно рассказывает о нем неизвестный автор очерка «И. И. Сухинов», впервые напечатанного в «Русском архиве» за 1870 год, принадлежащего, надо полагать, барону Соловьеву. Многие документы, относящиеся к этому восстанию, впервые публикуются в настоящей статье ¹ в сопоставлении с данными мемуарной литературы.

Горный Зерентуй. Фото М.Ю. Федосеева

И. И. Сухинов принадлежал к наиболее демократической группе декабрьского движения — к Обществу соединенных славян. Он происходил из «свободного состояния» Херсонской губернии, родом из села Краснокаменки. Отец его отставной коллежский регистратор, бывший столоначальник нижнего земского суда в городе Крылове, имел 112 десятин земли при четырех душах мужского пола крестьян и занимался хлебопашеством и солепромышленностью. В 1809 году Сухинов поступил в Лубенский гусарский полк рядовым «по вербунку», в 1815 году произведен в унтер-офицеры, а затем «за неспособностью переведен в Инвалид, из оного в Изюмский гусарский полк, а оттоль в Черниговский пехотный». В 1817 году Сухинов «нашел средство доказать дворянство и на праве оного произведен в офицеры». В 1825 году Кузьмин, его сослуживец по Черниговскому полку, принимает его в Общество соединенных славян, в котором Сухинов является деятельным участником. На рубеже 1825—1826 годов он один из немногих «Славян», участвовавших в возмущении Черниговского полка и сыгравших в нем большую роль. Ему удается бежать с поля битвы с правительственными войсками; некоторое время он скрывается, затем отдается в руки власти ². Сухинов был судим Комиссией военного суда в Могилеве при штабе 1-й армии и по первоначальному постановлению должен был быть казнен, но по измененному Николаем I приговору был лишен чинов и дворянства, подведен под виселицу после преломления над его головой шпаги и сослан в Сибирь в вечную каторжную работу ³. Вся его революционная деятельность отмечена пылкостью, беззаветной преданностью делу и храбростью. Одна из официальных бумаг о нем «справедливо» говорит: «в числе злодеев, бывших главными пружинами возмущения сего, состоит поручик Сухинов» ⁴

Мемуарная литература сохранила воспоминание об одной отличительной черте настроения Сухинова на каторге — он не мог примириться со своей участью, ненавидел правительство и горел желанием мести. При встрече с Сухиновым в Чите княгини Трубецкая и Волконская заметили в нем «озлобление против правительства и желание отомстить ему каким бы то ни было образом» ⁵. Особенно ясно и точно такое указание: «../вредить правительству чем бы то ни было сделалось для него потребностью; освободить себя и всех было его любимой мыслью. Он жил только для того, чтобы до последней минуты своей жизни быть вредным правительству. Любовь к отечеству, составляя всегда отличительную черту его характера, не погасла, но, по словам самого Сухинова, она как бы превратилась в ненависть к торжествующему правительству»⁶.

Обращаемся к официальным документам, относящимся к восстанию.

Первым дошедшим до нас официальным известием о заговоре Сухинова является рапорт начальника Нерчинских заводов берггауптмана фон Фриша генерал-майору Лепарскому, коменданту при Нерчинских рудниках, от 31 мая 1828 года за № 8. Мы имеем его в копии, скрепленной подписью самого Лепарского и посланной гр. Дибичу в Петербург вместе с отношением Лепарского. Тяжелым «суконным» языком фон Фриш извещал о событии всего тремя длиннейшими фразами, обнаружив, между прочим, даже незнание того, за что Сухинов сослан в Сибирь. Вот этот любопытный документ.

Горный Зерентуй. Памятник И. Сухинову.

По обстоятельствам, встретившимся в 24-е число сего мая при Зерентуйском руднике, сколько немаловажность оных дознано теперь только еще предварительными опросами, до настоящего исследования я за долг почел вашему превосходительству донести, что в означенное число, по объявлению ссыльного Казакова⁷, управляющему Нерчинскою горною конторой открыто большее сомнение на заговор составившейся партии злоумышленников из проживающих в Зерентуйской казарме ссыльнорабочих, около двадцати человек, кои предпринимали будто бы намерение в наступавшую того 24-го числа ночь под предводительством ссыльного Ивана Сухинова (того самого, который сослан сюда из Польши за участие в возмущении) собраться в назначенное место, идти забрать наипервее из тамошнего цейхгауза солдатские ружья с патронами, потом следовать вооруженными в казармы, где жительствуют ссыльнорабочие, и принудить их к побегу, разбить тюрьму и освободить всех в оной содержащихся под стражею колодников, потом зажечь все селение при Зерентуйском руднике, идти в здешний Нерчинский завод и далее, истребляя все, что только будет упорствовать их желанию, и что все вышеозначенные ссыльные пьянствовали (в чем и сам упомянутый доносчик, ссыльный Казаков, сознался участником) якобы на счет означенного Сухинова, который поил их с тем, чтоб тем более возбудить дух буйства. Сверх того, когда по сему доносу предприняты были со стороны управляющего конторой меры к забранию всех злонамеренных, то при первых словесных спросах еще один ссыльный — Голиков — сознался во всех намерениях к произведению вышеписаных злодеяний, дополняя при тон, что при сем предприятии хотели еще разбить пороховой подвал, кладовую и вынуть из них порох, денежную казну и принудить вооруженною рукою к бунту и побегу, и чтоб, набрав таким образом многолюдную разбойническую шайку, идти с нею по всем заводам и рудникам, приглашая и принуждая с собою всех, и, достигнув до читинского острога, из оного освободить всех государственных преступников; к предприятию же всех сих злодеяний был он, Голиков, как и прочие, подговорен помянутым Сухиновым; у Сухинова же при обыске найдено ружье с небольшой частью пороха и кинжал.

По получении о сем рапорта тотчас предприняты меры на крепчайшее содержание злоумысливших, на деятельнейшее соблюдение повсеместно тишины и спокойствия и строжайшей предосторожности во всех ведениях сего начальства местах; для надлежащего сего случая обследования и дознания сущей истины отряжен высший чиновник; и какой в самом деле по обстоятельном исследовании сие происшествие окажется важности, о том вашему превосходительству я не премину особенно донести без промедления.

Подлинное подписал берггауптман и кавалер фон Фриш»

Итак, 31 мая фон Фриш донес Лепарскому об открытом заговоре: 8 июня он же послал донесение в Петербург кабинету его величества, в ведении которого находились Нерчинские заводы, и другое донесение непосредственно Николаю I. Лепарский послал 8 июня рапорт о случившемся начальнику главного штаба графу Дибичу, где между прочим сообщал и о бегстве В. Бочарова. Первым в Петербург пришло донесение фон Фриша; генерал-лейтенант Селявин получил его 28 июля, того же числа он рапортовал о полученном известии товарищу начальника главного штаба, и в тот же день был направлен к фон Фришу ответ с указаниями необходимых мер. Предписывалось:

1) принять деятельнейшие меры к преследованию и открытию скрывшегося преступника Бочарова; 2) усилить караулы и надзор за ссыльнорабочими во всех рудниках и заводах в предупреждение подобных происшествий; 3) как из донесения г. Фриша видно, что ссыльнорабочие, участвовавшие в сем происшествии, были в пьяном виде, то обратить должное внимание к обращению их от пьянства, а между тем донести, почему они допущены к питью вина в самые рабочие дни; 4) если об оном происшествии не дано было знать коменданту при Нерчинских рудниках генерал-майору Лепарскому, то немедленно к нему отнестись для принятия с его стороны надлежащих предосторожностей и 5) о последствиях сего дела донести кабинету во всей подробности. Сверх того, о происшествии сем и сделанных нерчинским горным начальством и кабинетом распоряжениях ныне же в подробности донесено мною господину министру императорского двора.

Донесение Лепарского на имя Дибича за №323 от 8 июня 1828 года и полученное последним 31 июля было следующего содержания:

С.Р. Лепарский

Имею честь при сем вашему сиятельству представить список из отношения ко мне исправляющего должность начальника Нерчинских заводов господина берггауптмана фон Фриша.

Из оного, ваше сиятельство, усмотреть изволите, что хотя начатое следствие еще не открыло всех обстоятельств истины по злоумышлениям каторжносcыльных в Нерчинских заводах и хотя, может быть, самые их злобные намерения не произвели бы важного успеха в принуждении всех жителей к общему мятежу и не причинили бы в тамошних рудниках, а тем паче в читинском остроге, другой опасности, кроме всеместной тревоги, при всем том я почел моим долгом о сем происшествии довести до сведения вашего сиятельства, яко о деле, касающемся до моего поста.

По сему случаю не меньше поставляю моей обязанностью доложить и о тон, что, сколько по разным соображениям понимать мне можно, я примечаю, что открывающиеся заговоры каторжноссыльных в заводах показывают ежегодно более замысловатости. Так и в прошлом году одна партия, два раза взбунтовавшаяся, хотя не была сильнее 25 человек и впоследствии почти на самой черте китайской границы побеждена пограничными казаками, но при своей защите производила, наступая и отступая, правильные эволюции, имея в предмете напасть на разные рудники, присоединить к себе убеждением или силою, под лишением жизни каторжноссыльных и.таким образом усилясь, следовать по рубежу китайской границы с направлением своего побега к Бухарии. Таких планов в прежние времена предпринимаемо не было.

Для предупреждения на будущее время подобных злонамерений или для укрощения оных при самом их открытии я осмеливаюсь вашему сиятельству представить, что скорое укомплектование и усилие весьма слабого 5-го горного батальона необходимо нужно, который совершенно утомлен по малолюдству отправлением самой тяжелой и едва ли где равной во всей империи службы. Да к тому край, имеющий в длину более тысячи двухсот верст, отделяемый от России цепью гор Яблонового хребта и морем Байкалом, имеющий *[в оригинале "не имеющий"]для наблюдения за внутренним спокойствием оного не более нескольких небольших инвалидных команд и одного казачьего Забайкальского полка, раскомандированного для провождения ссыльных по этапам, и где этапных команд вовсе не состоит, требует необходимого умножения военной силы хотя в Нерчинском заводе, куда ссылаются столь вредные для общества люди, а в числе коих часто попадаются самые утонченные злоумышленники.

Генерал-майор Лепарский

Товарищ, начальника главного штаба граф Чернышев, получив извещение о всем происшедшем одновременно и от Селявина и от Лепарского, 29 июля написал Селявину бумагу с просьбой принять немедленные меры к усилению 5-го батальона (отношение за № 522); 31 июля Чернышев написал и Лепарскому с просьбой уведомить о дальнейшем ходе дела. В тот же день Чернышев получил от Селявина сообщение, в каком состоянии находился 5-й горный батальон (по сведениям, которые имелись в кабинете) и какие меры принять к его усилению. Ранее этого были составлены новые штаты, по которым решено было пополнить батальон. Они еще не были утверждены, но по неотложности дела было дано срочное предписание исполняющему должность начальника Нерчинских заводов приступить к укомплектованию батальона на основании этих новых штатов.

Сам Николай I оказал делу о Зерентуйском заговоре совершенно исключительное внимание. Он интересовался всеми подробностями и был, видимо, сильно обеспокоен. Он поэтому уполномочил Лепарского действовать при расправе с мятежниками по законам военного времени. В наших материалах сохранилась заверенная Селявиным копия с этого рескрипта.

Секретно. Коменданту при Нерчинских рудниках господину генерал-майору Лепарскому.

Усмотрев из представленного мне донесения кабинета, что ведомства Нерчинских горных заводов в Зерентуйском руднике каторжные в большом числе под предводительством Ивана Сухинова в пьяном виде намеревались произвести возмущение, но по доносу Алексея Казакова были взяты и содержатся под стражею, кроме Василия Бочарова, который скрылся, повелеваю вам приказать отыскать непременно Василия Бочарова и всех предать немедля военному суду, по окончании коего над теми, кои окажутся виноватыми, привести в исполнение приговор военного суда по силе § 7 учреждения о действующих армиях и впредь в подобных случаях разрешаю руководствоваться сим же правилом, донося о том начальнику главного штаба моего и министру императорского двора. Подлинный подписан собственно его императорского величества рукою.

Николай в Одессе 13 августа 1828 года.

Верно, генерал-лейтенант Селявин

Упомянутый § 7 был сообщен в выписке Лепарскому для руководства и гласил следующее:

§ 7. Главнокомандующий утверждает окончательно смертельные приговоры, лишение чинов и гражданскую смерть по судам над обер-офицерами, штаб-офицерами и полковниками, и приговоры сии приводятся в действие по его приказанию.

Мемуарная литература, освещая дело о приговоре, над Сухиновым и его товарищами, полагает, что смертный исход был Николаем I п р е д п и с а н. Автор названной выше статьи о Суханове пишет, что Лепарскому из Санкт-Петербурга «было поведено конфирмовать военно-судное дело, главных участников в открытом заговоре расстрелять, а их соумышленников наказать кнутом и плетьми по собственному усмотрению». Это не совсем так: Лепарскому были даны широкие полномочия и известный простор в выборе строгих и решительных мер. 27 декабря 1828 года Николай, еще не зная об исходе дела, через канцелярию дежурного генерала главного штаба дал приказ Лепарскому выдать всех преступников, осужденных Верховным уголовным судом и всех «тех, кои впоследствии суждены за государственное же преступление военным судом. На сем основании должны поступить в ваше ведение сужденные за возмущение Черниговского полка Сухинов, Соловьев, Мозалевский и Быстрицкий...» Поэтому приказывалось Соловьева и Мозалевского немедленно перевести к Лепарскому из Зерентуйского рудника. «Что же касается до содержащегося в Зерентуйском руднике преступника Суханова, то как он прикосновенен к известному вам делу о возмущении каторжноссыльных того рудника, то его величеству благоугодно, чтоб он оставался там впредь до окончания о нем дела».

Теперь ясно: Николай I указанием на § 7 правил о действующих армиях дал Лепарскому возможность применить любой вид наказания, до смертной казни включительно. Но определенного указания на смертную казнь Сухинова дано не было; даже, наоборот, несмотря на знакомство Николая со следственным делом восстания в Зерентуйском руднике, он, очевидно, не предполагает, что Сухинов обязательно подвергнется смертной казни: он дает повеление перевести его после следствия в читинский острог ⁸. Таким образом, вся тяжесть смертного приговора Сухинову в конечном счете ложится на генерал-майора Лепарского. Приведенная выше переписка велась в декабре, Сухинов в это время был уже мертв.

После краткого обследования заговора Нерчинскою горною конторою, действовавшей «по горячим следам», дело было передано особой комиссии, организованной конторою. В состав комиссии входили берг-гауптмаи Киргизов, коллежский секретарь Нестеров и прапорщик Анисимов. Киргизов и Анисимов были наряжены экспедицией для ведения следствия 30 мая. Киргизов приехал в Зерентуйский рудник 1 июня и получил начатое, но не конченное конторой следственное дело. Во время производства следствия Киргизов заболел, и дело довели до конца Нестеров с Анисимовым. Комиссия пьянствовала и творила всяческие бесчинства. Автор статьи о Сухинове положительно утверждает, что будь у Соловьева и Мозалевского деньги, можно было бы добиться от нее совсем другого приговора. Сухинов, не желавший давать показаний, был этой комиссией закован. В записках Горбачевского судьи называются невеждами, развращенными и бесчувственными.[Записки Горбачевского. 1916, с. 207, 231. ] Тем не менее следствие продвигалось вперед, и 24 сентября Лепарский мог уже направить в Петербург поступивший к нему самому от фон Фриша 5 сентября «список из следствия». Судя по пометке на документе, гр. Чернышев получил его в Петербурге 16 ноября. В рапорте, при котором была направлена выписка, Лепарский, между прочим, писал: «Относительно же государственных преступников, находящихся в моем ведении, ничего мною не замечено. чтобы происшествие, случившееся в Зерентуйском руднике, имело какое на них вредное влияние».

В последнем утверждении Лепарский не вполне прав: о заговоре Сухинова хранят память многие мемуары, и некоторые из них, например мемуары М. Н. Волконской, отзываются о нем взволнованно и сочувственно. Но есть и случаи скептического и прямо насмешливого отношения к заговору, например, у Завалишина.

Между тем в Сибири шло следствие по заговору Сухинова. Приводим «список из следствия» по копии Лепарского.

Выписка, учиненная в Нерчинском горной экспедиции из следствий, произведенных сначала Нерчинскою горною конторою, потом, по поручению от сей экспедиции, господами бгрггауптманом Киргизовым, коллежским секретарем Нестеровым и прапорщиком Анисимовым и напоследок вновь переследованного в присутствии сей экспедиции о намерении, будто бы предпринятом при Зерентуйском руднике ссыльными Голиковым с товарищами в 24-м числе мая сего года учинить побег с произведением разных злодеяний, из которого значится.

Рапортом Нерчинская горная контора от 28-го числа донесла, что 24-го числа того мая пополудни в 3-м часу ⁹ по приезде господина управляющего тою конторою из Кадаинского в Зерентуйский рудник явился к нему ссыльный Алексей Казаков в пьяном виде и объявил, что из числа проживающих в Зерентуйской казарме ссыльнорабочих Павел Голиков, Василий Бочаров, Федор Моршаков, Семен Семенцов, Василий Михайлов и Тимофей (коего прозвания не припомнит ¹⁰) и другие, коих он поименно не упомнит же, числом около двадцати человек, согласившись в ту ночь под предводительством ссыльного Ивана Сухинова, сосланного за участие в государственном возмущении, собраться в назначенное ими место и, учиня побег, забрать наипервейшее из цейхгауза при том Зерентуйском руднике солдатские ружья с патронами, потом идти вооруженными в казармы того же рудника и принудить рабочих к побегу с ними, разбить тюрьму и освободить всех арестованных, потом зажечь все селение при Зерентуйском руднике, идти в Нерчинский завод и далее, истребляя все, что только будет упорствовать против исполнения их желания, и что он, Казаков, лично об атом слышал от ссыльных Голикова и Бочарова, коими он к сему был соглашаем, и что он, Казаков и обещание в том дал, но обдумав сие злостное предприятие, решился о сек объявить с тем, что означенные ссыльные вообще все пьянствуют на счет помянутого Сухинова, который поит их для того, чтоб более возбудить в них дух буйства. Вследствие такого объявления тот же час приняты были меры к захвачению означенных ссыльных, которые все, кроме Василия Бочарова, узнавшего о доказательстве и тот же час скрывшегося неизвестно куда, были взяты и Иван Сухинов под крепкий караул ¹¹. Между тем для исследования сего столь важного дела и скорейшего отыскания всех злоумышленников и участвующих в оном людей сделано было наипервее словесное разбирательство, по коему один только-ссыльный Голиков сознался во всех замыслах к произведению вышеозначенных злодеяний, дополняя при том, что сверх тех предприятий хотели еще они разбить пороховой подвал, кладовую и вынуть из них порох, денежную казну, принудить вооруженною рукою всех к бунту и побегу и, набрав таким образом сильную разбойническую шайку, идти с нею по всем заводам и рудникам, приглашая и принуждая с собою всех, и достигнуть до читинского острога, из коего освободить всех государственных преступников¹², наконец, что к предприятию всех сих злодеяний был и ссыльный Бочаров подговорен помянутым Сухиновым, коим, однако, два других его товарища, и именно Вениамин Соловьев и Александр Мозалевский, не были соглашаемы и совершенно ничего о сем деле не знали. О чем и начато было тою конторою производиться строжайшее исследование; доказателю ж ссыльному Казакову велено было управляющим идти в контору, но он неизвестно куда скрылся.

Почерк И. Сухинова

А посему, дабы сколь возможно поспешнее удостовериться в истине показанного в рапорте намерения, предпринятого ссыльными и участвующими с ними, и паче дознаться, не подал ли кто-либо повода им на мстительное озлобление, то по определению сей экспедиции, учиненному 30-го числа того ж мая для приведения всего того в ясность внимательнейшим исследованием, командирован был господин берггауптман Киргизов с придачею ему в помощь прапорщика Анисимова с тем, чтоб он, вытребуя от горной конторы начатое оною следствие, учинил по оному точнейшее изыскание начинщиков и участников в том заговоре, и нет ли у них где-либо в иных местах соумышленников на исполнение сего злостного намерения и пока не будет приведено обстоятельство дела сего в ясность, разместить подозреваемых в преступлении и оговариваемых ими людей по разным местам под строжайшую стражу и по окончании следствия представить в сию экспедицию. О чем того ж 30-го числа на сведение дано знать и Нерчин-ской горной конторе, которая по прибытии на Зерентуйский рудник господина берггауптмака Киргизова и передала 1-го числа июня при отношении начально произведенное ею по вышеозначенному предмету недоконченное следствие; из оного значится, что спрошенный в Нерчинской горной конторе 25-го числа мая ссыльный Павел Голиков показал, что в последних числах апреля сего года бывал он неоднократно в квартире у ссыльнорабочих Вениамина Соловьева, Александра Мозалевского и Ивана Суханова, познакомясь с ними, иногда Сухинову услуживал по дому, имел нередко с ним, Сухиновым, разговор, когда где случится, о бедном его, Голикова, и прочих рабочих состоянии, и в том апреле месяце Сухинов по вызову Голикова о неимении у его сапогов велел ему приискать таковые и на штаны купить дабы, обещаясь заплатить за то деньги, что и выполнил. После того в одно время, проходя, он, Сухинов, с ним, Голиковым, по улице, и, между прочим, он, Сухинов, вызвался ему, Голикову, постараться подговорить к общему с ним побегу из проворных ссыльных хотя до 20 человек, обещаясь за то вознаградить вес его недостатки, на что Голиков и согласился, будучи и сам к побегу готов; а при том просил его Сухинов сходить в Нерчинский завод и также пригласить к побегу проворных и известных ему, Голикову, ссыльных, но он от того ему отозвался тем, что ему никак идти в Нерчинский завод нельзя, ибо в оном есть ссыльные, отосланные для работ с Зерентуйского руднике, которые имеют на его, Голикова, злобу и в случае его к побегу вызова могут о том доказать; на сие Сухинов просил его прислать ему ссыльного Василия Бочарова для посылки его в Нерчннскнй завод, сказав при том, если Бочаров не согласится идти в Нерчинский завод, то может съездить в оный и сам Сухинов; по просьбе коего он, Голиков, тогда же обратился в казармы, вызвал из оных Бочарова и с оным пришли оба к Сухинову, стоявшему в улице между огородами, принадлежащими к домам рядового Калашникова и ссыльного Игнатия Борисова: по приходе их, Голикова и Бочарова, к Сухинову сей последний просил Бочарова сходить в Нерчинский завод для приглашения к побегу ссыльных — Пятина и ему подобных, которых-де Пятин при личном с ним, Сухиновым, свидании в заводе обещался подговорить, на что Бочаров дал ему обещание и вызвался, что он не имеет штанов, которые ему Сухинов обещался дать по времени и потаенно от его товарищей, почему Бочаров в 13-е число мая ушел в Нерчинский завод и, обратясь из оного в ночи на 14-е число около 11-го часа, пришел прямо в казармы, застал его, Голикова, неспящим и сказал ему, что он никому о своем намерении не вызвался, ибо в рассуждении праздничного тогда дня все знакомые ему ссыльные были пьяны; а хотя он и старался увидеться со ссыльным Алексеем Пятиным и, отыскивая его, встретил по улице четырех рядовых, ведущих в полицию Пятина пьяного. Все сие пересказано Бочаровым 14-го числа на дворе у квартиры потаенно и Ивану Сухинову, который просил его, Бочарова, постараться отыскать к побегу людей в Зерентуйском руднике, и если таковых будет приглашено хотя до 20 человек, то можно усилиться: забрать из цейхгауза солдатские ружья с патронами, потом идти в казармы, где проживают рабочие, и принудить всех их насильственным образом к общему побегу, разбить тюрьму, взять колодников с собою, достать из порохового подвала порох и из кладовой деньги, зажечь жительство, а чиновников посадить в тюрьму и зажечь; по выполнении ж сего идти в Нерчинский завод и сделать то же, как и в Зерентуйском руднике, забрав в оном наипервее при гауптвахте из фронта ружья, освободя из тюрьмы колодников, приглася их с собою, забрав пушки из военного цейхгауза, все ружья и патроны; а забравши сие в свою разбойническую партию, то поп умножении оной и вооружении ничего уже сделать не могут, после чего проходить по заводам и рудникам, забирать в партию людей, с коими пройти свободно до читинского острога и, буде возможно, освободить из оного всех содержащихся там государственных преступников, с коими соединясь, сделать тогда особенное распоряжение и принять другие меры. В 15-е или 16-е число мая Сухинов послал с ним, Голиковым, Бочарову дабовые голубые шаровары и велел отдать их за услуги Бочарову, кои ему того же дня и отданы.

К побегу им, Голиковым, подговорены были ссыльные Федор Моршаков, Аврам Леонов, Василий Михайлов, Иван Каверзенко, Алексей Казаков, Антон Ковальчуг, Григорий Глаухин и Григорий Шинкаренко. Всех сих людей приглашал он, Голиков, каждого порознь и потаенно, где только случиться могло, причем о вышепрописаином намерении, хотя он тем товарищам и наказывал подробно, однако ж уверял, что будет человек способный путеводителем.

Во вторичном же допросе, отобранном в тон же Нерчинской горной конторе 31-го числа того ж мая, помянутый Голиков показал, что он сговор с вышеписаным ссыльным и к побегу учинил в пьяном образе, от ссыльного же Сухинова хотя и разговорах и слышал об одном только побеге, и то из одного сожаления, что многие ссыльнорабочие очень в бедном положении, и если бы он был в таковом же, то б непременно учинил побег или лишил себя жизни, по какому поводу он, Голиков, и приглашал вышеописанных ссыльных, но о прочих обстоятельствах, как-то: о заборе из военного цейхгауза ружей с патронами и прочих злостных умыслов вовсе он, Голиков, от Сухинова и никогда не слыхал, да и по приезде Сухинова из Нерчинского завода в 23-е и 24-е число вовсе его не видал и ни о чем с ним не разговаривал; в 24-е число после обеда по приходе его, Голикова, в питейной сказал ему сиделец Птицын ¹³, что Сухиновым оставлено у него следующих ему, Голикову, под работу денег 1 рубль 80 копеек, в число которых забрано им, Голиковым, в тот же день вином 1 рубль 60 копеек, а достальные 20 копеек получил наличными; прежнее же его, Голикова, показание учинено несправедливо оттого, что он после трехдневного пьянства был с похмелья и тем мнительно хотел себя оправдать; однако ж по взятию его, Голикова, в означенное 24-е число в горную контору под стражу, от побега он и прочие были удержаны; о всех вышеописаных обстоятельствах и ссыльному Бочарову им, Голиковым, сказано не было; а только было с ним согласие к побегу и приглашение к таковому прочих людей.

Сие показание ссыльный Голиков подтвердил и при производимом господином берггауптманом Киргизовым вообще с прапорщиком Анисимовым следствии.

А как между производством сего следствия господин берггауптман Киргизов заболел, то показанное следствие и поручено было производством докончить коллежскому секретарю Нестерову с упоминаемым прапорщиком Анисимовым.

При спросе ж оными господами Нестеровым и Анисимовым показаний ссыльный Павел Голиков, учинив отпирательство от первого показания ¹⁴, подтвердил тоже последние два показания с дополнением, что взятые им от ссыльного Сухинова для отдачи ссыльному Бочарову голубой дабы шаровары он, Голиков, ему, Бочарову, не передавал, а удержал в свою пользу и после оные променял ссыльному Рубцову на сукманные с придачею от него ему, Голикову, денег 70 копеек.

Явившийся в Зерентуйский рудник в казармы ночью на 1-е число минувшего июня из бегов ссыльный Василий Бочаров ¹⁵ в произведенном господами берггауптманом Киргизовым и прапорщиком Анисимовым допросе показал, что он о сговоре к побегу и прочим злым намерениям ни от кого не слыхал и никто его не подговаривал, а он сам о побеге со ссыльным Голиковым говорил или нет, будучи в 24-е число мая пьян, совершенно не помнит. В Нерчинский завод пред учиненным побегом прежде за две недели с билетом на два дня для покупки соли ходил и ссыльного Павла Голикова на сход дабовые голубые шаровары и полусапожки брал и обратно пришел на рудник ему ж, Голикову, отдал; до побега ж его, Бочарова, совершенно по бедности его и по просьбе ссыльного Ивана Сухинова он ему со ссыльным Павлом Голиковым штаны синие дабовые прислал, а не из чего другого какого-либо случая, с чего же ссыльный Алексей Казаков сделал управляющему конторой и рудниками донос, он, Бочаров, совсем не знает, и сговору на злодейское предприятие к побегу намерения его ни с кем не было.

На очной ставке Голиков уличал Бочарова, что он его, Бочарова, к побегу подговаривал, но Бочаров в том не признался.

Иван Сухинов в отобранных от него Нерчинскою гарною конторою и берггауптманом Киргизовым показаниях в намерении к побегу и в подговоре к тому ссыльных Голикова и Бочарова и в посылке последнего для такого же подговора ссыльных в Нерчинский завод и в прочих злых предприятиях признания не учинил, показывая, что он ничего о том не знает и пояснить не может. Ссыльным Павлу Голикову в работу за его, Сухинова, и по бедному его состоянию давал значащиеся в показании его деньги и вещи, И Василию Бочарову по просьбе его и бедности дал штаны из синей дабы, которые и послал к нему, Бочарову, с Голиковым; впрочем, с ними никакой законопротавпой связи он Сухинов, не имел. А с чего он, Голиков, на его, Сухинова, я сие взвел, истинно не знает, в чем и утвердился и на очной с Голиковым ставке

Во время производства сего следствия, 13 числа июна до полудни проживающий в Зерентуйском руднике служитель Мирон Рудаков доставил в Нерчинскую горную контору притащенную к дому его собакою со степи человеческую левую pyку, отделенную от самого плеча и имеющую невредимыми всю часть от кисти до локтя, почему в то ж самое время г. шихтмейстср Мелехин с пристойным числом людей отыскивали в окрестности Зерентуйского рудника мертвое человеческое тело, от которого и найдено в неглубоком шурфу, находящемся не доходя от кладбища до Ново-Зерентуйского прииска примерно в 250-ти саженях, череп головной с волосьями и кишки, одежных вещей, шинель сукманная, белая рубаха холщевая, чарки юфтевые, кушак шерстяной, шапка овчинная, рукавицы юфтевые, пагаленки шерстяные и лоскут полушелковый старый. Все сии вещи доставлены в контору, а равно и череп головной с волосьями, которые вообще с рукою и внутренностью после освидетельствования я медицинским чиновником преданы земле; при рассматривании ж найденной одежды дознано и утверждено некоторыми из рабочих, проживающих в зерентуйских назармах, что оные вещи принадлежат потерявшемуся 24 числа мая с Зерентуйского рудника ссыльному Алексею Казакову; а как он, Казаков, учинил словесный донос в то же 24 число о заговоре многими ссыльными к общему побегу из Зерентуйского рудника и о прочих злостных намерениях и после сего доказательства не был видим, то, известно, сомнение, не учинено ли ему убийство кем-либо из ссыльных, сговаривавшихся к побегу, из злобного отмщения за то, что Казаков учинил доказательство, или не приключилась ли ему смерть от других каких-либо случайных причин.

Дело сие доставлено для окончательного исследования г. берггауптману Киргизову: от оного ж за болезнию его передано оно по предписанию сей экспедиция на исследование г.г. коллежскому секретарю Нестерову и прапорщику Анисимову. Сими следствиями при представлений допросов, отобранных от служителей Рудакова, объявившего притащенную собакою человеческую левую руку, и бергауера Зиновьева, объявившего ж после того найденную им около того места, где найдены части человеческого тела, шапку, признанную рабочими принадлежащею потерявшемуся в 24 число мая ссыльному Алексею Казакову; в рапорте объяснено, что в 24 число мая по объявлению ссыльного Казакова начаты, хотя и неупустительно распоряжением г. управляющего горною конторою, забираться принадлежащие к злостным намерениям люди под караул, в контору к спросам; но так как собираны были они из разных мест и особенно некоторые найдены были в березнике около селения Зерентуйского, то по сему и сбор всех тех людей продолжался после полудня того 24 числа мая, с 5-го по 7 час, по потере уже ссыльного Казакова; кем же он убит или другим каким образом лишен жизни, о сем обстоятельство очень темно, и никакими при исследовании дела убеждениями не можно было тогда открыть и дознать в убийстве его сущих виновников, да и прочих членов тела, кроме известных по делу головного черепа, левой руки и части кишок, нигде не отыскано; из одежных же вещей по особо вытребованному тем следствием от горной конторы в 28 число минувшего июня сведению означается, что, сверх прежде найденных в 29 число прошедшего мая,то есть через 5 дней по потере ссыльного Казакова, еще найдена и объявлена была бергауером Зиновьевым, ходившим тогда в леса за дровами, его, Казакова, шапка, котарая также хранятся с прочими вещами в той конторе. Найдена же та шапка Зиновьевым, как из дела видно, в недальном расстоянии от Зерентуйского рудника и от того места, где после, то-есть в 13 число июня, по объявленной служителем Рудаковым человеческой руке отысканы голопной череп, кишки и одежда, не более 10 и 15 сажень, как о том Нерчинская горная контора в доставленном по требованию того следствия сведении означает. А как при общем свидетельстве 14 числа июня находившимися при следствии чиновниками равно управляющим горною конторою с его помощником и прикомандированным сею экспедициею лекарем г. титулярным советником Владимирским того места, на котором найдены были некоторые человеческого тела члены и одежда, оказалось, что от того шурфа, где найдены кишки и одежда, не более примерно 2-х только сажень, очень приметно,что тут был убит и лежал ссыльный Казаков, потому что место то крайне утолочено и трава вся вымята, довольно же как на сем мосте, так и около упомянутm шурфа'имеется от одежды его изорванных или растерзанных собаками или другими дикими зверьми разных небольших и даже мелких лоскутков и часть черных волосов, бывшие же на нем чарки были найдены особо и недалече от того места; однако ж каждый один от другого порознь,и, как кажется, по целости их были кем-либо с него сняты: а по всему тому и можно полагать, что означенный ссыльный Казаков был убит, но каким орудием или как иначе, того по растораанным, найденным немногим частям тела и одежды, того по делу не дойдено, равно и лекарским свидетельством (которое при том же приложено) не доказывается.

Засим помянутые ссыльные Голиков, Бочаров и все бывшие, по показаниям их в заговоре к побегу, вытребованы от Нерчинской горной конторы за стражею и в присутствии сей экспедиции допрошены, из коих Голиков утвердил первоначально сделанные ими в Нерчинской горной конторе 25-го числа мая показания, а ССЫЛЬНЫЙ Бочаров, сознавшись во всех обстоятельствах, согласно показанию Голикопа как о сговоре к побегу, так и о намерении по подговору ссыльного Сухинова Привесть В действие все злостные намерения, помещенные в том Голикова показании, и вообще Голиков и Бочаров дополнили: что Голиков в 24-е число мая от питейного дома (где он производил пьянство с товарищами) пошел один к квартире Сухинова и узнал от ссыльного Кириллы Анисимова, что Сухинов ушел вверх по улице, почему я он пошел к казарме и встретился в сенных той казармы дверях с Сухиновым, который сказал ему, Голикову, что он был в Нерчинском заводе и пригласил к побегу людей довольно, почему и нужно в ночи на 25-е число в 10 часов собираться всем согласившимся людям около кладбища, что слышал и находившийся тут же Бочаров, на что Голиков вызвался Сухинову, что необходимо нужно для ободрения людей купить вина, по сему Сухинов велел брать вина у сидельца, ссыльного Птицына, но с тем, чтоб замечать друг за другом, дабы кто-либо не доказал о предпринимаемом умысле. Окончив сей разговор, Сухинов пошел домой, а он, Голиков, сказавши прочим товарищам идти в питейный, пошел наперед сам, а за ним и прочие туда же, но не все вместе, а порознь. Подходя к питейному, пошел к огороду квартиры Сухинова и получил от него записку к Птицыну на отпуск вина на 70 копеек, которое и пили они, Голиков с Бочаровым, Моршаковым и Михайловым; после того Птицын отказал им более в отпуск вина и требовал деньги, почему Голиков от питейного, увидав Сухинова в огороде, подошел к плетню, сказал ему, что целовальник Птицын более вина не отпускает, а между тем целовальник Птицын, вышедши из питейного, вскричал Сухинову, что Голиков просит на счет его вина пол-осьмины, Сухинов в ответ сказал отпустить, обещаясь тотчас доставить деньги¹⁶, а засим поспешил он, Сухинов, из огорода в свою квартиру за деньгами, а Голиков обратился в питейный, куда очень скоро пришел и Сухинов, и при нем Голиков (sic!) в сенях того питейного дома отдал Птицыну пятирублевую ассигнацию и просил за вычетом из них собственного его долгу 1 рубль 80 копеек, в том числе и за взятое им, Голиковым, того дня по записке вино — 70 копеек, всего на остальные из оной 3 рубли 20 копеек, в числе коих причтены и за взятое перед тем по слову Сухинова вино 70 копеек, отпускать ему, Голикову, вина, и когда он с Моршаковым, и Бочаровым, и Михайловым равно и прочими их товарищами забрали у сидельца данные Сухиновым деньги и разошлись от питейного, и он, Голиков, ушел в казарму, где и пробыл часу до 2-го или до тех пор, как товарищ его, Бочаров, пришедши к казарме, сказал ему скрыто от прочих, что ссыльный Алексей Казаков, приходя к управляющему, объявил о всем их заговоре и побеге и что о сей ему, Бочарову, поспешил предварить ссыльный Мортаков с тем, чтоб он, Голиков, отыскал того Казакова и постарался напоить его допьяна и усыпить. Почему знавши Голиков важность сего заговора тотчас решился на обыск Казакова, и в то ж время увидели он, Голиков и Бочаров шедшего из улицы к казарме означенного Казакова пьяного; сказал Голиков Бочарову, чтоб зазвать Казакова в березник будто бы пить вина, что Бочаров и исполнил; и оба они пошли в чащу, а Голиков, не мешкая, следовал за ними и, отошедши от казармы саженей в 150 догнал Бочарова и Казакова и, бросившись к Казакову с азартом, взявши его за ворог, сказал Голиков, что он, Казаков, доноситель и, не сождав от него, весьма оробевшего, никакого ответа, ударил Голиков имевшимся у него в руке камнем Казакова в висок так сильно, что он в то же время упал на землю, причем он тем же камнем, ударив еще по голове несколько раз и видя его, Казакова, мертвым, привязали с Бочаровым ему за ноги кушак Бочарова, и сим средством оттащив от места убийства примерно сажень через 10 к шурфу; где снявши кушак бросили в тот шурф убитого и забросали ветвями и частию из отвала щебнем. По скончании сего, возвратившись, зашли на ключ, имею на пути от березника, и Голиков, обмыв с рук кровь, пошли с Бочаровым имеете к питейному, Где у сидельца Птицына выпили в одолжение вина на 20 к В то же время бывшая у питейного неизвестная им лет десяти девушка сказала, что их ищут солдаты в полицию, почему они поспешно пошли в рощу, не заходя никуда, особливо к ссыльному Сухннову, и поэтому об убийстве Казакова не имели случая сказать ему, Сухинову; в роще же, нашедши спящим ссыльного Моршакова, разбудили его и, не говоря ему о сделанном убийстве, пошли с ним в казарму и на пути повстречались с идущим от казармы надзирателем Астраханцовым, который и приказал им всем идти в контору; между тем подошел и Василий Михайлов, которому тоже приказано было идти туда ж; почему Голиков, Моршаков и Михайлов, пришедши в оную, взяты под караул; а Бочаров с дороги отпросился сходить в ту казарму под предлогом якобы взять кушак, но между тем, как и выше значится, учинил побег. Про убийство же сие Голиков никогда и никому из товарищей не сказывал, и знали ль они о сем каким-либо случаем, не знает, как равно, был ли кто намерен к таковому убийству ссыльного Казакова, тоже доказать не может. В прежних же допросах они, Голиков и Бочаров, об убийстве ссыльного Алексея Казакова не признались, и, наконец, изменил Голиков и первое показание на счет предпринимаемого побега с злоумышлением не от чего иного, как для того только, что полагали от такового непризнания все то быть сокрытым и через то с своими товарищами избегнуть должного наказания.

Ссыльный Иван Сухинов в произведенных показаниях, а напоследок и на очных ставках по показанию ссыльного Голикова о сделанном тем Сухиновым его, Голикова, подготовке к побегу, соглашении тому других и прочих предпринимаемых в посылке его в Нерчинский завод для подговора к побегу ссыльного Пятина и других ни в чем признания не учинил, показывая, напротив, что одежные вещи купил Голикову и дал Бочарову по их бедному состоянию из человеколюбия. На пропой Голикову с товарищами об отпуске вина сидельцу Птицы-ну записок не давал, а иногда случалось только, что посылал Голикова за вином с записками по малой части собственно для себя и товарищей; и в последний раз 24 мая дал в сенях питейного дома сидельц Птицыну пятирублевую ассигнацию с тем, чтобы из нее зачел Птицын следующего с его, Сухинова, ему долга не 3 рубля 20 копеек, как он в показании 19-го числа сего июля утверждал, а по приведении ему сидельцем Птнцыным на очной с ним ставке расчета, вспомнил, что 1 рубль 80 копеек, достальные же 3 рубля 20 копеек, в том числе и за отпущенное по слову его, Сухкиова, вино тому Голикову в наем за его, Суханова, и работу; Бочарову подштанников белых холщовых с Голиковым не посылал, а послал синие дабовые штаны; в завод Бочарова к ссыльному Пятину не посылал, и неизвестно ему, был ли в заводе Бочаров, ибо от него о том не слыхал; а хотя в апреле месяце и мая 23-го числа и был он, Сухинов, в Нерчинском заводе за покупкою для себя и товарищей разных вещей в торговом ряду у купцов Попова, Кандинских и Белокопытова, но со ссыльным Пятимым нигде не видался и вовсе его поныне не знает; по приезде ж в оба раза имел квартиру у экспедитора Климонтова и в лавки за покупкою вещей ходил с проживавшим у того Климонтова ссыльным Молессоном, что и сей в точности подтвердил.

Живущие вообще с Сухиновым товарищ;; его ссыльные Александр Мозалевский и Вениамин Соловьев показали, что они не слыхали ни от кого вызову к учинению побега или какому-либо злостному намерению, равно и за Сухиновым ничего особенного, относящегося к какому-либо злоумышлению или подозрительной связи с другими ссыльными, они совершенно не замечали.

Ссыльный Алексей Пятин побег учинил из Нерчинского завода на 28-е число июня и поныне не пойман; почему и остался неспрошенньш.

Вышеписаными я: ссыльными Голиковым и Бочаровым, доведенными в присутствии сей экспедиции до признания, были подговорены к побегу и дали на то согласие именно: Тимофей, не помнящий родства, Федор Моршаков, Аврам Леонов, Григорий Шинкаренко, Иван Каверзенко, Григорий Глаухин и Никита Колодин, в чем они и признались. Прочие ж, и именно Семен Семенцов, Василий Михайлов, Николай Григорьев, Антон Ковальчуг и Мирон Акатьев признания в том не учинили, а Павел Анедин и Ефим Ильин подговариваны к побегу не были, в чем с них сговорил и Голиков.

А как из отобранных Нерчинскою горного конторою равно и в следствии, производимом чиновниками, со ссыльных по вышеописанному происшествию, случившемуся в 24-е число мая, показания, доказываются, что из них многие пьянствовали не только в то 24-е число, но и пред тем, то есть 22-го и 23-го, от какового пьянства делали они и в показаниях своих разные изменения и при том отзывы на беспамятство, то почему они были как рабочие люди допущены немалое время пьянствовать, об оном на посланный от следователей запрос Нерчинская горная контора объяснила, что из прикосновенных по следственному делу ссыльных замечен в пьянстве в 22-е и 23-е числа мая наиболее Голиков и Бочаров, а в 24-е число и многие по их же приглашению совокупившиеся, из коих Бочаров и Моршаков были за таковое наказаны соразмерно, первый палками, а другой лозами, и Голикову учинено строжайшее подтверждение.

По всему вышеозначенному исследованию ссыльный Иван Сухинов в показываемом на него заговоре к побегу и другим злоумышлениям сознания ни в чем не учинил и прямыми доказательствами ни от кого не обличен, кроме оказавшихся в показаниях его разностей и сомнения в даче ссыльному Голикову денег.

Подлинную подписали обер гиттер-фервалтер Рик

Обер гиттер-фервалтер Чебаевской

Губернский регистратор Дмитрий Степанов

С подлинного сверял генерал-майор Лепарский

Николай изучил этот документ так, как его изучит не всякий историк. Его взволновал главным образом слишком «свободный» режим декабристов и вообще каторжан в Сибири. От его внимательного глаза не укрылась ни одна мелочь: отчего Сухинов ходил по воле; отчего каторжники пьянствуют в будни; как смел каторжанин отлучаться в Нерчинский Завод и иметь наемную прислугу. Все эти детальнейшие замечания, записанные со слов Николая, сохранились в проекте отношения министру императорского двора, хранящемся среди документов по делу восстания. Они ясно обрисовывают образ Николая — тюремщика декабристов не только во время следствия над ними, но и позже, по ссылке в Сибирь.

№ 657

23 ноября 1828 года

Его императорское величество, рассмотрев во всей подробности обстоятельство и ход произведенного в Зерентуйском руднике по распоряжению горного начальства изыскания, изволил сделать на оное следующие замечания:

1) Ссыльный Сухинов, сосланный в каторжную работу как государственный преступник за участие в возмущении Черниговского полка, пользовался в Зерентуйском руднике совершенною свободою, ибо не только ходил невозбранно по улицам в питейный дом, но отлучался даже 23 мая и в Нерчинский завод.

2) Когда 24 мая ссыльный Казаков объявил в Зерентуйском руднике управляющему о заговоре ссыльных, то не только не был тогда же взят под стражу для предупреждения его от побега как единственное лицо, могущее обнаружить и доказать все подробности заговора, но был тогда же отпущен, а сие было следствием, что ссыльные Голиков и Бочаров из злобы на него за открытие их злоумышлении в тот же день его, Казакова, убили в самом недальиом расстоянии от завода.

3) Голиков и Бочаров показали, что сего последнего посылал Сухинов в Hepчинский рудник, незадолго до открытия заговора, к ссыльному Пятину уговаривать и там к возмущению тех ссыльных, которых он, Пятин, при свидании с Сухиновым обещал подговорить. Но следователи не обратили никакого внимания на ссыльного Пятина и не только не взяли с него в течение с лишком месяца показания, посредством коего мог бы обнаружиться злой умысел Сухинова, но даже не приняли меры к арестованию его как лицо прикосновенное к столь важному делу, и чрез то сей Пятин, не быв вовсе спрошен, 28 июня сделал побег, доказав тем явно участие в злонамерении ссыльных Зерентуйского рудника.

4) Ссыльные, участвовавшие в заговоре, обращались в пьянстве 22-го, 23-го и 24-го мая и в сей последний день, предназначенный к возмущению, пьянствовали в питейном доме в числе десяти человек; из показаний же ссыльного Бочарова видно, что и в Нерчинском руднике, когда он послан был туда Сухиновым, ссыльные тоже были пьяны. На вопрос следователей о причине допущения ссыльных к пьянству Нерчинская горная контора, признавая сама, что ссыльные действительно обращались в пьянстве, отвечала, что за оное Бочаров и Моршаков были наказаны соразмерно — один палками, а другой лозами, а ссыльному Голикову, обнаруженному по следствию одним из первых злоумышленников, сделано строжайшее только подтверждение. Из сего замечается, что со стороны местного горного начальства не только слабый надзор за каторжноссыльными, но явное попущение их к пьянству, могущее легко расположить к буйству и злоумышлению сих людей, и без того закоренелых в пороках и преступлениях всякого рода.

5) Кроме показаний Голикова, Бочарова и Сухинова, других отобранных от прочих ссыльных, участвовавших в возмущении, в подробности не объяснено, и через то нельзя сделать соображения, в какой мере сходствуют оные с допросами Голикова и Бочарова и открывают умысел Сухинова. Не видно также в подробности и показания сидельца питейного дома ссыльного Птицына, который как свидетель пьянства ссыльных в день, назначений к мятежу, получавший деньги от Сухинова на отпуск им вина, мог и должен знать некоторые обстоятельства, ведущие к открытию истины. Голиков говорит, что когда отпущенное ему по записке Сухинова сидельцем Птицыным вино было выпито, то сам Птицын, выйдя из питейного дома и увидя Сухинова, кричал ему, что Голиков просит вина пол-осьмины, на что Сухинов отвечал: отпустить; но по делу не видно, чтоб противу сего отобрано было показание от Птицына и от Сухинова.

6) Несмотря на то, что все прикосновенные к делу лица находились под рукою, следствие сие производилось весьма медленно, слабо и вообще не обращаемо было при оном того внимания и не употреблено той точности, каких требовала важность сего дела. Убийство ссыльного Казакова, произведенное Голиковым и Бочаровым близ самого завода 24 мая, не было открыто мерами розыска, а обнаружилось уже 13 июня, когда рука убитого была притащена собакою в самое селение рудника. Из сего следует, что с самого 24 мая, когда пропал без вести Казаков, или вовсе не был он отыскиван, или поиски производились слабо.

Все сии замечания государь император высочайше повелеть мне соизволил сообщить вашему сиятельству вместе с прилагаемою при сем представленною от генерал-майора Лопарского копиею из следствия на тот предмет, дабы вы изволили доложить по сему делу его величеству для получения по сему предмету дальнейших высочайших повелений.

Подписал: товарищ начальника главного штаба граф Чернышев Верно: Правитель канцелярии Вардеревский.

Эти замечания — первый этап строжайшего исследования о режиме каторжноссыльных, поднятого зерентуйским делом. 27 ноября 1828 года эти замечания, переработанные в официальное отношение, пошли за № 5764 из кабинета его императорского величества к товарищу начальника главного штаба. 29 ноября 1828 года Чернышев уже отсылал следующий приказ Лепарскому (за № 681).

Получив рапорт вашего превосходительства от 24 сентября № 537 с копиею из следствия, произведенного горным начальством по случаю заговора каторжноссыльных в Зерентуйском руднике, я имел счастье представлять государю императору. Его величество, усматривая, между прочим, из сего изыскания, что ссыльный Сухинов, сосланный в каторжную работу как государственный преступник за участие в возмущении Черниговского полка, ходил по воле, отлучался из Зерентуйского рудника в Нерчинский завод и даже имел для прислуги другого каторжного, высочайше повелеть соизволил строжайше исследовать, по чьему распоряжению сие было допущено. Государю императору угодно, чтоб сведение сие приказали вы произвесть состоящему при вас плац-майору, буде найдете то возможным его отлучить, в противном же случае избрали бы для того одного из надежнейших штаб-офицеров, вновь назначенных в Нерчинский горный батальон из внутренней стражи.

Объявляя вашему превосходительству сию высочайшую волю к надлежащему и немедленному исполнению, прошу вас донести мне в свое время, что по изысканию сему окажется для доклада государю императору.

А пока Петербург изучал погрешности в режиме декабристов и строго запрашивал Лепарского о причинах послаблений, свершалась одна из самых страшных казней, которые видела Сибирь.

Первоначальное постановление комиссии по делу зерентуйского заговора нам известно по окончательному приговору Лепарского в его приказе от 29 ноября 1828 года на имя исправляющего должность начальника Нерчинских заводов берггауптмана фон Фриша [«Былое», 1906, № 8, с. 130—135]. Приговор комиссии был представлен Лепарскому 4 ноября. Лепарский нашел приговор «сходным с законами», но изменил его на основании приведенного выше приказа Николая I. Вина Суханова была одинаково понимаема и комиссиею и Лепарским, но приговоры были различны. Комиссия постановила: «Ссыльного Ивана Сухинова за соглашение ссыльных Голикова и Бочарова к общему с ним побегу, принявшего злоумышление набрать партию ссыльных до двадцати человек и более, с ними взять насильственно в Зерентуйском руднике и Нерчинском заводе солдатские ружья, порох, пушки и денежную казну, идти по прочим рудникам к заводам, разбивать всюду тюрьмы для присоединения к себе колодников, приглашать и принуждать проживающих отдельно в казармах рабочих ссыльных и из жителей к общему бунту, истребляя все, что только ему противиться будет, а чиновников, находящихся в Зеректуйском руднике, забрать в тюрьму и зажечь оную; усиля же свою разбойническую шайку, пробраться в читинский острог, где освободить государственных преступников, принять тогда с ними решительные меры к дальнейшим злодеяниям; и, хотя он, Сухинов, ни в чем прописанном собственного сознания не учинил, а, напротив, опровергал то разного для сего околичностями и изменениями собственных своих сознаний, но достаточно на очных ставках изобличен ссыльными Голиковым и Бочаровым, а к тому, как он сослан в Нерчинские заводы в работу за участие в возмущении против высочайшей власти, довольно доказывается виновным; почему на основании указа 1775 года, апреля 28-го дня, не домогаясь от него, как шельмованного и лишенного всех прав и доверия, собственного сознания за вышепрописанные его нас ии злодейства покушении, по силе узаконений: воинских артикулов на 99-й толкования, 127, 135 и 137-го с толкованием, и указа 1754 года мая 13-го, пункта 8-го, учинить ему, Сухинову, смертную казнь, повесить, но, сообразуясь с силою указов 1754 года сентября 30-го и 1817 года декабря 25-го дня до воспоследозания разрешения наказать его кнутом тремястами ударами, поставить на лице клейма и, дабы он впредь подобных к преступлениям покушений сделать не мог, заключить его, Сухинова, в тюрьму».

Лепарский постановил: «Вместо того, согласно полевого уголовного положения (sic!) главы II, §7, главы V, § 40, определяю: Ивана Сухинова расстрелять».

Каторжники в Зерентуе. Фото 1881 г.

Павел Голиков был признан «склонившимся к общему побегу и обольстясь обещаниями Сухинова и давшим слово к подговору других ссыльных; согласившим Бочарова сходить в Нерчинский завод для сего же. подговора и по возвращении Бочарова уведомить о несделании им на заводе успеха, не отставшим от Сухинова и тогда, когда оной ему объявил весь план злодейств, предпринимаемых им, привести в действие после побега; попустился учинить убийство бывшему в общем заговоре Казакову, открывшему, наконец, своему начальству о заговоре к побегу, за утайку при неоднократных спросах о том убийстве и изменения его показаниев, по силе соборного уложения XXI главы 72-го пункта, воинских артикулов: 43-го с толкованием, на 99-й толкования, 127, 135, 137-го с толкованием и указа 1754 мая 13-го, пункта 8-го учинить ему смертную казнь, повесить, но, сообразуясь с силою указов 1754 сентября 30-го и 1817 года декабря 25-го дня до воспоследования разрешения, наказать кнутом четыреста ударами и, подновив штемпельные знаки, заключить в тюрьму, дабы он впредь подобных преступлений сделать не мог». Лепарский изменил приговор: «Вместо того, согласно того же полевого уголовного положения и тех же параграфов, определяю: Павла Голикова расстрелять». Вина Бочарова была установлена в том, что он знал от Голикова и Сухинова о плане побега, подговаривал к тому других, пьянствовал, не исполнял назначенной ему работы даже после наказания палками, содействовал Голикову при убийстве Казакова, не послушался надзирателя и самовольно ушел в казарму, а затем учинил побег, во время следствия сделал «ложный извет на следователя берггауптмана Киргизова, утаил свои преступления при допросах и дал ложные показания». Комиссия вынесла такое же постановление, как и Голикову (с той разницей, что ударов кнутом Бочарову было назначено 350); Лепарский постановил: «Вместо того согласно того же полевого уголовного положения и тех же параграфов определяю: Василия Бочарова расстрелять».

Федора Моршакова, Тимофея Непомнящего и Василия Михайлова комиссия определила наказать по 300 и 250 ударов кнутом и оставить на каторге; Лепарский постановил расстрелять и их.

Аврам Леонов, Григорий Шинкаренко, Семен Семенцов, Григорий Глаухин, Иван Каверзенко, Никита Колодин, Николай Григорьев, Антон Ковальчуг, Мирон Акатьев, Павел Анедин, Ефим Ильин, Алексей Рубцов и Кирилл Анисимов были приговорены комиссиею к наказанию от 200 до 300 ударов кнутом. Лепарский приговор утвердил.

Комиссия и вслед за ней Лепарский признали не подлежащими наказанию Соловьева и Мозалевского, так как было доказано, что никакого причастия к заговору они не имели. Было постановлено освободить их, «но, дабы они между собой не могли впредь иметь соглашения и свидания, разослать для определения в работы в разные рудники, усугубя местному начальству за их поступками внимательный присмотр»[Цитируемый документ сохранил указание и на то, что все военно-судное дело о зерентуйском заговоре ванимало 370 писаных листов].

О первоначальном постановлении комиссии кто-то сейчас же сообщил Сухинову ¹⁷. Мысль о позорном наказании была непереносимой для Сухинова: он решил покончить с собой. Два раза Сухинов в тюрьме отравлялся мышьяком, скрывая свои страдания от часового, но оба раза его спасали усилия врача. Наконец, последняя ночь перед казнью решила его участь: он повесился в тюрьме на ремне, которым подвязывались оковы. Между тем шли приготовления к казни. Неподражаемая «записка» Лепарского об обряде казни[«Былое», 1906, № 5, с. 37—38.] дает много ярких фактических штрихов. Первое, что надо было заготовить,— это деревянный столб «длиною поверх земли 2 арш. 12 верш., в земле 1 арш.». Сзади велено было вколотить два кольца. Лепарский приложил даже чертеж, как все это должно было быть расположено. Позади всего «в двух аршинах должна быть вырыта яма в земле глубиною, как роют для могилы, а шириною, чтобы тела шести человек могли поместиться». Велено было затем сделать «смертных шесть рубах белого холста, длиною чтоб не доходили до земли четверть аршина, и столько широки, чтобы можно их одевать сверх одежды. А также шесть белых холщовых платков для завязывания глаз». «И шесть веревок крепких двухсаженных...»

Велено было откомандировать шесть человек ссыльных, чтобы они отвязывали тела, бросали в яму и зарывали. В патронах велено было иметь не более 2 золотников пороху. Господину поручику Рику было приказано осмотреть ружья и карабины, проверить патроны по калибрам, «дабы при заряжении не было конфузии, если патрон не войдет в дуло». Для стрельбы было отряжено 15 человек. Для надзора за наказанием каждого вида (расстрел, кнут и плети) было отряжено по чиновнику.

Место экзекуции должны были окружать до 20 служителей на конях, с заряженными ружьями («вместо жандармов»). Очень характерно заключение: «Все время до дня экзекуции, особливо в последнюю ночь, должно усугубить надзор за арестантами и, если можно, и прибавить караулы, ибо они, узнавши о приготовлениях, готовы решиться опять на что-либо отчаянное». Записка «обряд казни» датирована 29 ноября 1828 года.

3 декабря 1828 года Лепарский рапортовал графу Чернышеву о казни над восставшими, в скобках сухо упоминая о смерти Сухинова.

Секретно: Товарищу начальника главного штаба его императорского величества господину генерал-адъютанту и кавалеру графу Чернышеву

Коменданта нри Нерчинских рудниках генерал-майора

Лепарского

Рапорт

По высочайшему государя императора повелению, последовавшему ко мне за собственноручным его величества подписанием от 13-го числа прошлого августа, исполнен мною приговор, заключенный комиссиею суда, при Нерчинском заводе учрежденной, над подсудимыми ссыльными, намеревавшимися в прошлом мае месяце под предводительством ссыльного же Ивана Сухинова учинить из Зерентуйского рудника побег, произвести возмущение и разные злодеяния, ио которому приговоренные из них к смертной казни, а именно: Иван Сухинов, Павел Голиков, Василий Бочаров, Федор Моршаков, Тимофей, не помнящий прозвания, Василий Михайлов, по силе учреждения для большой действующей армии (кроме Ивана Сухинова, 1-го сего декабря удавившегося в тюрьме) при мне сего числа расстреляны. По тому же делу наказаны кнутом с подновлением штемпельных на лице знаков Аврам Леонов, Григорий Шинкаренко, Семен Семенцов, Григорий Глаухин.

Наказаны плетьми Иван Каверзенко, Никита Колодин, Николай Григорьев, Антон Ковальчуг, Мирон Акатьев, Павел Анедин, Ефим Ильин, Алексей Рубцов, Кирило Анисимов.

Освобождены от дела Вениамин Соловьев, Александр Мозалевский, Константин Птицын.

О чем вашему сиятельству имею честь донести, а равно, что о том же донесено мною сего числа за № 660 господину министру императорского двора.

Генерал-майор Лепарский

№ 661, Декабря 3-го дня 1828 года

Нерчинский завод

А вот мемуарный рассказ об этой же казни.

На другой день после смерти Сухинова начались приготовления к наказанию Голикова, Бочарова и их сообщников. Рыли глубокую яму, ставили столбы, шили саваны, делали новые и поправляли старые кнуты и плети... Генерал Присутствовал сам и распоряжался экзекуциею. Он приказал производить идруг все роды наказания, вероятно, для сокращения времени. Все преступники были приведены на лобное место, и охладевшее тело Сухинова между ними, видимо, было, которое тотчас бросили в приготовленную яму. На приговоренных к смерти надели белые саваны, и первый Голиков был привязан к столбу у самого края вырытой ямы. Он был весьма спокоен и просил убедительно оставить егр глаза незавязанными, но его просьбы не были уважены. Незадолго до выстрелов он начал что-то говорить... «Я не виноват» — были последние слова, как ружейный залп вырвал у него жизнь с быстротою молнии. Бездушное тело спустилось в низ по столбу, сейчас было отвязано и брошено в яму. Потом расстреливали Бочарова. Должно думать, что сия необыкновенная сцена подействовала на самих исполнителей приговора, ибо солдаты потеряли меткость. Бочаров был только ранен; унтер-офицер подошел к нему, вонзил штык в грудь и сим кончил мучения бедного страдальца. Михайло Васильев выдержал залп и остался невредим. Солдаты укоротили дистанцию и начали поодиночке стрелять.

Генерал Лепарский сердился, кричал, бранил офицера и батальонного командира за то, что подчиненные их не умеют стрелять, и приказал скорее как-нибудь сию трагическую сцену кончить. Солдаты ранили Васильева несколькими пулями, но не убили; наконец, подскочили к нему и прикололи его штыками. С двумя последними сообщниками Голикова и Бочарова почти то же самое случилось, что и с Михаилом Васильевым.

В одно и то же время, когда одних расстреливали, три палача наказывали кнутом и плетьми других приговоренных к сим наказаниям. Невозможно представить себе всех ужасов сей кровавой сцены. Вопли жертв, терзаемых палачами, командные слова, неправильная пальба, стон умирающих и раненых - все это делало какое-то адское представление, которое никто не в силах передать и которое приводило в содрогание самого бесчувственного человека ¹⁸

Эти воспоминания рисуют во всей живости и трагичности сцену, о которой сухо и кратко доносил генерал Лепарский. Мемуарист развил, углубил каждую деталь. И, наоборот, есть одна трагическая сторона расстрела, которой не может вскрыть мемуарист: он лишь отмечает что-то, неладное с расстрелом — расстреливали плохо; предположительное объяснение мемуариста — волнение солдат, которые из-за этого потеряли меткость. Но вот документ, открывающий секрет трагедии расстрела:

Товарищу начальника главного штаба его императорского величества господину генерал-адъютанту и кавалеру графу Чернышеву

Коменданта при Нерчинских рудниках генерал-майора Лепарского,

Рапорт

Команда 5-го горного батальона, квартирующая в Нерчинском заводе, имея налицо 170 человек рядовых, не могла для 70 человек, находившихся в параде для экзекуции при расстреливании осужденных преступников, о коих я имел честь вчерашнего числа рапортом за № 661 донести вашему сиятельству, набрать более 40 ружьев; из оных выбранных пятнадцати половина людей не могла исправно стрелять, и за всем тем, что я приказал уменьшить пороху в патронах, не без опасности по ослаблении казенных шурупов, можно было решиться употребить для пальбы сии ружья, поступившие в оной батальон еще в 1775 году и у коих все пружины и шурупы совершенно негодные, а штыки уже вовсе не употребляются, имея развернутые трубки. Почему полагая, что кабинету его величества в таком виде о негодности ружьев никем не было представляемо, да притом, считая оной батальон вооруженным теперь хуже, как бы он имел одни только пики, я почел долгом службы довести о всем сказанном до сведения вашего сиятельства.

Подлинный подписал генерал-майор Лепарский

Декабря 4-го дня 1828 года

Нерчинский завод

Заговор Сухинова. Рис. Н.М. Полянского

Царское правительство «не умело повесить» декабристов 13 июля 1826 года на кронверке Петропавловской крепости: у троих оборвались веревки. Не умело оно и расстрелять, не причиняя лишних, нечеловеческих мук тем, кто пытался в первый и единственный раз восстать во имя освобождения декабристов в Сибири.

В ответ на рапорт генерала Лепарского о негодности ружей военный министр дал распоряжение 27 января 1829 года (за № 5) артиллерийскому департаменту, по поручению Николая I, отправить нужное количество ружей в Нерчинские рудники.

Между тем Петербург все не забывал о слишком свободном режиме каторжан, а вопросы, возбужденные Николаем при чтении следственного дела, продолжали оставаться без ответа, и чуть ли не через полгода после первых распоряжений по поводу восстания в Зерентуйском руднике Лепарский получил напоминание 31 марта 1829 года от дежурного генерала главного штаба.

Отвечая, Лепарский в рапорте от 1 июня 1829 года отговорился болезнью как своей, так и состоящего при нем плац-майора. Другой причиной промедленья была задержка прибытия вновь назначенных штаб-офицеров. Свой рапорт Лепарский заканчивал уведомлением, что 30 мая командирован им для следствия плац-майор.

Лепарский взялся за дело следствия и на этот раз выполнил задачу, по крайней мере с канцелярской стороны. 16 июня, через год с лишним после открытия зерентуйского заговора, в Петербург из далекого Забайкалья было отправлено объемистое «дело».

В нем имеются очень интересные документы по препровождению Сухинова в Сибирь: дан список партии каторжан, с которой он шел, указание сопровождавшим кордонным казакам, как вести себя, конвоируя осужденных, большое количество отношений в Нерчинскую горную экспедицию от иркутского губернского правления с препровождением статейных списков отправляемых преступников и другие ценные документы.

Самое следствие было ведено через плац-майора при Нерчинских рудниках Северского конно-егерского полка капитана Лепарского. По требованию последнего давались сведения начальником Нерчинских заводов фон Фришем и Нерчинской горной экспедицией. Последняя и дала наиболее полное объяснение о неисправностях в режиме каторжно-ссыльных. Оказалось, что Соловьев, Сухинов и Мозалевский «с товарищи» были приведены закованными, но сопровождавшие их кордонные казаки имели письменное предписание по приводе преступников кандалы забрать и отнести обратно. Никаких особых предписаний о новом заковании Сухинова и его товарищей не было, поэтому начальством были «назначены употреблению в работу» раскованными и «разосланы от сей экспедиции сообразно потребности в людях по разным заводским местам, из коих Сухинов, Соловьев и Мозалевский — Нерчинскую горную контору...» О том же, каков был режим их по рассылке, «экспедиция была неизвестною», так как все те «места» непосредственно отчитывались перед Лепарским. [...]. Предпринятая концентрация «государственных преступников» в Петровском Заводе должна была облегчить надзор за ними и предупредить возможность попыток к бегству. В общем, зерентуйское дело повлияло на ухудшение режима декабристов.

Тем закончилось зерентуйское восстание — единственная организованная попытка освобождения, предпринятая декабристом.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Они находятся в Москве, в Военно-историческом архиве в делах «секретной части канцелярии дежурного генерала» за 1828 г., св. 43, дело 92 «Об открытом в Зерентуйском руднике Нерчинских заводов намерений ссыльнокаторжных к побегу и произведению разного рода неистовств», дело 115 той же связки, того же года под заглавием «По представлению коменданта при нерчинских рудниках должны ли поступать в его ведение присланные к нему преступники Дмитрий Таптыков, Василий Колесников и Андрей Быстрицкий и об отправлении к нему в Читинский острог преступников Соловьева, Мозалезского, Завалишина и Сухинова по окончании над последним дела в Зерентуйском руднике и Дружинина».

²Об истории этого бегства и многом предшествовавшем ему в жизни Сухинова (о получении дворянства) см. статью Ю. Г. Оксмана «Поимка поручика И. И. Сухинова» в сб. «Декабристы». Неизданные материалы и статьи. Л., 1925, с. 71 и др.

³Военно-исторический архив в Москве, оп. 847, св. 14, дело 88 «По рапорту генерал-адъютанта барона Толя об остановленном в киевской почтовой конторе письме полковника Бриггена к князю Трубецкому», л, 5—7, а также по той же описи, св. 15 под № 132 «Дело о поручике Александрийского гусарского полка Сухинове, участвовавшем в возмущении Черниговского пехотного полка»

⁴Там же, л. 5, копия с отношения генерала-адъютанта барона Толя к херсонскому губернатору от 16/1 1826 г. за № 99

⁵Мемуары, приписываемые И. И. Горбачевскому. [«Записки И. И. Горбачевского»]. Под. ред. Б. Е. Сыроечковского. М., 1916, с. 195.

⁶Там же, с. 197. Ср. «Записки кн. М. Н. Волконской», 1904, с. 86. Здесь Сухинов ошибочно назван Сухининым.

⁷Не только Казакова. В «Записках» Горбачевского есть указание на второй донос («Записки Горбачевского», с. 205), в очерке же о Сухинове (там же. с. 23 указывается, что этот второй доносчик был Тимофей, не помнящий прозвания. Если Казаков был пьян и настолько, что Черниговцев (управляющий Нерчинским рудником) его отослал проспаться, едва ли он мог сообщить сразу столько подробностей о заговоре, позже подтвержденных следствием.

⁸Лефортовский архив, оп. 847, св. 43, д. 115, см. выше примеч. 1-е.

⁹В очерке «И. И. Сухинов» неправильно указано, что Казаков сделал донос 2 мая («Записки Горбачевского», с. 231).

¹⁰Павел Голиков, казарменный староста, некогда был фельдфебелем в учебном карабинерском полку, за какой-то проступок был разжалован, наказан кнутом и сослан в Сибирь. В «Записках» Горбачевского говорится, что он «поражал всех диким и независимым своим нравом; какая-то душевная сила возвышала его над всеми другими и приводила в трепет самых закостенелых, отчаянных воров и разбойников». Василий Бочаров был сыном богатого астраханского купца, также за какое-то преступление был наказан кнутом и сослан. О нем Горбачевский говорит: «Тонкий и хитрый ум Бочарова и некоторая степень образованности покоряли ему развращенную и необдуманную толпу его товарищей». Из среды других каторжников мемуарист выделяет также «Михаила Соловьева», вероятно, спутывая имя и фамилию Василия Михайлова; последний ранее также был фельдфебелем в одном гвардейском полку. Трое упомянутых лиц и еще двое их товарищей, имена которых автор записок забыл, «были каждый в своем роде весьма замечательные люди и отличались от презренной толпы обыкновенных воров и разбойников. Ни страх наказания, ни видимая опасность не могли удержать их ни в каких замыслах; будучи доведены до крайней нищеты и унижения, не имея никакой надежды к избавлению, испытывая беспрерывно несправедливости, они были ожесточены против всяких начальств. Ненависть, злоба и мщение наполняли их сердца; разврат погасил в их сердцах чувствование своего достоинства; однако же при всем своем унижении они отличались от всех других ссыльных каким-то особенным над ними влиянием и, видимо, брали везде над своими товарищами поверхность». Тимофей, не помнящий прозвания, второй доносчик, был денщик Черниговцева и жил у него в доме. («Записки Горбачевского», с. 198—199, 228—229).

¹¹[...] Из комментируемого документа видно, что арест Сухинова, как и прочих, произошел 24 мая.

¹²В очерке «И. И. Сухинов» упомянуты еще две важные детали плана; восставшие хотели прервать почтовые сношения и после освобождения государственных преступников бежать за границу. В этом нет ничего несбыточного: граница была близко и каторжники в своих побегах обычно стремились к ней. («Записки Горбачевского», с. 232).

¹³Целовальник Птицын — бывший юнкер Гусарского полка в очерке «И. И. Сухинов» называется одним из важнейших участников заговора (с. 228—229). Участники заговора все время пьянствуют в его заведении, и любому непредубежденному читателю следственного дела ясно, что Птицын играл в заговоре большую роль. На это обратил внимание Николай I, заметивший, что «Птицын как свидетель пьянства ссыльных в день, назначенный к мятежу, получавший деньги от Сухинова на отпуск им вина, мог и должен знать некоторые обстоятельства, ведущие к открытию истины». Между тем Константин Птицын был освобожден ог дела за непричастность. Не сыграл ли здесь роль подкуп?

¹⁴Характерно для всего дела отпирательство подсудимых от первоначальных показаний. В «Записках» Горбачевского и в очерке «И. И. Сухинов» определенно утверждается, что при допросах применялись всяческие способы воздействия, начиная с угроз, вплоть до пыток: «допросы сопровождались жесточайшими побоями» (там же, с. 230). «Известно, каким образом в Сибири производятся допросы: плети, палки и розги почитаются в сем случае лучшими путеводителями к истине. Телесные истязания заставили Голикова признаться...» (там же, с. 205).

¹⁵В «Записках» Горбачевского неправильно указано, что Бочаров был пойман. Если б это было действительно так, начальство рудников не преминуло бы подчеркнуть это. Случаи добровольного возвращения беглых часты в сибирской каторге, так тяжелы условия побега.

¹⁶Невольно рождается вопрос, откуда у Сухинова было так много для его положения денег. Точных указаний на это важное обстоятельство нам не удалось разыскать ни в мемуарной литературе, ни в документах. Есть указаниие па то, что у Соловьева, Мозалевского и Сухинова «вещи и деньги — все было общее» («Записки Горбачевского», с. 203) и что Сухинов тратил очень много; это вызывало неудовольствие товарищей, не решавшихся из деликатности упрекать Сухинова. Была некоторая связь и с Читинским острогом. Во время следствия Соловьев и Мозалевский виделись с Сухиновым, и, будь у них деньги, дело могло бы принять другой оборот. Волконский прислал к ним нарочного с предложением снабжать их всем нужным, но «хотя писали они в Читу и просили денег, но ответа никакого не получили; вероятно, письма их не достигли своего назначения» (там же, с. 233 — очерк «И. И. Сухинов»).

¹⁷В только что вышедшей книжке «Былое», посвященной столетию восстания декабристов (1925, № 5 (33), с. 109—114), опубликована М. Азадовским любопытная записка, относимая им к заговору Сухинова. Она обращена к некоему Тимофею Васильевичу, подписана Иваном Бушуевым и содержит указание на грозящее первому наказание кнутом, на какое-то воззвание к народу и цареубийство. Азадовский полагает, что это и есть записка, предупреждающая Сухинова. Я считаю это толкование маловероятным — комментатор упускает из виду, что заговор был в Зерентуйском, а записка найдена в Акатуевском руднике, и объяснения этому не дает.

¹⁸«Записки И. И. Горбачевского», с. 211—213.